Дитя короля
Шрифт:
— Да, она была в зачаточном состоянии, — поясняет Эмилиан, а сам плетет на моей коже теплые ленты прикосновений. Гладит по ключице, не стесняясь спускается к груди и сжимает сосок. — На земле нераскрытая магия чаще умирает с человеком от старости.
— А Марьян, или Мариан, точнее, он был магом?
— Был, — король слегка передергивается, смахивает плечом, будто там призрак сидит. — Но он переместился на землю после Жарвы — и, скорее всего, был пуст. Как он выжил, я не знаю…
— Он был живее всех живых. Его невозможно было ранить или убить. Думаешь, что не пытались? Множество раз. Он казался мне бессмертным.
— Давай, не будем о нем? — вдруг говорит Эмилиан. — Мун так скучал, — он нежно кладет ладонь на мою щеку, переступает кончиками пальцев по виску и забирается в волосы. — Я думал он во мне дыру выест, Дарайна, — замолкает и тише: — И я скучал.
— Я что снова несколько суток провалялась без сознания? — прикрываю глаза и млею от его массажа. Эмилиан такой нежный, бережный, не заметить это может только дура, потому я, в который раз, прогоняю из своей головы образ мужа. Он умер, я не буду за ним страдать, я буду жить дальше.
— Всего сутки, Дарайна, — Эмилиан переплетает наши пальцы и тянет мою кисть к губам. — Но для меня и минута без тебя — вечность.
Неожиданно ярко вспоминаю, как болело все тело, как рвали меня на части крылья, как ломались кости, вздрагиваю и тяну короля за шею, заставляя наклониться.
— Трансформация всегда будет такой… болючей?
— Нет. Только первый раз. Некоторые проходят это в юном возрасте и не помнят боли.
— Эмилиан, я чувствовала превосходство, когда была этим… зверем. И я хотела тебя убить, это было очень опасно. Ты ведь знал.
— Знал.
— Почему тогда…
— Тебя это удивляет?
— Немного, — вдыхаю пряно-сладкий запах яблок, что заставляет меня покрыться приятными «мурашками». — И слова любви мне слышать странно.
— Я приручу тебя, моя королева, — Эмилиан прижимается к губам. Мягко оглаживает их языком, не заставляет раскрываться, но я делаю это неосознанно: сама толкаюсь и сплетаю наше дыхание.
Глава 38. Эмилиан
Ждать тысячи дней, любоваться на расстоянии, искать во всех возможных мирах, не сметь прикасаться, испытывать вину за другого… Все это преследует, мучает, выжимает из меня последние силы.
Но Дарайна — сильная женщина, ведь не просто так выбрана в пару королю. После инициации она будто отпустила прошлую жизнь и разрешила мне доказать, что я могу быть ее единственным. Девушка ластится, нежно и неожиданно настойчиво, разрешает покрывать каждый дюйм ее бархатной кожи поцелуями. Язык болит от страстного сплетения, от толчков в ее жар, путанного дыхания, от стремления доказать свою любовь. Не говорить, а показать.
Мы задыхаемся вдвоем. Перекатываемся по кровати, и Дара позволяет прижать свои маленькие плечи к матрасу. Я дышу тяжело, сипло, шепчу что-то неосознанно, покрываюсь бусинками пота. Метка покалывает в груди, посылая в мою кровь еще больше желания любить и дарить себя.
Отступают страхи, сомнения, проблемы мирового масштаба. Я просто хочу ее. Как безумец.
— Да-а-ара…
Но она запечатывает мои губы пальчиком и усмехается, а в глубине глаз горят огоньки драконьей сущности. Ее стихия голодна. И я с трудом проглатываю ревность к тому, что это вовсе не чувства, а неосознанное волшебство. Есть вещи над которыми мы не властны. Нас укусит комар, и кожа начинает зудеть, несмотря на то, хотим мы этого или нет.
Дара может не любить, не тянуться, даже бояться меня, но Искра Дракона будет желать, метка будет толкать ко мне. Все ненастоящее. Хрупкое, как стекло.
— Только никакой магии, Эмилиан, — говорит невеста и тянет меня к себе, отчего я на ее лицо падают пряди моих длинных волос. Дань моде — эти патлы, но я бы с удовольствием ходил с короткими. Да только на Ялмезе стригут: или заключенных, или больных.
— Клянусь. Только если ты попросишь, — отвечаю, проглатывая тяжелые мысли. Сейчас и эти мгновения — шанс для нас.
— Я не знаю почему, — девушка ведет ладошкой по моей щеке, наверняка чувствует легкое покалывание от суточной щетины. На кончиках ее пальцев появляется лед: покрывает синей коркой молочную кожу. Он тает, соприкасаясь с моим теплом, и капельки влаги щекоча спускаются на шею. Дара договаривает: — Но мой дракон невыносимо хочет тебя, король Мемфриса, — и в глубине зеленоватых радужек вспыхивают и тут же гаснут искры.
Так нечестно, Стихии! Но я не могу отказать. Очень люблю и буду бороться за нее.
— И почему я не летаю? — усмехаюсь и наклоняюсь к вспухшим губам, но не целую — хочу, чтобы Дара искрила подо мной, хочу передать своей женщине яркие и незабываемые ощущения. Поднимаю худенькие руки над головой, оглаживаю вдоль, вниз, опускаю ладони на грудь. Вершинки сосков покалывают кожу, требуют ласки, тянут меня к себе невидимой нитью.
Когда касаюсь языком сжатой вишенки, лозы стигмы выталкиваются из-под светлой кожи Дары, оплетают меня за шею и до ярких вспышек перед глазами щекочут спину, соскальзывают между лопатками, к пояснице. Туго завязывая нас с Дарой. Навечно соединяя.
Девушка стонет, вертится под моими ладонями, трется, ищет что-то, изучает и так горячо выводит пальчиками узоры, что я схожу с ума от желания. Нервный ток идет по жилам от каждого удара ее сердца. Я чувствую это внутри себя, будто она и есть я. Будто мы что-то неразделимое, единое.
Подвигаюсь ближе, поглаживаю плоский живот, целую в пупок и толкаю в него язык. Дара шепчет что-то, стягивает мои волосы пальцами и выгибается в спине, чтобы оказаться еще ближе и плотней. Прокладываю влажную дорожку поцелуев вниз, к золотистым кудрям, и не могу больше сдерживаться — накрываю ее упругий бугорок губами.
— Эмилиан… — она шепчет и ерзает подо мной, толкается навстречу, сильнее тянет волосы, до острой боли. — Я не могу больше. Остановись…
Кажется, что я и сам на грани. Болтаюсь на краю обрыва, готов раскрыть крылья и полететь в небо, потому приподнимаюсь, ласкаю-изучаю ее тело движением ладоней вверх и накрываю собой.
Сегодня все иначе, не так, как раньше. Сегодня Дара раскрывается и впускает меня на всю глубину — одним рывком навстречу. Ни на миг не сжимает бедра, не отстраняется, не боится. В зелени глаз прячутся два уголька, пропаливая меня насквозь. Я теперь понимаю, почему она просила без магии. Потому что осознавать, что все это только красивая оболочка — очень больно.