Два апреля
Шрифт:
Я сказал: «И не надо. Шкуру я подарил ему на свадьбу».
Врач сказал: «На свадьбу можно. Хороший подарок». И снова стал читать книгу.
А утром я сдал билет, попрощался с ребятами и пошел через пургу в поселок. Ветер уже стихал, поэтому меня отпустили, в общем я добрался легко. Потом сидел в нашей столовой. Одному, без капитана мне долго не приносили бифштекс. В двери мелькнули фигуры старпома и Сени Макушкина. Сразу же скрылись...
– И довели вы свой С-153 до Камчатки?
– спросил Овцын.
Федоров покачал головой:
– Нет. Меня начальник перегона не взял. «Собирайся, - говорит, па материк, пока не поздно. Мне гуриевские люди не нужны. Я иначе устроился...»
– А Лена, Лена как же?
– спросил Марат Петрович.
– Лена? Лена нормально, - сказал Федоров.
– Она ничего не узнала.
– Как так?
– изумился старпом.
– Зачем же ей это рассказывать?.. Уехал Гурий и все. Мы с ней виделись, вспоминали. Она все спрашивала, не пишет ли. «И тебя, -говорит,- забыл. Эх, боцман!..»
– А вы узнали, наконец, откуда у нее шикарная шуба?
– спросил Овцын.
– Какая разница, - сказал Федоров.
– Она хороший человек. Это подло
– подсчитывать, у кого что откуда. И вообще я бы ввел такой закон: хорошее
– хорошим, плохое - плохим.
– А как определить, что такое хорошо и что такое плохо?
– Должны же быть люди, которые умеют, - сказал Федоров.
– Кто не умеет, пусть у них спрашивает. Потом и сам научится. А сейчас этим вопросом мало занимаются. Другие вопросы решаю, а про человека забыто. Да и всегда так, наверное, было... Вот и солнышко вышло. Можно, я очки надену?
– Надевайте... Ну, Марат Петрович, кончилась непогода. Ставьте второго на вахту и идите отдыхать. Если к полуночи Архипов не появится, снимемся с якорей и пойдем.
– На восток?
– спросил старпом.
– На запад, - сказал Овцын.
20
Его разбудила Ксения, и, когда он раскрыл глаза и увидел, что это она, и сдвинул брови в удивлении, она сняла руку с его плеча и сказала:
– Иван Андреевич, кажется, я вижу пароход.
– Как вы можете видеть то, что не видят с мостика?
– спросил Овцын.
– Там же Соломон Борисович, - сказала Ксения.
– Ах, да... Посмотрите пока на дверь, я оденусь.
– Сперва я увидела ракету, - сказала Ксения, глядя на дверь, потом пригляделась - солнце очень слепит в той стороне - и мне показалось, что черная точка. Наверное, пароход...
Овцын поглядел на время. Он проспал три часа. Солнце сейчас должно быть именно там, откуда придет «Шальной».
Поднявшись на мостик, он посмотрел на юго-восток, ничего там не увидел ослепленными солнцем глазами и пошел в рубку.
– Какие новости, краб?
– спросил он Соломона.
– Да никаких, - сказал Соломон.
– Рацию слушал?
– Минут сорок назад.
– Включи-ка.
Овцын достал из футляра фильтры, надел на объективы бинокля и вышел на мостик. Он долго шарил биноклем по темно-фиолетовому морю и светло-фиолетовому небу и, наконец, нашарил черный столбик на горизонте, немного правее того направления, откуда он ожидал «Шального», Он отнял от глаз бинокль. Море стало темно-синим, а небо светло-синим, и черный столбик не пропал, а превратился и точку. Если бы, поднявшись на мостик, он посмотрел не под солнце, а правее, он увидел бы ее.
«Тем не менее у Ксении отличные глаза», - подумал он. Впрочем, ей помогла ракета.
– Капитан, - позвал Соломой из рубки. Соломон никогда не называл его по имени при матросах, никогда при матросах не говорил ему «ты».
– «Шальной» вызывает!
Овцын отобрал у Соломона трубку, услышал голос Бориса Архипова, стал говорить до противности самому себе нежным голосом.
– Отец, ты меня видишь?
– Давно уже, - сказал Борис Архипов.
– Сияешь под солнцем, как айсберг.
– Значит, это ты там на зюйд-зюйд-осте?
– Конечно, кто же еще. Сюда и моржи не заплывают.
– Ты в норме?
– Да так... Процентов на девяносто пять.
– Люди целы?
– спросил Овцын. У него захолонуло сердце.
– Целы, целы. И уже обсохли.
– Остальное пустяки, - сказал Овцын, и сердце отпустило.
– А все-таки, что у тебя?
– Физиономия помята. Клюз выскочил, пробоинка в форпике.
– От этого не тонут, - сказал Овцын.
– Знаешь, кто тебя первый заметил?
– Погоди, дай подумать... Ксюша?
– А как ты додумался?
– Иначе ты бы не спросил.
– Это точно. Она.
– А ты, паршивец, спал?
– Ыгы...
– Друзья - они все такие. Ну, поспи еще час, сынок. До моего прибытия.
– Я не буду спать, отец, - сказал Овцын.
– Я буду целый час думать о том, как я тебя люблю.
– Тоже приятное занятие, - сказал Борис Архипов.
– А может, ты попросту снимешься, да пойдем к Вайгачу?
– К чертям!
– сказал Овцын.
– Ты подойдешь, станешь на якорь, можешь даже ошвартоваться у моего борта - море спокойное. И будешь отдыхать ровно сутки. Не спорь, теперь я опять командир отряда.
– А я и не спорю, - засмеялся Борис Архипов.
– Команда здорово притомилась. Пусть отдохнет. Сынок, попроси Ксюшу, чтобы она накрыла ужин у тебя в каюте.
– О таких вещах ее просить не надо. Она сама догадывается, - сказал Овцын.
– Вот я и говорю...
– Борис Архипов вздохнул так, что в аппарате послышался сухой треск разрядов.
21
Со всех судов взлетали в воздух ракеты, когда «Кутузов» входил в бухту Варнека. Теперь, на спокойной воде, под ярким солнцем, вблизи берегов, он опять казался прекрасным, могучим и совершенным.