Дети Робинзона Крузо
Шрифт:
Джонсон открыл рот — он даже не успел удивиться, — и вместо нормальной реакции почему-то спросил:
— Думаешь?
— Ага.
— Хотелось бы верить. — Удивление наконец настигло Джонсона, но вместе с ним пришло нечто другое, похожее на неожиданное и потому тем более необъяснимое доверие. — Хоть порой оснований для этого все меньше.
— Хочешь шоколадного печенья? — предложил светловолосый. — У меня еще осталось.
— Давай, — согласился Джонсон. — О! Финское?!
— Ага... А ты — новенький? Да? Вы недавно переехали.
— Так точно, — подтвердил Джонсон. Печенье оказалось очень вкусным, и все напряжение быстро стало улетучиваться. — Я б тебя домой пригласил, чтоб тут не сидеть, — Джонсон развел руками — стены подъезда были исцарапаны разными надписями, и пахло кошками. Джонсон посмотрел на свою дверь и вдруг с оторопелой веселостью добавил, — но там поле битвы. Так что тутлучше.
— Ага. Это точно.
Они переглянулись, и в следующую секунду оба хихикнули.
— Продержимся на печенье, — сказал светловолосый.
За Джонсоновой дверью что-то загрохотало, возможно, посуда.
— Ого! — с экзальтированной невозмутимостью, словно Багз Бани, свихнувшийся мультяшный заяц, произнес Джонсон. — В ход пошла тяжелая артиллерия.
Оба снова заговорщически переглянулись. Когда за дверью была выдана очередная порция грохота, светловолосый, не меняясь в лице, поднял руку с выставленным указательным пальцем:
— О! Извини, но... По-моему, это залп реактивных минометов.
— Думаешь? — удивился Джонсон. — Неужто «Град» подоспел?!
Они еще доли секунды таращились друг на друга и теперь уже заржали так, как могут смеяться лишь дети — с жестоким безразличием к усталому, рушащемуся глупому миру взрослых. В детстве так бывает — церемониями и деликатностью люди обставляют свои отношения значительно позже.
Снова грохот... Оба буквально покатывались с хохоту, и где-то в середине этого смеха они стали друзьями.
— Игорь, — Джонсон протянул светловолосому руку.
Так он познакомился с Буддой. Так началась одна из лучших мальчишеских дружб. В тот же день Будда представил своих друзей: долговязого, несколько нелепого и очень верного Ваню Лобачева по прозвищу «Икс» и Миху, в котором тогда одновременно и без всяких противоречий уживались до одури здоровая веселость и хрупкая, почти болезненная восприимчивость, за что его иногда дразнили «Плюшей».
Их стало четверо.
Джонсон вышел в зал своего пустеющего к закрытию ресторана. Сегодня он ничего не ел — «слегка разгрузочный день», как он это называл: лишь много воды и 200 граммов орешков кешью. Джонсон привык к таким полу-разгрузкам и не испытывал дискомфорта. Ему требовалось кое-что проверить, и когда он думал об этом, еле ощутимый холодок пробегал у него по спине.
— Эх, Миха-Миха, — почти шепотом произнес Джонсон. — Что ж ты задумал?
Скандалы родителей не прекращались, то затихая, то разгораясь с новой силой.
Как-то Джонсон позвал в гости Будду включить макет электрической железной дороги производства ГДР. Это были модели настоящих локомотивов и вагонов, выполненные в масштабе 1:87 с сохранением мельчайших подробностей. А еще были стрелки, семафоры, станции, мосты и туннели, и все это работало, надо было лишь пустить ток.
— Этот масштаб называется «Аш-ноль», — пояснял Джонсон, указывая на коробку, где значилось «Н.0», — ширина колеи 16 миллиметров. Самые прикольные — это паровозы, смотри, у них даже шатуны на колесах крутятся.
Будда смотрел, как зачарованный. Он влюбился в эту железную дорогу буквально с первого взгляда.
— Вот трансформатор, — подсказал Джонсон. — Бери, сам управляй.
Будда повернул ручку реостата — маленький паровозик потащил свои вагоны в горный туннель. У Будды загорелись глаза; Джонсон решил, что именно сейчас может задать свой вопрос. И упавшим голосом слабо промолвил:
— Как ты думаешь, они разведутся?
Будда по-прежнему смотрел на бегающие по рельсам игрушечные составы. А потом выражение безграничного счастья стерлось с его лица.
— Да, — тихо кивнул он. И помрачнел, выглядел виноватым.
Пауза длилась недолго. Тяжесть и печаль тоже неожиданно ушли из взгляда Будды:
— Да, к сожалению. Но это ничего не значит. Каждый из них все равно будет любить тебя.
Джонсон вздохнул.
Будда наконец повернулся к нему:
— Так даже будет лучше для них, — с робкой улыбкой сказал он. — Для всех. Они успокоятся и сохранят больше, чем потеряют. Не грусти.
Джонсон всхлипнул и пожал плечами, проговорив «ладно», словно суровый вердикт был окончательным и бесповоротным. Он почему-то знал, что так оно и есть.
Через девять месяцев его родители развелись.
В тот каникулярный день они слонялись по центру. Сходили в «Ударник», а потом решили навестить парк Горького. Они шли по Крымскому мосту, и Икс уже некоторое время рассказывал, что какой-то пьяный студент МГИМО (уж почему был выбран именно этот ВУЗ, так и осталось на совести Икса) на спор прыгнул отсюда, прямо с середины моста, с самой высокой точки. Икс подошел к парапету, ухватился руками и перевесился через перила.
— Ты что? — Будда побледнел, он даже боялся подойти к краю. — Улетишь сейчас.
Икс оглянулся, и все еще свесившись, посмотрел на Будду:
— А ты че, высоты, что ли, боишься?
— Ну... — замялся тот.
Икс перегнулся еще ниже, Будда зажмурил глаза.
— А-га-а! — заверещал Икс. — Смотрите: высоты боится!
— Ничего я не боюсь, — отмахнулся Будда.
— Ну, подойди сюда.
— И подойду!
— Ну?
— Я... — Будда снова побледнел.
— Говорю же, — Икс теперь оторвал от земли ноги. — А мне вот по фиг.