Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
дашнаков. В деревнях и селах шло национальное расслоение.
В последние дни ему сильно мешали в работе слухи о падении большевиков в городе.
“Если наша власть свергнута в городе, тогда вся работа идет насмарку”, — думал он.
Наряду с этим беспокойством его мучили другие тревожные мысли.
“Что с товарищами, особенно с Тегран? Эти негодяи- маузеристы на все способны”.
Тревожные думы, предположения, догадки до того сильно развинтили его нервы, что сегодня утром он
сел на лошадь и помчался в город.
В пути настроение его переменилось к лучшему. Безмятежность и весенняя юность природы растворили,
как кипяток сахар, его томительные предчувствия. Откинув на затылок темный картуз свой и распахнув ворот
гимнастерки, он ехал то рысью, то шагом и улыбался.
Там, впереди, за десятками зеленых холмов, живет она, его Тегран. — Не любит, — шептал он, — но
может полюбить. Ведь сердце ее замкнуто большим замком. И нужен ключ. Не любит. Но я люблю, люблю, —
повторял он в такт быстрой лошадиной рыси. И этот собственный шопот наполнял все существо Гончаренко
радостью и весельем.
— Ну-ка, гнедой, припустим.
И лошадь, точно понимая его настроение, с довольным видом кружила головой, бодро ржала и быстро
мчалась вперед, выбивая железом подков из шоссейных камней бледные искры.
*
У города О., пораженный необычайными звуками, придержал лошадь. Не было сомнения, что этот город
гремел сильным ружейным и пулеметный боем.
“Значит, на самом деде переворот”, — мелькнула у него мысль.
Гончаренко стегнул лошадь и галопом помчался к близким строениям. Вот пустынные улицы.
Перестрелка идет в стороне, у вокзала. Василий мчится к парткому, забегает в помещение. Пусто. Через
мгновение он снова на лошади, летит стрелой на звуки бешеной пальбы.
Но то ли чудо, то ли сон наяву, — не поймет Гончаренко. Через улицы мчится турецкий разъезд.
Кавалеристы в красных фесках машут кривыми обнаженными саблями. Вот они скрылись в проулке. Лошадь
Василия мчится карьером.
Направо, у собора, горит дом. Толпится народ. Гончаренко хочет ехать туда, но путь прегражден. Около
сотни турецких кавалеристов окружают его со всех сторон. К нему подъезжает турецкий офицер.
— Кто вы? — спрашивает он, сильно акцентируя.
— Русский солдат.
— Хорошо, мы с русскими не воюем. На станции ваши солдаты. Скажите им, что мы уходим. Боя не
принимаем. Скажите, что мы не знали, что русские войска еще здесь. Мы приехали защитить мусульманское
население от зверств дашнаков. Как только вы оставите город, его займем мы, в интересах гуманности и
человеколюбия.
— Но с кем же идет бой? — недоумевая, спросил Гончаренко.
— Это недоразумение. До свидания, господин большевик.
Послышалась гортанная команда. Турецкая кавалерия скрылась.
— Что за недоразумение, когда бой, — прошептал Гончаренко и, подстегнув лошадь, помчался к
горевшему дому. Толпа уже растаяла. Далеко у вокзала виднелась серая цепь людей.
“Где же свои и где Тегран?”
Гончаренко обыскал вокруг дома и вдруг, бледный, растерянный, выпустил из рук повод. Неподалеку у
забора, на скамье, сидели неподвижно мужчина и улыбающаяся Тегран. Девушка крепко обнимала своего
бородатого соседа.
Тот, склонив ей на грудь голову, рукой обнимал ее за талию.
— А… Вот оно что, — прошептал Гончаренко. Подобрав повод, он медленно отъехал прочь.
Вот почему Тегран так холодна и равнодушна ко мне, — шептал он. — Она любит уже. Но скрывала. А
почему же на улице? И во время боя? И что все это значит? Не любит… Хорошо же, прощай, Тегран… Какая
лгунья ты!
Уже затихла перестрелка. Успокоился город. А Гончаренко, пасмурный и пустивший повод, бесцельно
ехал в неизвестном для него направлении.
Вот уже потянулись жалкие сакли пригорода, дальше шло поле и холмы. Наконец Василий, точно
решившись на что-то огромное, повернул лошадь обратно и поскакал в центр города.
— Надо увидеть товарищей, поговорить с ней.
На той же скамье, где видел он Тегран в объятиях неизвестного, сидели Абрам и она.
— Здравствуй, Вася. Давно вернулся? — спросила Тегран.
Гончаренко соскочил с седла и молча поздоровался.
— Благополучно покатался?
— Да. А что у вас тут?
— Полный провал. Мы в подполье. Вот уйдут последние эшелоны, что стоят на станции, и нам нельзя
будет носа показать на улице.
— Плохо… — процедил Василий сквозь зубы, думая про себя: “Тегран, Тегран, зачем ты нечестно
поступила со мной?”
— От организации осталось несколько человек, — продолжал Абрам. — Дашнаки захватили все
учреждения города. Работа почти приостановилась.
— Работать невозможно, — подтвердила Тегран. — Я советую всем вам, не знающим нашего языка,
уехать с солдатами в Советскую Россию. Там больше пользы принесете.
Робкая надежда шевельнулась в сознании Гончаренко.
“А может быть с ней был какой-нибудь родственник?”
Он спросил:
— Верно, следует уехать. А как ты, Тегран?