Два апреля
Шрифт:
– Мне все известно. Я вам этого не прощу. Я буду жаловаться.
– В чем дело?
– удивился подслушавший зловещий шип Згурского Соломон.
– Он обесчестил девушку!
– громко заявил Згурский.
– Заткнитесь, Вадим, - сказал Овцын.
– У девушки не убавилось чести оттого, что она стала моей женой.
– Чхт-то?
– поперхнулся оператор.
– Запейте, - сказал Овцын и протянул ему бокал.
Згурский выпил до конца, спросил:
– Эра, это серьезно? Об этом можно сообщить Леночке?
– Всему свету, - сказала Эра.
Объявили посадку. Они пошли позади; и когда идти было уже некуда, он положил пуки ей на плечи.
– Наверное, зря улетаю, - сказала она.
Зябнувшая стюардесса торопила.
Он приподнял Эру, поставил на первую ступеньку трапа.
– Лети, - сказал он.
– Ничего не бывает зря. Неужели ты думаешь, что жизнь так расточительна?
– А ты не застрянешь во льдах?
– Я постараюсь.
Стюардесса страдальчески устремила глаза в небо и сунула руки под мышки.
– Ты знаешь, как я тебя буду ждать?
– спросила Эра.
– Знаю.
– Значит, ты позвонишь мне, когда придешь в Тикси?
– Нет. Я прилечу в Москву даже без телеграммы.
– Тогда я вышлю тебе в Тикси ключи. Нет, ты возьмешь их сейчас, у родителей где-то валяются вторые. Я отберу.
Она вынула из сумки два ключа на медном кольце и отдала ему. В проеме люка показался пилот. Стюардесса скрючила струнку рта в гиперболу и пожала плечами.
– Иди, - сказал Овцын.
– Они не хотят улетать без тебя.
– Дураки, - сказала Эра, притянула к себе его лицо и прижалась к нему губами.
– Теперь уже скоро, - сказал пилот.
Они рассмеялись, даже вконец продрогшая в куцем френчике стюардесса улыбнулась. Эра побежала по трапу, все скрылись в люке, захлопнулась дверца, и аэродромные служители оттащили трап. Самолет заревел, задрожал, покатился, взлетел и скоро исчез, проткнув низкое пасмурное небо. Овцын перевел взгляд на ключи, подбросил их на ладони, покачал головой.
– Вот ведь как бывает, - пробормотал он и опустил ключи в карман.
– А что, встретились бы мы в жизни, не случись этой ее командировки?
Он все думал об этом, добираясь с аэродрома к восемнадцатому причалу, где стояли сейчас два судна, на которых он был капитаном. На столе его кутузовской каюты лежал неподписанный еще акт сдачи-приемки, а на «Титане» лежал точно такой же, но уже подписанный акт. Завтра он подпишет первый - и с «Кутузовым» покончено. Все ясно, кроме того, как пристроить Ксению. Она получила расчет па «Кутузове», но не уехала, жила в той же каюте, ничем не напоминая Овцыну о себе. А он помнил о Ксении и не мог решить, что же делать.
Овцын пошел на флагманское судно, к начальнику перегона.
Георгий Сергеевич Левченко, мужчина добродушный, но строгий, благообразной внешности, хорошо откормленный и ухоженный, самый, пожалуй, авторитетный капитан в экспедиции, встретил Овцына, как издалека вернувшегося родного брата, широко раскинул руки, обнял и некоторое время ласково похлопывал по спине. Наконец спросил:
– Проводили своих?
– Проводил, Георгий Сергеевич, - сказал Овцын.
– Только не всех. Один человечек застрял, хочет идти дальше.
– Что же это за такой настойчивый человечек?
– прищурился начальник перегона, и Овцын ответил:
– Моя буфетчица.
– Штатов нет, - покачал головой Левченко.
– Я знаю, - сказал Овцын.
– И все-таки надо ее взять. Давайте подумаем, Георгий Сергеевич.
– Ей что: заработать надо или другая причина?
– Другая. Вы ведь слыхали ее историю?
– Слышал, слышал... Подумаем, говорите? А что мы можем придумать?
– хитро прищурился Левченко, и глаза его пропали в пухлых щеках.
– Я ничего не могу придумать, - сказал Овцын.
– А вы можете, Георгий Сергеевич. Не было еще такого случая в истории северных перегонов, чтобы вы не помогли хорошему человеку.
– Такой молодой, а уже льстец, - засмеялся начальник перегона.
– Ну, начнем думать. Установим исходные данные: какое у нее образование?
– Высшее филологическое.
– Видите - самое подходящее для арктического плавания, - закивал головой Левченко.
– Но допустим, мы не знаем, что оно филологическое, а знаем только, что оно высшее.
– Допустим, - сказал Овцын.
– Теперь следующее исходное: у меня есть штат метеоролога, - сказал Левченко.
– Человека на этот штат я ни в Ленинграде не мог раздобыть, ни в Архангельске. А здесь и подавно. Штат, конечно, вздорный, из пальца высосанный, опытный капитан в погоде разбирается лучше среднего метеоролога.
– Вы хотите сказать, что можно взять ее метеорологом?
– удивился Овцын.
– Почему бы и не помочь человеку?
– пожал плечами начальник перегона.
– Разве она не сможет выслушивать метеосводки, наносить стрелки на контурные карты и определять силу ветра анемометром ? За академический час этому научится. Большего от нее не потребуется... И вообще, - он вздохнул, - подлинную нашу специфику ни один метеоролог не знает, а то, что они знают, нам ни к чему. Они у меня бывали на караванах. Насмотрелся.
– Зачем же штат?
– спросил Овцын.
– Не я же его вводил... Скажите этой вашей утопленнице, пусть придет ко мне. Кстати, она симпатичный человек?
– Мне нравится, - сказал Овцын.
– Вот и прекрасно, - улыбнулся начальник перегона своей хитроватой улыбкой.
– Знаете, Иван Андреевич, скажу вам, как родному, только вы уж меня не выдавайте...
– Не выдам.
– Самая большая мне, старику, радость в жизни - пообщаться с симпатичным человеком... А здешний капитан мне ох как несимпатичен! Проныра, жадина, кулак, подхалим. И фамилия у него неблагозвучная: Жолондзь. Можно, я к вам на «Титан» со своим штабом перейду? Штаб не так уж велик - замполит, доктор и бухгалтер. Примете?