Дикое Сердце 1 часть
Шрифт:
– Обморок, она разволновалась, – объяснила Софи. – Сынок, позови горничных.
Хуан медленно спустился с повозки. Он издалека увидел Айме, и как она пошатнулась и упала; видел, что все подбежали к ей; он дал пройти Монике, которая направилась к сестре.
– Быстро! Пусть бегут за врачом! – властно распорядилась София. – У нее нет пульса, она ледяная.
– С ней такое случается, – объяснила Моника. – Но ничего страшного. Ей просто нужен покой и тишина. Пожалуйста, Ренато, отнеси ее в спальню.
– Моя спальня ближе, пойдемте, быстро, – предложила София, удаляясь с Ренато, который взял на руки безжизненное тело жены.
– Хуан, уходите сейчас! Немедленно, –
– Не беспокойтесь. Я подожду. Идите с ними. Мы подождем, – он посмотрел на испуганного мальчика, и улыбнулся ей желчно. – Идите спокойно, Святая Моника, мой секретарь и я подождем.
Опираясь на руку сына, София Д'Отремон стояла у дверей галереи, разглядывая высокомерную застывшую фигуру у парадной лестницы. Словно отгоняя ужасную мысль, она тряхнула головой. Как нотариус, она почувствовала, как мороз прошел по коже, ледяной пот выступил на висках, потому что молодой человек с высоко поднятой головой чрезвычайно походил на Франсиско Д'Отремона, который, нарушив все божественные и человеческие законы, дал ему жизнь. Такой же изящный и крепкий, сильный и ловкий; такие же широкие жесты и презрительное выражение лица, с тем же высокомерием он поднимал голову. Только кожа темнее, волосы более волнистые и черные; а большие итальянские глаза Джины Бертолоци являлись для Софии Д'Отремон невыносимым оскорблением.
– Мы не закончили из-за обморока Айме, – пробормотал Ренато. – Но ведь ты слышала мою просьбу, да, мама?
– Ренато, прошу тебя…
– К чему эта злоба, мама? – мягко упрекнул Ренато. – В конце концов, что плохого он нам сделал?
– Он вор! – защищалась София низким и злым голосом. – Все об этом говорят!
– Все ошибаются. Думаю, я понимаю его. Позволь мне попробовать, мама, дай эту возможность. Обещаю, если ничего не получится, я откажусь от своей затеи.
– Простите, что прерываю, – извинился Хуан, приближаясь к Д'Отремон, – но я спешу в деревню. Я приехал, чтобы рассчитаться с Ренато, сеньора Д'Отремон, и избавлю вас от неудобства видеть меня. Вот то, что я должен…
– Что ты говоришь, Хуан?
– Возьми. Здесь то, что ты за меня заплатил, когда меня арестовали, что дал однорукому, чтобы тот забрал иск, и чего стоил арест «Люцифера». А вот самый старый долг: платок с монетами, который я отнял у тебя в детстве. Две золотые монеты и двадцать шесть серебряных реалов. Я взял их, чтобы сбежать отсюда и не подохнуть с голоду, как пес у дверей твоего богатства, но теперь все долги оплачены, все до последнего сентаво!
– Хуан, Хуан! – позвал Ренато, увидев, как Хуан быстро удалился.
Он побежал за Хуаном и ухоженной рукой кабальеро схватил за сильное плечо. Его облик был также простодушен и благороден, как высокомерен облик Хуана. Голубые глаза светились пониманием и сердечностью, а в черных и свирепых глазах Хуана Дьявола вспыхнула давняя злоба, порожденная ненавистью, которой его питали все несчастное детство, ужасное отрочество, суровую и мятежную юность.
– Хуан, почему ты так себя ведешь?
– А как я себя веду? Плачу долги? Это ведь не только преимущество людей благородных. Оставь меня, Ренато. Почему не оставишь меня?
– Потому что я такой же упрямый, как и ты, Хуан Дьявол, – сердечно утверждал Ренато. – Потому что у меня есть страстное желание стать твоим другом, хотя ты и всегда отвергал меня наихудшим образом.
