Два апреля
Шрифт:
– С радостью сердца, Георгий Сергеевич, - сказал Овцын.
– Ну, радости вам от меня будет мало, - пригрозил Левченко.
– Во-первых, я только на берегу такой добренький. Во-вторых, займу вашу каюту. Вам придется жить в каюте старшего. В-третьих - Вы уже не единоначальник.
– В море капитан судна всегда единоначальник,- сказал Овцын.
– Пусть хоть сам министр присутствует.
Начальник перегона обрадовался, потер руки.
– Жолондзь со мной так не смел разговаривать. С вами не соскучишься, Иван Андреич. Словом, завтра я к вам и переселюсь. Только уж вы меня почитайте.
– Я вас давно почитаю, Георгий Сергеевич, - серьезно сказал Овцын, потому что и в самом деле давно уважительно относился к капитану Левченко.
Решив судьбу Ксении, он вернулся на «Кутузов». Там было суетно и весело. Речники готовились к выходу. Овцын поднялся в свою каюту. Капитан Седых сидел у стола, обложившись техническими описаниями.
– Вроде все в порядке, Андреич, - сказал Седых.
– Давай подпишем
акт.
– Давайте подпишем, если все в порядке, - сказал Овцын.
Седых взял перо и принялся выводить в нужных местах аккуратные подписи. Овцын подписался небрежно, но тоже разборчиво. Потом стоя выпили по рюмке водки, крепко пожали руки.
– Счастливо вам плавать, капитан Седых, - сказал Овцын.
– Это хороший теплоход.
– Я вижу, - сказал Седых.
– И тебе счастливо. На Лену идешь?
– На Лену.
– Дойдешь.
– Постараюсь.
Овцын положил в карман копию акта и спустился в каюту Ксении. Она лежала на койке, подложив руки под голову, в красивом платье - она была в нем, когда ездили в Ясногорск, вспомнил Овцын, и утром, когда провожали
Бориса. Борис увел «Шального» вверх по Енисею, как проводили его, так она с тех пор, наверное, и лежала. Черные модные туфли валялись у койки.
– Это вы, - сказала она, не двинувшись.
– Садитесь.
Он присел рядом, спросил:
– Грустите?
– Грущу.
– Может быть, пора к маме?
Она скосила на него глаза, проговорила:
– Я уже в таком возрасте, когда мама не спасает от грусти.
– А что спасает?
– А надо ли спасаться?
– усмехнулась она.
– Пожалуй, надо. Вам нашлось место.
Ксении приподнялась на локте, взглянула ему в лицо, спросила:
– А как же буфетчица с «Титана»?
– Пойдете метеорологом.
– Забавно!
– произнесла Ксения, снова легла и засмеялась.
– Почему же не штурманом? Хватит у вас могущества, чтобы взять меня штурманом?
– Не хватит, - покачал головой Овцын.
– А метеорологом - это на «Титане»?
– Да. Получилось так, что «Титан» пойдет флагманом.
– И вы будете самым важным на караване?
– Важнее меня будет начальник перегона... Ксана, может быть, не надо? Может быть, поедете домой? Сколько это может длиться? Я ведь не чурбан с ушами, мне не сладко смотреть на ваши муки, мне не радостно чувствовать себя злодеем...
– Какие муки?
– перебила она его.
– Какое злодейство? Вы смешной человек! Не думайте об этом.
– Я не могу не думать об этом. И в конце концов, - он повысил голос, -если вы не мучаетесь, то мучаюсь я.
– Да...
– произнесла она, приподнялась, прислонилась щекой к его плечу.
– У вас хорошая душа. Но в глубине. Очень дальней...
И когда он ласково обнял ее плечи, она отстранилась, сказала: - Не жалейте меня. Что вы выдумали? Поверьте, что я не пропадаю. И не пропаду. Идите, Иван Андреевич.
Он встал, напомнил ей:
– Начальник перегона ждет вас, - улыбнулся, - хочет посмотреть, симпатичный ли вы человек. Когда будете заполнять листок по учету кадров, в графе образование поставьте одно слово «высшее». Графу «профессия» не заполняйте.
– Спасибо, - сказала Ксения.
– Какую-нибудь пользу я принесу и в этом качестве. Смешно... Метеоролог!
– Только уж обо мне заботиться вам не придется, - сказал он.
– Это может быть истолковано превратно.
– Наивный вы человек, - вздохнула Ксения.
– Есть вещи, которые невозможно истолковать превратно. У них только один смысл.
– Это вы наивный человек, - сказал он.
– Потому что есть люди, которые и эти вещи истолковывают превратно.
25
Капитанскую каюту, с двух сторон протянувшуюся углом по передней надстройке, с великолепным обзором моря, занял начальник перегона. Каюта старпома, и которой поселился Овцын, была похожа на каюту Бориса Архипова - такая же маленькая, с компактными, тщательно продуманными и пригнанными вещами. Жилось в ней уютнее и проще, чем на «Кутузове»; раздражало только, что из квадратного иллюминатора, выходившего на левый борт под трап, ничего практически не увидишь. Овцын подумал, что все равно в каюте ему жить придется мало, опустил жалюзи и включил лампу. «Пусть так и будет до конца рейса, - решил он.
– Ничего так ничего!»
Капитан Жолондзь, взбешенный тем, что его отстранили от флагманства, которое, впрочем, не приносит выгоды, кроме близости к начальству, распространил слух, что новый, неведомо откуда взявшийся метеоролог - любовница капитана Овцына, тоже неведомо откуда взявшегося. Серьезный и печальный замполит каравана, исполняя неприятный ему долг, пришел в затемненную жалюзи каюту и начал поначалу уклончивую, но быстро ставшую откровенной беседу.
– Ну, давайте сразу, - сказал Овцын.
– Вас интересует, любовница ли она мне? Отвечаю: нет, не любовница.
– Да я и без вас это вижу, - сердито сказал замполит.
– Но что-то необыкновенное тут есть. Кто же она вам? Не чужой же человек. Я бы не стал соваться вам в душу, я не настолько свинья, но болтовню на караване надо прекратить. Кто она для вас?
– Сам не знаю, - смущенно улыбнулся Овцын, не решаясь что-нибудь определить. Он старался не задумываться, кто же ему Ксения, хотя прекрасно чувствовал, что она не чужой теперь человек.
– Может быть, друг. Это странная история...
– Расскажете?
– не требуя, спросил замполит.