Это было у моря
Шрифт:
Это было слишком грубо. И слишком правдиво. Даже в дымину он все равно ее чувствует…
– Мне надо закурить. Будешь, заботливая ты моя? Нет, не моя. Джоффрина. Но все же…
– Буду.
– Тогда обслужи себя сама. Что-то я как-то устал слегка…
– А где?
– В куртке. Куртка где-то на кровати. Если только не сбежала… Возможно, под твоим прелестным задом…
Санса привстала, осмотрелась. Вот куртка, валяется в изголовье. Она залезла в карман. В одном нащупала зажигалку и еще какую-то коробку, слишком мелкую для пачки сигарет. В другом обнаружились и сигареты. Она достала одну, закурила, протянула пачку Клигану. Он, однако руки не подал, лишь кивнул в
– Так, хорошо, продолжим…
– Можно открыть окно? Очень надымлено…
– Окно? Чтобы позвать сюда твоих друзей, летучих мышей? Нет, этот номер не пройдет, малышка. Пусть накурено, зато мы здесь одни. Не тронь окно. Не нравится моя конура – скатертью дорога – вали.
Он пошарил по столу, добрался до сигарет, долго маялся, вытаскивая одну, прикурил, с отвращением сплюнул прямо на пол – видимо, поджег сигарету не с того конца. Со второго раза попытка увенчалась успехом.
– Хорошо. Раз мы теперь курящие, можно продолжить приятный разговор. Что ты там говорила? Про Джоффри? Не, к херям, не хочу про Джоффри. Давай сменим тему. У тебя же, седьмое пекло, день рожденья! Родилась Пташка, возрадуемся же!
Санса вскочила, рванула к двери. К несчастью, та была заперта на ключ, а не на щеколду.
– Отопри! Я не хочу больше тут оставаться, в это прокуренной клоаке. Выпусти меня.
– О, смотри-ка, Пташка хочет на волю? Но ведь это притворство. Пташка только и делает, что рвется в клетку. В долбаную золоченую клетку. Там ее быстро оприходуют. Жила-была Пташка, она родилась, она прыгала – жаль, что недолго, – почти совсем не пела и от этого умерла. Ее похоронили и жили долго и счастливо до конца времен. Тебе нравится твоя сказка, девочка?
– Нет.
– Это потому, что ты боишься правды. А правда - она такая… Жестокая. Не для Пташкиных нежных ушек и слабеньких мозгов.
– Я не боюсь правды. А вот ты, похоже, боишься. Иначе бы не наклюкался так.
– Это ты права. Я - дерьмо. Поэтому и наклюкался. Не боишься, говоришь? Тогда слушай – я расскажу тебе другую сказку. Жил-был Пес. Он был такой идиот, что умудрился влюбиться в Пташку. От этого его кретинские мозги съехали набекрень окончательно. Он не пил. Не ел. Думал только о ней. Сбежал от хозяйки, чтобы поискать для своей девочки подарок на день рожденья – из денег, что ему дали за то, что он хорошо трахал другую – вот ведь, ирония долбаной судьбы. Когда он вернулся домой, выяснилось, что сигареты кончились, а Пташка сбежала в неизвестном направлении часа как три. Тогда Пес обезумел, отпросился у постылой хозяйки и рванул искать беглянку. Сначала только заглянул за сигаретами. А там ему поведали… да… веселенькие новости…
– Что тебе сказали? Что?
– Что в округе полиция. Потому что возле дороги нашли труп. Труп молодой девушки. И что за пару часов до этого лавочник видел двух барышень по дороге в город: рыжую племянницу Ланнистерши и горничную из усадьбы.
Санса открыла рот и забыла, как он закрывается. Что он вообще закрывается… Лея?
Она встала и подошла к Сандору, который сидел, закрыв лицо ладонью. Положила ему руку на плечо – через рубашку он был как печка.
– Не тронь меня, седьмое пекло. Сядь на свое гребаное место. Я еще не закончил.
Санса послушно села. О конце истории она уже догадывалась.