– Чего ты хочешь? Я не кабальеро. Оставь меня, Ренато! Так будет лучше.
– Пошли, хватит строить из себя отверженного. Даже ребенком тебе не удалось напугать меня звериным шипением, Хуан; я знаю, что ты добрый.
– Я добрый? –
– Смейся сколько хочешь, Хуан, я понимаю тебя, возможно, лучше всех на свете. Ты чем-то меня привлекаешь, и я чувствую себя твоим братом. Не знаю, как это объяснить. Может, потому что ты пришел сюда с моим отцом, которым я восхищался; может потому, и это тайна, что несмотря на нашу короткую дружбу, ты был единственным моим другом в детстве.
– О чем ты говоришь?
– Понимаю, тебя это удивляет. Странно, но это так. В детстве у меня не было друзей. Мать не разрешала их иметь. Ее огромная любовь окутала меня ласками и заботами. Я никогда не ходил в школу, учителя были мне как слуги, лишь более уважаемые, служащие за плату, рассыпающиеся перед единственным учеником в похвалах и заискиваниях, ведь родители превосходно платили. Конечно, в Кампо Реаль было много детей и мальчиков, но им не разрешалось приближаться ко мне, как и мне приближаться к ним. Ты стал чем-то новым и другим. Помню тебя, как сейчас. Когда тебя привели, мрачного, угрюмого, дикого, как лесного кота. Было в тебе что-то сильное, свободное и пленительное, что я позавидовал тебе. Да, позавидовал, Хуан. Я считал за счастье, когда ты позволял мне идти за тобой по полям, повторять твои подвиги, и я без колебаний пошел бы за тобой, не предпочти ты уйти один. Вижу, ты удивлен.
– В действительности, ты казался мне королем, а я рядом с тобой меньше пса.
– Возможно, другим так казалось, но не мне. Для меня ты был королем, а я не знал суровых радостей твоего детства. Ты мало изменился, Хуан. Тогда ты также смотрел на меня, как сейчас, угрюмо и хмуро, но торопился помочь и защитить, если видел в малейшей опасности. Помнишь?
Хуан опустил голову. Его сильные кулаки, как булавы, сжались. Он словно погрузился в себя, опустился в бездну заветных чувств, в мир печали, злости и зависти, в которых барахтался, как потерянный. А голос Ренато звучал еще задушевней, по-братски, сердечно и искренне:
– Я хочу, чтобы ты остался со мной, Хуан. Чтобы сменил одежду моряка на эту одежду, которая так тебе идет, использовал во благо свою храбрость и силу и как я мечтал, стал мне другом, соратником, братом… Да, братом. Отец это сказал, и я не забыл его слова. Я назначаю тебя управляющим Кампо Реаль. У тебя будут деньги и власть, и ни перед кем не нужно будет отчитываться.
– Управляющий Кампо Реаль? – в совершенном замешательстве Хуан поднял голову, ища правды в глубине голубых глаз, братских, верных ему, и у него заколотилось сердце. – Ты правда подумал об этом? Один решил? Донья София меня ненавидит.
– Не будем преувеличивать. Не отрицаю, ты не был ей симпатичен. По правде, я думаю, дело не в этом; просто ее материнская огромная любовь всегда видит меня маленьким и беззащитным. Не обижайся, Хуан. Моя бедная мать не понимает некоторых вещей. Это ее мир, но уверен, она поймет все, как только немного пообщается с тобой. Она слишком чувствительна и добра. Ты ее постепенно узнаешь.
– Не думаю, Ренато. И хотя я всей душой благодарен за предложение, но не готов к этому.
– Не отказывайся сразу от предложения. Подожди немного и подумай. Останься на несколько дней, тебя ни к чему не принуждают. В действительности, ты и не должен давать утвердительный ответ, ведь ничего не знаешь. Это работа суровая и тяжелая, я полностью хочу изменить внутренний режим Кампо Реаль, покончить со старыми методами и вырвать клыки старому лису Баутисте, помнишь его? Раньше он служил у нас дворецким, потом главным управляющим. В настоящее время он презренный и нелепый тиран, против которого выступили мы с Моникой.