Девятьсот семнадцатый
Шрифт:
— Что власти-то скажут!
— Эх, если дорвется до нас Панский, — кто уцелеет?
— Ни пуха, ни пера не останется.
Находились люди, которым хорошо врезалось в память подавление крестьянских волнений в первую
революцию.
Десять годков назад, как теперь помню, у отца этого Панского тоже усадьбу разнесли. Сидим по домам.
Слышим, барабан гремит. Идет целый полк солдат — один в другого. Молодцы, как на подбор. А за ними везут
воз палок да хворосту.
малого полета расстреляли. А остальных — и баб и мужиков — всем селом пороли. Да так наподдали, что
которые и померли, а которые выжили.
— А потом налоги. И-и-и-и-и! На двор пятьдесят рублев — во! Двадцать ден на усадьбу работали,
строили все хоромы, лес да камни бесплатно возили. Ну, денег не было, так которые и по миру пошли. Всю
живность согнали помещики.
— Б-ы-ы-ы-ть худу! Ох, быть!
И только солдаты, неустанно сновавшие по селу, вносили в общее настроение бодрые ноты.
— Чего там… Ничего не будет!
— Были помещичьи права, да сплыли. А теперь права наши.
— Вот возьмем во всей России власть — тогда никто нам не указчик.
— За советы горой будем. А коли карать нас вздумают, так за себя постоим.
— Да уж надо постоять… Дела-а-а.
*
К утру выпал снег, ударил мороз.
Еле развиднелось, а у избы Хомутовых сновал уже народ в полушубках, армяках и валенках. Иные стояли
кучками в пятьдесят человек и вели горячие споры о дележе помещичьей земли.
Вечерние страхи были уже забыты.
— Мне камни да болото.
— Да разве ж это земля — песок да пни. А Трифону-косому у самого села — чернозем не проковырнешь!
— А мне через полосу три надела. Что ж я прыгать с сохой через соседа буду?
— Хомутов Павел артель заводит. Землю усадебную берет. Сообща обрабатывать думает.
— Чудаки. Шесть семей, а соха одна.
— Это чтобы лучшую землицу взять — вот и артель.
— Брось бухтеть-то зря. Коли так нравится земля в усадьбе, ступай в артель.
— Не — не обманешь. Мы лучше по-старинке, как деды.
— Ну, и не мели.
А в избе Хомутовых, где заседала земельная комиссия, висел густой галдеж и шум.
— Мне давай, что у реки. За пасекой сам бери. Подавись!
— Павлуша! Разве ж можно. У меня семь ртов, а мне две десятины. Жукову — которому три десятины —
разве порядок? — говорил сосед Хомутова Евлампий Сидоркин, козлобородый старик с синим носом.
— Ну, брат, ведь мы по-божески.
— Разве ж это по-божески! Креста на вас нет. Ироды.
Через минуту Павел, покрытый испариной и потом, видел перед самым носом своим кулаки Жукова,
человека с вывороченными ноздрями.
— Ты что ж это… а! Сидоркину — чернозему, а мне, — пески. Вы что тут. Туды вашу… Господи.
Еще больше шума и ссор происходило при наделе землей соседних сел и деревень.
Делегаты из разных мест волости, несмотря на утро, уже изрядно подвыпившие, грозили разнести не
только земельную комиссию, но и все на свете. При этом они ругались самыми крепкими словами.
— Что ж вы, разбойники! Дарьевским триста десятин да чернозем, а нам, петровским, камней сто
десятин.
— Да народу же у вас меньше!
— Меньше… Туда тебя… А сто десятин поповской земли… Наш был поп, и земля, стало быть, наша. В
бога… Прирежь землицы. А то, право, всем селом на вас выйдем.
Дарьевские негодовали на петровских, громя комиссию не менее крепкими словами.
К полудню у дома Хомутовых стояло уже несколько сот крестьян. Члены земельной комиссии,
истерзанные, затурканные нападками и угрозами и возмущенные недоверием, два раза всем составом выбегали
на крыльцо и просили:
— Товарищи… Нельзя же так. Нет нам доверяя. Переизберите. Не могем больше. Делите сами.
Но крестьяне в ответ только посмеивались да приговаривали:
— Работайте.
— Доверяем вам. Только по-божески делите.
— Сами делить начнем, то как бы не порешили друг друга.
Комиссия возвращалась в избу, н все начиналось сначала.
*
К вечеру из города вернулся Пастухов.
— Ну, как дела, Василий? — шепотом спросил Хомутов.
— Дела идут — контора пишет.
— Был в городе то?
— Был.
— Ну?
— Вот карточки вам привез. Теперича вы большевики.
— Это хорошо, а еще что?
— Помещика Панского видел. В городе знают уже, что мы усадьбу — того. Совет и солдаты, которые в
городе, на нашей стороне.
— Ну, а комиссар?
— Хотел комиссар Временного правительства к нам милицию да ударников выслать. А из гарнизонного
комитета да из совета ему пилюлю под нос. Написали, значит, так: если, мол, вышлите, так мы тоже солдат
вышлем с оружием — в защиту крестьян. Не сдобровать мол, ударникам.
— Вот хорошо, ну?
— Ну, испугаюсь керенщики — не выслали. Только, бумагу в совет прислали, требуют, чтобы все обратно
снесли и не бунтовали.
— От кого бумажка-то?
— От комиссара. Грозит заклеймить позором. А когда соберется, мол, Учредительное собрание, так нас
покарают. Требует подчиниться законной власти.