Евангелие отца
Шрифт:
Подошедший помощник склонился у правого плеча, и дыхание его коснулось выбивающихся из-под шапочки волос.
– Пора, Ваше Высокопреосвященство. Время наступило.
Кардинал ди Корсо очнулся. Его взгляд медленно обвел сидящих по обе стороны стены. Его мысли вернулись в Ватикан, и он встал.
– Братья мои. Я созвал вас потому, что так велел Папа. Его приказ гласит, что каждый из вас именно сегодня не позднее восьми часов вечера должен ответить мне только на один вопрос. Мы проголосуем, и наше общее мнение я доложу Папе. И будет так, как решим мы, и Папа согласится с нашим общим мнением. Я признаю, что решающим будет мой голос, но признайте и вы, что это самый трудный выбор в моей земной жизни. Вы понимаете сейчас и признаете потом, что я приму решение на основании того, что вы скажете. Да простит
Наш Малый Конклав собирался в истории Церкви всего несколько раз. Вы знаете его предназначение – не мне вам говорить об этом. Но я все-таки должен сказать, что за многие века Малый Конклав собирался только тогда, когда появлялась серьезная угроза не только Церкви, но нашей Вере в целом. И в этот раз цель его: найти выход из ситуации, грозящей существованию Церкви. И да будет так, как угодно Господу. И дай нам Господи сил понять Твой замысел.
Вы, которые сидите по разные стороны, всегда для всех верующих – едины. Пусть остается так. Пусть один из каждой из сторон встанет и скажет свое слово. Я верю в искренность каждой из сторон, и я хочу, чтобы вы сказали то, что думаете, и что должны сказать, и да пребудет с вами Бог.
Все стихло. Голос перестал звучать под сводами капеллы. Не было ни мух, ни доносились голоса из-за стен. И Вечный Город не беспокоил тех, кто должен был перестать думать про себя и начать говорить в полный голос. И сложность ситуации была в том, что назад слова взять будет нельзя. Сказанного нельзя будет вернуть – все случится и случившегося также будет не вернуть. Просто это? Кажется, что просто – встать и сказать. Попробуйте, если внутри Вас гвоздем застряла только одна мысль: что будет потом? Со мной? Что будет потом со мной? Вот так. Встанете? Скажете? Вряд ли. Вряд ли, потому что Вы трусливы, как и те, кто сидит вдоль стен Сикстинской капеллы. И Вы правы, потому что у Вас только одна жизнь и другой не будет. Но, так же, как в их жизни, в вашей тоже наступит время встать и сказать свое слово, иначе Вы зря появились на этой земле и зря ели ее хлеб.
Выборщиков было двое, и они будут говорить от имени остальных пяти с каждой стороны, которые будут молчать. Таков регламент. Но на этом раз, когда кардинал ди Корсо должен был умолкнуть и дождаться окончания речей двух сторон, чтобы встать и сказать, на чьей он стороне, и чье мнение он поддерживает, чтобы вынести окончательный вердикт. На этот раз он неожиданно продолжил.
– Вы знаете, что случилось, но вы знаете не все. – Он замолчал на несколько секунд, и тишина тоже замолчала и напряглась. Она перестала звенеть и задумалась: «Не все? Что еще приготовил двенадцати апостолам этот никем не любимый кардинал? Выскочка и самонадеянный человек». Так думала тишина, и так думал каждый из двенадцати присяжных, двенадцати апостолов, двенадцати шагов от рождения к смерти. Мы и только мы близки к Нему и тринадцатый из нас был назван Иудой. С тишиной трудно спорить даже тому, кто молчит. И они молчали и слушали.
– Я прошу вас всех выслушать одного человека, который приехал сюда из Франции. Этот человек не должен был никогда входить не только в это зал, но даже пересекать границу Ватикана. Он представляет того, кто посягнул на нашу Веру и нарушил покой границ, которые были установлены много веков назад, когда впервые собрался Малый Конклав, и каждый из Имеющих Право получил свою территорию.
Этот человек много лет хранил веру нашей Церкви и хранил тайну, в которую был посвящен, когда вступил на высокий пост Великого Магистра Ложи масонов. Он был благороден и честен, но настало время испытаний, и он принял то, что отвергаем мы. Мы не суд. Не нам его судить, но, как гласит договор, мы, к сожалению, обязаны его выслушать, не обращая внимания, что он предал нас, Господа и Церковь.
Если может быть тише, чем стало, когда замолчало эхо, много веков живущее в Сикстинской капелле, значит, вы понимает, что я хочу сказать. Никто! Я повторяю – никто и никогда не мог позволить подобного. И если кардинал ди Корсо сказал то, что сказал, значит, настал тот день, который называют Концом Света.
