Два апреля
Шрифт:
Эра вдруг замерла, задумалась, глаза ее сузились и потемнели. Он испытал тревожное чувство, спросил:
– Что с тобой, куда ты уходишь?
– Так, ничего, - сказала она.
– Балк говорит, что в Карском море очень тяжелый лед.
– Сегодня тяжелый, завтра полегче. Не завтра, так через неделю. Будем ждать. У полярных моряков терпение хорошо натренировано. Хочешь навестить старину «Кутузова»?
– Хочу.
– Ты скучала по нему?
– Когда был шторм, я хотела быть там, рядом с тобой.
На корме «Гермеса» гудел сварочный агрегат, к борту одна за другой подходили самоходки - заваривать трещины в обшивке.
– Много их покалечено?
– спросил Овцын у электромеханика.
– Много, Иван Андреевич!
– радостно ответил юный электромеханик.
– Чуть не все. Удивительно, как они вовсе не поутопали.
Овцын подумал, глядя на розовые щеки, перемазанные копотью, что механику очень хотелось бы посмотреть, как тонет самоходная баржа, какая поднимается тревога, как вылавливают людей из моря, какие при этом совершаются подвиги. Может, и он бы, розовощекий, совершил подвиг. В таком возрасте очень хочется совершить подвиг, пусть даже ради этого погибнет судно. Построят новое! В таком возрасте кажется, что совершить подвиг - раз плюнуть! Были бы подходящие обстоятельства...
– Не дай бог, - сказал Овцын.
– Плюньте три раза через левое плечо.
Вслед за Эрой он спустился в мотобот и сам повел его к «Кутузову».
Капитан Балк еще не ушел. Он сидел у письменного стола и, оснастив
глаза очками, читал судовой журнал.
– Какая бабушка вам колдовала, Овцын?
– сказал Балк.
– Третий раз перечитываю, третий раз поражаюсь.
– Иван Андреевич в самом деле хорошо работал?
– спросила Эра.
– Он в самом деле хороший капитан?
– Будто вы этого не знали, - сказал Балк, взглянув на нее поверх очков.
– Природный капитан. И не вздумайте забрать его с моря.
– О чем это вы?
– смутилась Эра.
– О вазе с ромашками, - усмехнулся Балк.
– Здесь всегда цветы, - сказал Овцын.
– Ах, вот как...
– произнес Балк и посмотрел на Овцына мудрыми глазами.
– Пресной воды у вас много?
– Порядочно, - сказал Овцын.
– Считайте, полные танки.
– Поделитесь с самоходками. Возможно, придется дать им кое-что из продуктов. Рейс затягивается, в Карском сумасшедший лед. Аллах знает, как долго еще здесь простоим.
– Норд-вест должен был погнать лед, - сказал Овцын.
– От норд-веста мало толку. Ничего он не погнал. Нужен южак. Он отгонит.
Раздался звонок. Овцын снял трубку и услышал голос Соломона:
– Люди просятся на берег, товарищ капитан.
– Отпускай, Бори сыч, - сказал он.
– Пусть стармех назначит моториста на катер.
– Ну вот, - сказал Соломон, - Теперь слушай. Я получил письмо от Марины.
– Как так?..
– Не сейчас, конечно. В Архангельске. Она выходит замуж. За своего начальника лаборатории.
– Быстро...
– Тебе ли так говорить.
– Справедливо, - произнес Овцын.
– Дай им бог.
– Некоторым бог дает даже слишком много. Может быть, поэтому кое-кому не достается ничего, - сказал Соломон.
– Значит, я отпускаю мотобот на берег. Если тебе понадобится плавсредство, обойдешься шлюпкой.
– Да, конечно, обойдусь...
– сказал Овцын и положил трубку.
Он вышел из каюты и очутился вдруг в музыкальном салоне. Было прохладно, полутемно, пахло краской, свежей холстиной чехлов. Он не заметил, сколько прошло времени, а когда вернулся к себе, ни Балка, ни Эры не было. Но дверь на веранду была раскрыта, и он понял, что Эра там. Через минуту она пришла, покорная и ясная, сказала ему:
– Иннокентий Юрьевич уехал. Он приглашает нас вечером охотиться на уток. Здесь много уток. Поедем?
– Нет, дружок, - сказал он.
– Я не хочу. И ты тоже не хочешь ехать охотиться на уток. Вечером мы будем вместе. Вдвоем. И ночью. Все равно мне не на чем отправить тебя домой. И мотобот ушел.
– Я дома, - сказала Эра и подошла, чтобы он обнял ее.
– Ты дома, - повторил он, погружая пальцы в мягкие, теплые волосы.
– Интересно, где будет наш дом через месяц.
– У тебя нет дома?
– спросила она.
– У меня есть дом, - сказал он, - но не мой. Значит, у меня нет дома.
– Вот и хорошо, - сказала Эра.
– Наш дом будет у меня.
– Не далековато ли мне будет ходить на работу?
– улыбнулся он.
– Не надо сейчас говорить об этом, - попросила она.
– Думаешь, меня это не мучит?
Пришел Борис Архипов. Он ввалился в каюту с ведром. Там плескались живые еще рыбы.
– Освоил, наконец, этот дареный спиннинг, - сказал Борис Архипов.
– Представляешь, кого угодно можно изловить на блестящую железку.
– Представляю, - сказал Овцын.
– Когда пойдешь ремонтироваться?
– Завтра. В Амдерме есть мастерские.
Он поставил ведро, поклонился Эре, обнял Овцына.
– Ничего, сынок... Все хорошо, что хорошо кончается. Как Ксана?
– Одолела морскую болезнь.
– Страдала?
– И я страдал, - сказал Овцын.
– Легко ли трое суток туда-сюда на сорок пять градусов кланяться? Дать ей завтра отгул?
– Ты странный человек, - сказал Борис Архипов.
– Откуда я могу знать, что она захочет делать завтра?
– Недолго и узнать, - улыбнулся Овцын.
Он позвонил в салон и попросил Ксению прийти.
Эра сидела у ведра, осторожно трогала рыбьи хвосты и спины.
– Никак не сосчитать, - сказала она.
– Двадцать три, - сообщил Борис Архипов.
– Больше не вдавилось.
– Много здесь рыбы?
– За три часа - полная бочка, - сказал Борис Архипов.
Пришла Ксения. Борис Архипов долго держал ее руку в своих обеих, а Эра и Овцын внимательно разглядывали рыб.
– Борис Никитич нам гостинец принес, - сказал, наконец, Овцын. Он поднял ведро.
– Отнесите, Ксана, на камбуз. Пусть Гаврилыч поджарит команде к ужину. А четыре штучки, если не трудно, доставьте сюда. А то я нынче откупорил коньячок; боюсь, выдохнется.