Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
грозит интересам английского народа?
— Чем именно?
— Нашим поражением, чорт возьми. Турки держат курс на Баку. Осуществляется германский план:
Берлин — Баку — Батум — Бухара — Индия. О, наша жемчужина. Мы не допустим.
— Но ведь туркам далеко до Батума.
— Не так далеко, как думаете. Русская армия превратилась в стадо баранов без пастуха. Кавказский
фронт разрушен до основания. Если бы выиграть время. Хотя бы одну бригаду, одну только бригаду иметь на
границах Персии. Всего месяц, другой, потом мы успеем перебросить свои части.
— Английское правительство может получить в свое распоряжение эту бригаду.
Консул даже привскочил с места и подбежал к Сергееву.
— Скажите же, каким путем? И английский народ и королевское правительство не забудут вашего
благородного поступка. /
— Но это будет стоить больших средств, — заявил Сергеев, отвернув лицо в сторону.
— Индия и Баку стоят дороже всяких денег.
— Кроме того, милорд, — кокетливо улыбаясь, сказала Баратова, — мой муж, к сожалению, только
поручик. А вы понимаете, что для выполнения подобной миссии нужен человек с больших весом.
— Я снесусь с кем следует. По выполнении этого крупного, великого дела я буду рад видеть у себя
полковника Сергеева.
— Мы благодарны вам, господин консул.
— Но расскажите, как это сделать.
Сергеев в две минуты изложил свой план. Лицо английского чиновника засветилось довольством.
— Отлично. Выполняйте. Ваша цена?
— Вы понимаете, господин консул… Деньги пойдут не мне. Нужно будет дать офицерам.
— Короче?
— На выполнение первой части плана двадцать пять тысяч фунтов.
— Второй?
— Сорок тысяч фунтов.
— Дороговато, — покачал головой консул. Подумав, добавил:
— Но я согласен, действуйте.
Когда посетители оставили миссию, уже на улице, Ирина Львовна воскликнула:
— Какой ты умный и смелый. Именно таким должен быть мужчина. Я люблю тебя.
— Не надо здесь целоваться. Неудобно, Ирка. Сейчас будем дома. Кстати, знаешь, позабыл я сообщить
консулу, что этот план давно уже согласован с послом. Но он, кстати, уехал в Англию.
— Когда уезжаешь, Витя?
— Сегодня.
— И я с тобой.
— То есть как? Что ты, Ира!
— Непременно. В качестве кого угодно. Хотя бы секретаря. Ну, без разговоров.
*
— Здравствуйте, Ксандр Феоктистович.
— Но, простите, я вас не узнаю.
— Не узнаете старых друзей? Поручика Сергеева забыли?
— Разве это вы? Но усы…
— Дело рук парикмахера… И, ради бога, тише.
— Но нас никто не может подслушать. Говорите, не стесняясь. Кстати, кто с вами?
— Мой секретарь. Но время — деньги… Вот вам от господина Тошнякова письмо.
— Хорошо, сейчас прочитаю. Кстати, как вы довезли мою супругу?
В ответ Сергеев промолчал.
Разговор происходил в квартире полковника на границе Персии.
— Но почему молчите, Виктор Терентьевич?
— Разве вы не получили телеграмму?
— Нет. Вы ведь сами испытали военное передвижение. Радиостанция была испорчена. А другим путем к
нам две недели езды наисквернейшей в мире дорогой. Но в чем дело, что случилось?
— Ваша супруга убита и ограблена, — твердо сказал Сергеев.
— Как… что? Не может быть!
— Но это так. Повидимому, дело рук большевиков.
— Какой ужас… И деньги… Господи… Преображенский заплакал, уткнув лицо в ладони рук.
Поручик, бледный, как полотно, вызывающе глядел на Баратову. Но та сохраняла невозмутимое
выражение лица.
Молчание, в котором слышались лишь всхлипывания полковника, стало тягостным. Его нарушил
Сергеев.
— Ксандр Феоктистович. Ваше горе безмерно, — отчеканивая слова, сказал он. — Но, поймите, момент
не для слез. Я рекомендую вам немедленно прочитать письмо, так как время не терпит.
Преображенский перестал плакать.
— Простите, Виктор Терентьевич, слабость старика. Конечно, от большевиков я всего ждал, но только не
этого… Конечно. Нужно преисполниться мужеством, чтобы мстить, чтобы свергнуть этих ужасных бандитов.
Полковник достал из кармана платок, громко высморкался, потом распечатал конверт и приступил к
чтению письма.
— Но, господа, это невозможно, — сказал он, когда окончил чтение. — Наш вождь рекомендует мне во
что бы то ни стало удержать бригаду на позиции. Несмотря на отделение от центра, в солдатской среде
брожение. Одна только наша бригада из всей армии осталась на фронте, и то только потому, что она
изолирована двухнедельной дорогой. Я принял ее в ужасном состоянии, с трудом пристроился. Правда, веду
свою работу. Но солдаты повинуются постольку, поскольку мои приказы не расходятся с волей комитета,
поскольку нет военных действий и наконец нет транспорта для перевозки.
— Невозможного ничего нет, Ксандр Феоктистович. Я берусь вам доказать обратное. В бригадном
комитете есть большевики?
— Да.
— Есть члены комитета, что на вашей стороне?
— Почти нет. Два офицера, и те боятся за себя.
— Это не беда. Каким образом вы сноситесь с центром? Разумеется, срочно?
— Установили искровую станцию.
— Ну, вот, слушайте внимательно. Я у вас не поручик Сергеев, а комиссар Совета народных комиссаров