Открылась тяжелая дверь, и Рим вошел в тишину. Свет в проеме высокой двери на минуту (не более) скользнул по лицу Крестителя, внимательно смотрящего уже много лет на Иисуса, который не смотрел
Свет ушел. Закрылась дверь и Рим остался с тем, с чем был – в грязи и слепом непонимании. Двенадцать человек повернули головы к двери, а тринадцатый, сидящий в их главе, опустил голову и закрыл глаза. У двери стоял пожилой человек, и никто не смог бы сказать, что он смущен, напуган или удивлен своим здесь появлением. Он с интересом медленно обводил взглядом присутствующих, и, дай Бог, мне ошибаться, но я в его лице и фигуре и тени не заметил того, кто не так давно сидел в скромной комнате Великого Магистра Ложи Джонатана Тиза, и рассказывал ему о письме, о тех, кто заставил его уйти, оставив пост ему. Дамы и господа! Я удивлен не менее вашего: у двери стоял бывший Великий Магистр Ложи Дайс Ледуайен. И никакого раскаянья, следов плохого сна или отчаяния не было на его лице. Прекрасно сыгранная роль, дамы и господа! Но, мы видели только часть его спектакля – увидим ли мы продолжение? Время покажет. В любом случае, пока Дайс Ледуайен с совершенно ясным взглядом стоял у двери в зал Конклавов и с любопытством разглядывал кардиналов, Джонатан Тиз сидел в иерусалимском отеле и смотрел на молодого человека по имени Люсьен. Старый священник, который был тут недавно, куда-то исчез – Тиз его не видел, и рыцарь ему о нем не сказал. Тот, кто говорил с Люсьеном уже вошел в зал и с любопытством смотрел на кардиналов. А Джонатан Тиз, встретившись с рыцарем, теперь сидел на его месте и уже довольно долго молчал. Ему было о чем помолчать – рыцарь своим рассказом о произошедших и предстоящих событиях поверг его если не в уныние, то в шок уж точно…
Пауза закончилась. Кардинал ди Корсо поднял свою голову и сказал:
– Говорите, синьор Ледуайен.
– Мсье, кардинал, называйте меня мсье Ледуайен. Да и титул Великого Магистра все-таки стоит добавить. Позволим себе остаться теми, кто мы есть. Ваше мнение ведь просто ваше мнение, не правда ли? Вряд ли оно может претендовать на истинное положение вещей. – Усмешка появилась на губах мсье Ледуайена.
– Софистика…. Хотя, мы вряд ли будем против, если Вы хотите, чтобы Вы назывались так, как хотите называться. Что ж, мсье Великий Магистр, у Вас есть наше время. Говорите – мы слушаем.
– Хорошо. Это хорошо, что Вы так легко соглашаетесь. Надеюсь, что вы все услышите то, что я скажу. Но, позвольте мне сесть, благоразумные синьоры! Надеюсь, в этих стенах есть лишний стул для странствующего рыцаря, которого Вы так преждевременно назвали предателем? – Тон, который он выбрал, был, скорее всего, правильный. Спесь кардиналов надо было сбить в самом начале – потом с ней трудно будет справиться.
Кардинал ди Корсо кивнул головой, и дверь в капеллу сразу открылась. Молодой монах внес стул и поставил его рядом с Ледуайеном.
– Оперативно и приятно, что у Вас так все отработано, словно Вы понимали заранее, кардинал, что мне все-таки придется сесть. Разговор не из приятных и коротких. Но, эта мелочь, этот стул внушает мне опасения, что ваши разговоры все-таки кто-то слушает? – Усмешка с лица Ледуайена соскользнула на лицо кардинала.
– Вы внимательный человек, Великий Магистр. Фокус со стулом был слишком предсказуемым. Итак?
– Итак, я сел. Синьоры! У нас и в правду очень мало времени. Мне поручено сказать вам, что ваше собрание не имеет ничего общего с тем, что должно произойти. Никто не собирается посягать на вашу веру в том смысле, что никто не ставит под сомнение Иисуса и ваше сегодняшнее положение. Поверьте мне на слово, что никто не хочет отнимать у вас то, чем вы владеете. Речь пойдет о другом. Дуализм вашей веры давно уже мучает вас самих, почему бы не вернуться к истокам? Вы представляете собой два лагеря, разделенных историей и живущий в приблизительном согласии только потому, что ваши лидеры когда-то договорились о разделении полномочий.