– Ну, вот. Пес рванул на дорогу – туда, где уже понаехали копы, и все было отрезано. Пес не любил копов – тяжелая наследственность и личные антипатии. Но ему надо было знать. И он пошел. Как дурак. Там его живенько взяли в оборот. А что, а где? Про алиби не поверили. Точное время убийства было неизвестно. Предупредили, взяли подписку о невыезде. И отпустили
– Сандор…
– Отвяжись. Ты хотела правды – так слушай свою долбаную сказку. Он дошел до пятачка. Там зашел в известную винную лавку. И там гнусный старичок-хозяин поведал ошалевшему Псу, уже похоронившему тупую девчонку, что поработила его скудный разум, что ее-то как раз видели. Примерно за полчаса до этого. Ковыряющей какие-то ошметья под лавкой на улице. Тогда Пес слегка успокоился. Это было вполне в духе Пташки. Поэтому он купил бухла и немедленно нажрался. А потом продолжил. И еще. Доплелся до дома, получил нагоняй от гребаной львицы, заперся в каморке и вот – Пташка прилетела пытать правду… Тебе понравилась твоя сказка, солнечный лучик? Что-то ты погасла – видимо, от слез… Моя сказка тебя не растрогала, что же ты не плачешь? А я вот плачу, долбаное седьмое пекло, хоть и пьяными слезами… Потому что это невыносимо страшно – когда ты радуешься, что труп, что нашли в овраге – опять в овраге, растреклятое седьмое пекло – принадлежит неплохой тетке, которую ты знал. Потому что ты был готов к совершенно другой новости… И ты сидишь и благословляешь небо за то, что погиб хороший человек. Это так мерзко. В такие моменты перестает хотеться жить…
Санса подошла, обняла его сзади за шею. Он не сопротивлялся. Просто сидел, повесив тяжелую голову. Санса прижалась мокрой щекой к затылку. Как же страшно. Как больно. Возможно, если бы они вместе дошли до города, этого бы не случилось…И все – никакого педагогического колледжа. Никакой комнаты… И синяк уже так и не пройдет… Она упала с лестницы – и ударилась, а Санса осталась жива. Чудом…
Сандор вдруг подтащил ее к себе, уткнувшись лицом ей в живот. Несмотря на всю боль, что Санса сейчас испытывала, в теле запорхали знакомые бабочки… Это безнадежно…
– Ты понимаешь, что я думал, что потерял тебя? Я, все это время маявшийся мыслями, что надо заканчивать весь этот бред, что пташкам не место рядом с псами, на минуту представив что там, в этом овраге, можешь лежать ты… с… нет, не могу…даже сейчас… почувствовав то, во что превратится жизнь без тебя – а это длилось всего-то час – и словно целую вечность – когда старый дурак сказал, что видел тебя, я даже не помнил, что было дальше и как я очутился на улице… Это безумие – и я радовался, я был счастлив, как никогда в жизни – а милую малютку, которой этот сраный говнюк разбил лицо долбаным канделябром, уже начали жрать муравьи в кустах… А я ликовал – потому что единственное, что имело значение – это то, что ты все еще дышишь со мной одним воздухом… Тогда я понял, какое я на самом деле дерьмо… Не пить было слишком для этого вечера, прости меня… Я знаю, что у тебя день рожденья, и я, как всегда, все испортил… А ты этого не заслуживаешь… Как не заслуживаешь ты и этого кошмара с Джоффри… Я завтра отвезу тебя на самолет. Поменяю тебе билет. И ты полетишь к маме, туда, где тебе и место. А я хотя бы буду знать, что ты жива… Этого уже довольно, чтобы существовать дальше…
– Нет, мы полетим вместе. Я теперь уже большая. И найду, что сказать маме. А если она не поймет – значит, не судьба. А моя судьба – быть с тобой. Это я теперь точно знаю…
– Ты спятила. Ничего такого ты не сделаешь.
– Еще как сделаю. Я скажу тетке, что меня уже “дефлорировали”. Что я сделала свой выбор и с кем - тоже. Пусть ее бесится. А мы просто уедем. Хорошо?
– Давай поговорим об этом завтра, а? Что-то у меня голова не очень. И не только голова. Как-то все кружится. Пожалуй, лучше отойди. Мне надо продвинуться ближе к сортиру, полагаю…