Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
оживленно разговаривая, сидело трое солдат.
— Вот рекомендую. С точки пролетарской диктатуры… Билетик хлопцу.
Курносый и вихрастый солдат, державший в раскоряченных пальцах ручку, достал из ящика стола
чистый бланк и начал что-то записывать в него.
— Хвамелия… какой части будешь?
Гончаренко ответил. Солдат записал ответ его в бланк. Его сосед, с лицом строгим и бородатым,
размашисто подписал. Вручив карточку Гончаренко, он сказал:
— Ступай к председателю. Он подпишет, да заодно и потолкует с тобой, что ты за человек. Хоть ты и
солдат, да много разной сволочи и в нашем брате есть.
— Это правильно, — поддержал его вихрастый солдат.
— Ну, что ты — дискледетируешь… парень денег дал, — отмахнулся обеими руками Удойкин.
— Я же не против… только пускай поговорит с товарищем Драгиным. Личность он неизвестная.
Удойкин снова махнул рукой, подхватил совершенно озадаченного приятеля, повлек его за собой по
темному коридору и втолкнул в маленькую комнату. В этой комнате находились двое — мужчина и женщина.
— Товарищ Драгин… Вот солдат, который по сознательности класса, которые пролетарского
происхождения — в солдатской шинели, можно сказать, за идею сознательности, которым…
— Перестань, Удойкин, — с досадой оборвал его мужчина. — Ну, чего огород городишь? Говори проще.
Удойкин смущенно замолчал.
— В чем дело? Вы, товарищ, в партию вступаете?
— Да, — ответил Гончаренко, — хотя мне очень хочется поговорить с вами.
— Хорошо, давайте поговорим. Вы откуда?.. Как ваша фамилия? Были на фронте? Хорошо. Ранены?
Очень хорошо. Из ремесленников. Москвич. Женаты? Так, так — не женаты, значит. Что же вам, тов.
Гончаренко, непонятно? О чем вы хотите спросить? Тегран, присядь, пока к телефону. Там через минуту дадут
сводку из союза пищевиков… и кроме того, пожалуйста, сообщи Панфилову на сахарный завод, что через час
мы выезжаем. Предложи Панфилову, чтобы дезорганизатора и мародера пока не выпускали с территории
завода. Приедем — арестуем. Есть отзыв из совета. Кроме того, сообщи, пожалуйста во фракцию совета, чтобы
вся фракция была в сборе — сегодня выносим недоверие меньшевистско-кадетскому президиуму совета. Они,
проходимцы, задумали над нами расправу учинить. Нам нужно предупредить событие. Всем фабрикам и
заводам и казармам, — чтобы провели резолюции недоверия. Кроме того, на утро созываем комитет…
Вопросы… Вот, чорт… Куда же я задевал бумажку? Ах вот, Тегран, на. Кроме того, через час выслать
товарищей для встречи и проводов раненых. Обслужить три эшелона, едущих на фронт. А вы, товарищ
Удойкин, валяйте-ка на съезд трудового крестьянства. Хотя и армяне будут присутствовать, но если вы будете
говорить по-русски, вас поймут. Только, пожалуйста, поменьше иностранных слов и всякой чепухи.
Приучайтесь говорить по-русски.
Удойкин безнадежно покачал головой, развел руками и скрылся за дверьми комнаты.
— Ну, я вас слушаю, товарищ Гончаренко.
— Я хотел спросить… что такое революция… вот не понимаю я. С фронта только… И вот о партии как.
Вот, растолкуйте. Тоже насчет войны.
— Хорошо. Я вам кое-что расскажу, а потом вы прочитаете пару книжек, и все станет для вас совершенно
понятным. Вы не интеллигент какой-нибудь, у которого мозги всяким навозом напичканы. Вы Ленина
почитайте. Ленин наш вождь. Лучше его никто не расскажет.
— А Керенский?
— Керенский — болтун и прислужник буржуазии. Видите ли, товарищ, о всяком человеке вообще нужно
судить двояко. Что человек говорит и что он делает. Что я этим хочу сказать? А вот что. Вы из практики знаете
войну. Она гнусна и безобразна. Словом, человеческая бойня. А возьмите буржуазный журнал, книжку,
прочтите любой рассказ о войне — совеем другое. Героизм, красота, и некоторые даже вдохновляются и идут
добровольцами.
Это — ложь о войне.
Также лжет о революции и о войне Керенский. Революция только началась. Рабочие и крестьяне ничего,
кроме нищеты, не получили ни от войны, ни от революции. А Керенский ноет, что революция закончилась и что
народ свободен, что капиталисты Терещенко и Родзянко — хорошие революционеры. Слышали вы?
— Да, слышал.
— Ну, вот. А о том, чтобы землю и фабрики разбойников Терещенко и Родзянко передать рабочим и
крестьянам — ни слова. О том, чтобы дать власть рабочим и крестьянам — ни звука. Понимаете? Вот что я хочу
сказать, когда утверждаю, что людей нужно судить не по словам, а по делам их. И вот на деле мы видим, что
Керенский болтун и предает революцию.
— А что же хотите вы, большевики?
— Мы хотим, чтобы победила пролетарская революция. Сейчас у власти стоят капиталисты. Они
защищают свои интересы, желая как можно больше заработать на войне и обнищании народа. А мы хотим,
чтобы у власти стояли рабочие, крестьяне и солдаты. Чтобы власть принадлежали трудящимся. Капиталисты —
хозяева всего имущества в стране. А мы хотим, чтобы хозяином земли, фабрик, банков, железных дорог,
рудников стали сами рабочие и крестьяне, так как они обрабатывают землю, стоят у станка, работают под
землей. Это раз.
О войне. Война истребляет народное имущество, бессмысленно уничтожает человеческие жизни. Она во