Димитрий
Шрифт:
Отодвинули столы. Ступая на цыпочка, вошел оркестр. Музыканты одеты в зеленые с белым кафтаны. У всех на головах седые ровные волосья. Тряхнут парики – мука сыпется. Взыграли на невиданных балалайках с тонкими шеями. Водили поперек тростинками. Некоторые балды и в ноги упертые стояли. Звук от тех низкий. Свистели в дудки. Производили шум радостный. Под него – танцевать. Король плясал с сестрой и Мариной. Власьеву предложили с ней. Он устыдился. Не умел польские кадрили выводить. Глядеть на царицу Марину боялся. Множество польских баб было на том пиру. Разодеты павлинами. На щеки для привлекательности черных мух понасажали. Набелены и нарумянены, как наши, до безобразия. Нравы свободные: любую бери. Ходи кругами, тискай под музыку. Подобное лишь Иоанн Васильевич позволял с московскими блядями гулящими или в разнос пошедшими, зуда женского не сдержавшими. Иоанна Васильевича осуждали, а у них король, как пример давал. Домашнее упоенье пороком тут напрочь отсутствовало.
Музыка оборвалась. Марина сникла к ногам Сигизмунда. Слезно благодарила короля за покровительство, рыдала: в Москву ехать не хотела. Смешенья девичьих чувств Власьев не понял. Он осуждал: ему в ногах поваляться не в грех, посол, а она – царица.
Король ласково приподнял Марину с колен. Она помогала ему, сама вставая.
– Чудесно возвышенная Богом Марина, никогда не забывай, чем ты обязана стране своего рождения и воспитания, где оставляешь любящих ближних, где нашло тебя счастье необыкновенное. Питай в супруге дружество, к нам - благодарность за сделанное для него мною и твоим отцом. Имей страх Божий в сердце, чти родителей и не изменяй польским обычаям. Я стану тебе названным отцом.
Король снял шляпу, перекрестил Марину и велел отцу Юрию сопровождать дочь в Россию. Власьев подметил, что король чересчур часто говорил про счастье Марины, будто завидовал. Второе: на материальные дары жениха поляки отвечали духовным: громкими титулами и зрелищами, кои существуют не долее их показа. Третье: тесть и родня его чуть из штанов не выпрыгивали от успеха. «Ой, не пара Марина ему!» - смекал Власьев про Димитрия.
Власьев еще задержался в Кракове, чтобы присутствовать на бракосочетании короля с австрийской эрцгерцогинею. Вдовец Сигизмунд женился вторично.
Вперед послов в Москву отослали перстень невесты и живописное ее изображение. Власьев выехал в Слоним 8 декабря. Остановился на границе, ожидая поезда невесты. Она не ехала. Марину шокировало поведение Власьева и иже с ним… Если таковы все русские, гадко. Жизнь отчего-то казалась разбитой. Хоть как-то развлекаясь, девушка бесконечно подгоняла московские шубы да нанизывала жемчуг для придуманного колье.
Суд, составленный из представителей разных сословий, разбирал дело Василия Шуйского и его братьев. Купец Конев и несколько торговых людей показали, что заговорщики хотели вооружить против Димитрия народ, свергнуть как польского наемника. Вменялась клевета о скором разорении церквей, насильственном перекрещении народа в римскую веру. Димитрий – Гришка Отрепьев. Ходящие повсюду с царем иностранцы оскверняют Кремль и соборы, и так далее.
Утверждают: Шуйского пытали. Он не выдал никого. Его присудили к смерти, братьев – к высылке из Москвы. Василия поставили на возвышение Лобного места. Воткнутая секира торчала обок от плахи. Порядок наблюдали стрельцы и конные казаки. Меж зубцов стен и из окон башен глядели воины Кремлевского полка. Все казалось несокрушимым. Зрелище показательной казни возвращало к Иоанну.
Петр Басманов зачитал стекшемуся с торговых рядов народу царскую бумагу:
– Великий боярин князь Василий Иванович Шуйский изменил мне, законному государю вашему Димитрию Иоанновичу. Коварствовал, злословил. Ссорил меня с вами, добрыми подданными. Называл лжецарем, хотел свергнуть с престола. За то осужден на казнь. Да умрет за измену и вероломство!
Под треск барабана, опять заграничный образец. С Василия сорвали кафтан и рубаху. Тщедушный с некрасиво выпятившимся животом, поверх которого сверкал золотой крест и ладанка, Шуйский стоял перед толпой, готовый к смерти. Тонким срывающимся голосом Василий воскликнул:
– Братья, умираю за истину, за веру христианскую, за вас!
Но вот из Константиново - Еленинских Кремлевских ворот показался всадник. То был чиновник, привезший помилование.
Народ был разочарован. Позже внешне смиренный, внутри неумолимый Василий скажет, что его простил не Димитрий, уговорившая, мягкая сердцем царица-инокиня Марфа Нагая.
Князей Шуйских Дмитрия, Александра и Ивана (Пуговку) выслали в Галицкий пригород. Отчины описали. Движимую рухлядь выставили на распродажу.
Василий, неуспокоившийся, но ставший осторожным, был оставлен в столице. Он сидел в пустом Китай городском родовом доме, целовальники вывезли даже образа, с ненавидящей тоской глядя на громыхавшие телеги со снедью, шкурами, столами и лавками, провозимыми на торг. С сочувствием приезжали «патриоты»: князья Василий Васильевич Голицын, Куракин, Михайло Татищев и другие. Из святителей заезжали казанский митрополит Гермоген и епископ коломенский Иосиф. Увезенные иконы заменили новыми, еще лучшими.
Убить Димитрия вызвался тот самый Шерефединов, который вместе с Молчановым прикончил Феодора Борисовича с матерью. Он взялся подговорить нескольких кремлевских стрельцов.8 января заговорщики явились во дворец. Нижняя стража спросила, куда стрельцы идут. Возник спор и драка, все были в подпитии. Шерефединов бросил остальных и бежал. Семерых схватили. Допрашивали, и они признались.
Димитрий вызвал построиться Кремлевский полк. Выехав на коне, он сказал выстроенным рядам:
– Мне очень жаль вас. Вы грубы и нет в вас любви. Зачем заводите смуты? Бедная наша земля и так страдает. Что же вы хотите беспрестанными ссорами довести ее до конечного разорения? За что ищете меня погубить? В чем моя вина? – спрашиваю я вас. Вы говорите: я не истинный Димитрий! Докажите, и вы вольны лишить меня жизни! Моя мать и бояре мне свидетели. Я жизнь свою ставил в опасность не ради своего возвышения, а чтобы избавить народ, впавший в крайнюю нищету и разорение от неумелого вороватого правления гнусных изменников. Меня призвал на вше спасение Божий перст. Могучая рука помогла мне овладеть тем, что принадлежит мне по праву рождения. Говорите прямо. Говорите свободно: за что вы меня не любите?
Насельники Кремля, торговцы, проходящие зеваки и стрельцы пали на колена:
– Царь – государь, смилуйся! Мы ничего не знаем. Укажи. Кто нас оговаривает.
Димитрий указал Басманову вывести перед строем семерых преступников. Те были без козырей, в разорванных охабнях. Жалко каялись. Валили вину на Шерефединова. Ползали в грязи и снеге под копытами коней.
Димитрий молвил со вздохом:
– Вот они повинились и говорят, что все вы на меня зло мыслите.