Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
собой состав мягких вагонов, в них полно женщин. В штабе непрерывные кутежи. Штабисты грабят и
транжирят народные средства. В армии отсутствует дисциплина. Не армия, а какая-то вольница. А враг не
разгромлен. Так дальше продолжаться не может. Нам нужен другой командующий.
В комнате, наполненной дымом и людьми, было душно, как в дымоходной трубе. Члены ревкома и
других революционных краевых организаций сидели вокруг стола с утомленными лицами. Здесь же находились
Васяткин, Нефедов и Гончаренко.
— Смотрите сами, товарищи. Я вам зачитаю две сводки, — продолжал Полноянов. — Вот первая.
Ог полевого штаба о противнике к 8 часам утра. За истекшие сутки на фронте ничего существенного не
произошло. Противник с каждым часом все более и более сжимается железным кольцом советских войск.
Перебежчиком из отряда Покровского, офицером, сообщено, что в отряде противника начинаете брожение.
Отряд Улагаева откололся от Покровского и действует самостоятельно. Общая сила противника, бежавшего из
Екатеринодара, насчитывается до трех тысяч человек, включая сюда и обозы. В отряде боевых припасов и продовольствия
почти нет. Последние отбираются у жителей, с выдачей расписок. Отряд Корнилова ныне занимает станицу Некрасовскую,
окружен со всех сторон. Там находятся: бывший великий князь Николай Николаевич Романов, Милюков, Гучков, одна из
дочерей бывшего государя и другая кадетская свора. Перебежчиком из отряда противника доказано, что противник
занимается поголовным грабежом, забирая все у мирных жителей, с оказывающими сопротивление расправляются
расстрелами.
— Кажется, судя по сводке, все обстоит благополучно. Но вот послушайте другую:
Командующий армией Воронин окружил себя старыми контрреволюционными офицерами. Идут непрерывно оргии.
Поносится советская власть. Смеются над приказами командующего фронтом и не выполняют их. Говорят, и сам Воронин
неоднократно заявлял бойцам, что в ревкоме сидят немецкие агенты и ждут только приезда кайзеровских войск, чтобы
предать революцию. Создается настроение в пользу единоличной диктатуры Воронина. Положений становится
нетерпимым”.
— Вот две сводки, товарищи. Кажется, ясно. Я предлагаю Воронина снять с поста.
— Нужно было бы заслушать его объяснение и проверить донесение, — сказал кто-то.
— Он здесь в городе, только что приехал. Его можно вызвать.
— Необходимо вызвать. Он все же авторитетен в армии.
— Товарищ Крышкин, вызовите немедленно Воронина. А нам тем временем доложит товарищ Васяткин
о состоянии N-ской дивизии.
Васяткин поднялся, снял очки улыбаясь и щуря близорукие глаза, сказал:
— Плохие настроения, товарищи. Солдаты рвутся домой в Россию. Революционное сознание заставило
их помочь советизации края. Но постоянно быть здесь они не намерены. Солдаты за четыре года не виделись с
семьями.
— Нужно удержать дивизию, пока контрреволюция окончательно не будет уничтожена, — заявил
Полноянов.
— Удержать почти невозможно. Но дивизионный комитет приложит все силы.
— Это нужно сделать… Но вот, кажется, и сам Воронин.
В комнату вошел стройный казак, одетый в белую черкеску и папаху. Поверх одежды красовалось
золотое оружие.
— Здравствуйте, товарищи, — промолвил он. Смело подошел к свободному креслу и сел в него.
— Мы всегда привыкли действовать в открытую, — заявил Полноянов. — Товарищ Воронин, вот на,
прочти.
Казак с улыбкой на губах взял предложенную ему бумажку и начал читать ее. По мере чтения лицо его то
бледнело, то краснело. Наконец он смял бумажку в кулаге и крикнул:
— Все это ложь! Подлое подсиживание.
— Ты отрицаешь?
— Да, отрицаю. И больше. Я требую комиссию, чтобы расследовала на месте. Я, который не щадил
жизни… Если забыли, почитайте газету. Я — герой революции, гроза угнетателям… И вдруг такую ложь на
меня! И вы верите?
— Нет, зачем же. Мы на слово не верим. Мы проверим и там решим, что с тобой делать, если ты виноват,
и как наказать ябедника, если сводка ложна.
— Да, да. Необходимо проверить, я подчинюсь всякому решению ревкома. Но я требую проверки.
— Хорошо. Так и решим, товарищи. Нет возражений? Итак, выделяем комиссию. От ревкома и ЧК
товарища Грабуля, от дивизионного комитета товарища Нефедова. Не возражаете?
— Нет.
— Итак, комиссия должна приступить к обследованию немедленно.
— Мой штаб стоит в ста верстах отсюда. Только завтра мы сможем быть там, — сказал Воронин.
— Хорошо, мы договорились. Переходим к следующим делам. Слово имеет товарищ Грабуль от
чрезвычайной комиссии.
Светлоглазый чахоточного вида человек, откашлявшись, начал говорить:
— Товарищи, в крае напряженное состояние. Казачество, подстрекаемое духовенством и агентами белых,
волнуется. Происходят недоразумения на почве передела земли. Вы все знаете, что казаки раньше были в
привилегированном положении по сравнению с иногородними. Они имели много земли. Но иногородних в крае
не меньше, чем казаков. При наделе малоземельных иногородних приходятся отрезать землю у богатых казаков.
На этой почве станицы расслаиваются, и казачество в ряде мест определенно идет на удочку белых.
Тревожные вести ползут отовсюду. Немцы занимают Дон. Украину и хотят итти на Северный Кавказ. Они
помогают корниловцам. У Каспия орудуют банды Дутова и Семенова. В Сибири мятеж чехословаков. Они идут