Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
— Так. Скажи, друг, с Москвой говорить можно?
— Можно. Как раз Москва принимает, — ответил человек в наушниках.
— Так вот спроси, — сказал председатель комитета и начал диктовать длинный вопрос, суть которого
сводилась к основной мысли, верно ли, что Совнарком предлагает бригаде не сниматься, а выжидать.
Шло время, настукивал под умелыми пальцами радиопередатчик. Телеграфист бросал односложные
восклицания вроде: наострил, поймал, слышит, обещают через пять минут дать ответ.
В промежутке ожидания Сергеев, сделав серьезное лицо, спросил у председателя комитета:
— Что за полковник?
— Наш командир.
— Не из контры?
— Как будто нет. Да ведь на офицера надеяться нельзя.
— С вами держит контакт?
— Ничего. Обходительный. Только мы не особенно ему доверяем.
— Это хорошо. Я с ним поговорю.
Сергеев подошел к серому от волнения Преображенскому.
— Здравствуйте, товарищ. Я уполномоченный Совнаркома.
— Сердечно рад.
— Надеюсь, вы не против советской власти?
— Конечно, нет, я сам революционер.
Сергеев оглянулся. Члены комитета совещались между собой и на них не обращали внимания.
— Телеграфист свой? — уже шопотом спросил он .
— Да.
— Деньги взял?
— Взял.
— Текст ответа у него?
— Да, но мы рискуем. Нужно бежать.
— Пустяки. Выдержка, Ксандр Феоктистович. Через два часа отправьте моего секретаря верхом по
дороге в Б.
Бледный, как стена, телеграфист, вдруг крикнул: — Отвечают!
Все сгрудились у аппарата.
— Вот ответ.
Председатель комитета прочитал вслух:
“Н-ский бригадный комитет. Совнарком предлагает держаться. Выслан уполномоченный. Согласуйтесь с
ним. Ленин”.
Председатель снова поскреб пятерней свою бороду и процедил сквозь зубы:
— Хорошо. Пошли в комитет. Там обо всем поговорим.
… Сергееву с трудом удалось уговорить комитет действовать так, как он договорился с английским
консулом. Покончив с делом, он тут же, в сопровождении председателя, спешно отправился верхом по дороге в
Б. Ему предлагали охрану, но он отказался.
У самой окраины местечка Сергеев настороженно оглянулся. У дома, над которым развевался лазаретный
флаг красного креста, стояла женщина в косынке сестры. Поручик вздрогнул.
— Чернышева, — прошептали его губы. — Так и есть. Узнала или нет? Еще провалит. Нужно не подать
вида.
Сергеев задержал лошадь на месте и сказал, обращаясь к провожатому:
— Мне нужно спешить, прощай, товарищ.
Председатель пожал ему руку и отъехал.
Сергеев облегченно вздохнул, ударил плеткой скакуна. Тот помчал его вихрем. Верстах в десяти от
местечка он нагнал Баратову. Съехавшись, они обменялись радостными улыбками.
— Значит, все благополучно, Витенька?
— Да, все хорошо. Но это предприятие пустое. Одна сотая часть работы. Теперь в Б. — дополучим
фунты и на Кубань.
— Ужасно по железной дороге, — духота, солдатский навоз.
— Нас эта чаша минет. Проберемся к Тифлису, а там по Военно-Грузинской во Владикавказ.
— А не опасно?
— Ерунда. Поедем с попутчиками, и консул даст нам охрану. Нас ждут целых сорок организаций. Мой
знак — восстанут казаки под руководством офицеров. Начнем с Екатеринодара. Бедняга Филимонов. Он там.
Ирка, буду я полковником?
— Будешь, милый.
— А генералом?
— Всем будешь. У тебя большие задатки быть крупным полководцем.
— Ира, как мне хочется быть генералом!
— И будешь.
— Давай галопом. Так мы целую вечность будем в пути. А впереди нас ждет карьера, верно, Ира,
карьера. Как я мечтал всегда стать выше всех окружающих. Во имя этого я бросил музыку. Во имя моего идеала
я готов на все, на все. Ну-ка, помчались вперед к славе и власти.
*
В городе Б. они задержались ровно столько временя, сколько потребовалось для получения денег из
консульства и найма слуги. В качестве последнего Сергееву порекомендовали одного бывшего солдата. По
отзыву самого консула, — человека преданного, далекого от политики и способного на все.
Перед самым отъездом в Тифлис этот человек пришел к Сергееву в номер договариваться об условиях
работы.
— Какой потешный, — смеясь, воскликнула Баратова.
Вошедший имел вид игрушечного Ваньки-встаньки. Оттопыренные губы, тупое, деревянное выражение
лица, крохотные подвижные глаза, соломенной копной давно не стриженные волосы.
— Здравствуйте, — сказал вошедший и, наступив себе на ногу, остановился у дверей. Затем, помолчав,
поклонился боком с таким видом, точно у него болела шея.
— Здравствуйте, — повторил он, — я пришел к вам наниматься.
— Как фамилия?
— Дума.
— Зовут?
— Федул.
— А на что ты способен, Федул?
— На все способен, — ответил Дума и почему-то глубоко вздохнул.
— На все? А молчать умеешь?
— Очень даже умею. Вот говорить не так…
— А большевиков любишь?
— Не… не люблю.
— А за что
— Да они меня в острог засадили.