Фомо
Шрифт:
Становилось темнее, а туман сгущался, заволакивая пространство. Вокруг все было в белой пленке, из которой попеременно то справа, то слева выскакивали и проносились мимо черные стволы деревьев.
Интерес во мне возрастал, и я прибавил шаг. Чем дальше заходил я в туман, тем неровнее становилась земля под ногами, а пробираться сквозь лес было еще труднее. Приходилось раздумывать куда поставить ногу, чтобы не упасть, и вскоре я вовсе делал шаг и останавливался, ища подходящее место для второго. В этот момент я взглянул на верх: на фоне синевато-черного неба, блеклого из-за тумана, стелившегося
Через несколько минут я стоял в чаще леса, заполненной туманом, и смотрел на деревья впереди. Я видел четкую линию, проходящую откуда-то сверху до самой земли. Линию, но в голове у меня крутилось другое слово – траектория.
Деревья были просто выбиты, некоторые повалились и застряли в ветвях других, некоторые продолжали стоять без доброй своей половины, которая, наверняка, валялась в нескольких десятках метров.
Земля была усыпана зеленой листвой, ветками, вырванными из стволов, обрубками деревьев, коры. Вдалеке мерцал теплый, дрожащий свет, а намного выше – как будто над деревьями – продолжал мерцать свет каких-то прожекторов.
Дальше идти было возможно лишь по поваленными стволам. Я карабкался, шагал, расставляя в стороны руки, чтобы не потерять равновесие, взбирался, соскальзывал, царапая ладони, руки, ноги. Порой ветки хлестали меня по лицу и ногам, и я чуть ли не сваливался в мешанину из острых, поломанных ветвей, но мне удавалось удержаться и карабкаться дальше.
Взобравшись на очередной ствол громадного дерева, я понял, что слово в моей голове было чертовски верным. Моему взору предстала выжженная земля, выкорчеванные с корнями деревья, горящая от жара трава, то ли дым, то ли пар, исходящий от нагретой изрытой земли. Тоненькие линии огня как указатели тянулись дальше, в глубь, откуда я явственно слышал тяжелый, давящий на уши гул.
Нетерпение сжигало меня изнутри, но ступать по раскаленной земле я не мог, и мне пришлось обходить огромную, пышущую жаром борозду. Стало вдруг жарко, пот стекал с лица, одежда прилипала к телу.
Свет становился все ярче. Пробиваясь сквозь туман, выхватывая белоснежные клубы, разрезал он и тьму, и дым от огня. Как только я смог различить хоть какой-то смутный образ объекта, что смел деревья и врезался в землю с такой силой, мне стало не по себе.
Это был вовсе не метеорит, как мне казалось раньше. Я не знал о чем думать, не знал что делать. Я медленно пробирался меж деревьев, а в голове у меня крутилась лишь одна фраза: «черт возьми, что за хрень, что это за хрень».
Подходя все ближе, я, незаметно для себя самого, как-то по инерции, старался ступать как можно тише, хотя из-за громогласного гула никто не услышал бы даже моего истошного крика. Прожекторы оказались круглыми, вращающимися лампами, в каждой из которых было по три-четыре лампочки разных цветов. Они испускали ослепляющее сияние, блуждающие их лучи с некоторой периодичностью слепили меня настолько, что я зажмуривал глаза и закрывал лицо руками. И как бы жутко мне не было, все это время меня преследовало ощущение, что
– Черт возьми, да выруби музыку! – вдруг раздался раздраженный человеческий крик.
Через мгновение гул, который раньше я принял бы за шум мотора, утих, свет вдруг стал тускнеть, и я различил в темноте застрявшую в земле летающую тарелку гладкой формы, с уймой лампочек по бокам и стеклянным зеленоватым куполом.
Тишина. Еще тише, чем после моей самой неудачной шутки. Звуки вернулись, и я услышал, как в лес возвращается жизнь, как хрустят небольшие костры, пожирающие древесину, как гудят деревья и падают обломанные ветки. А еще я слышал, как что-то происходит внутри тарелки. Там кипела работа.
Я медленно, продолжая ступать тихо и аккуратно, обходил тарелку вокруг, ища вход, и заметил, как полоса света, в которой туда-сюда снуют какие-то фигуры, вылилась на исковерканную землю за этой странной штуковиной. Мне хотелось прикоснуться к гладкой поверхности металла, из которого была выплавлена тарелка, но только лишь поднес я руку, как почувствовал, что она раскалена до предела, и отдернул ее.
– Это не отсюда, это во-он туда-а. – снова услышал я голова.
– Куда?
– Туда, вон туда, остолоб!
– Ты имеешь ввиду вот это?
На секунду воцарилась тишина. Вздох.
– Да, да, вот это. Чертова махина, работай, работай! – закричал тот же голос и мне отчетливо послышались удары чего-то тяжелого об металл.
– У нас нет столько времени, мы должны быть через 20 минут! – послышался еще один голос, более спокойный и размеренный.
– Мы не успеем, если она не полетит! – закричал все тот же голос и, видимо, снова начал бить по чему-то.
– Это не рационально тратить время и силы на то, чтобы бить по генератору в надежде что он заработает. В конце концов, мы ведь может снова все отмотать.
– Да, да, конечно, можем – закричал еще раздраженнее первый голос – Только вот нам придется заново все чинить!
Шаги пронеслись где-то рядом, и от страха быть обнаруженным я резко присел, но они удалились, а внутри снова послышались удары и проклятия.
Медленно я приближался к полоске света, определенно вывалившейся изнутри тарелки. Значит, дверь открыта, или окно, или что там еще может быть у летающей тарелки?
Наконец, показался трап – небольшая лестница, ведущая наверх. Она вытягивалась прямо из корпуса. Продолжая осторожничать и скрываться, я подошел к ней, согнувшись, и посмотрел наверх. Внутри все выглядело как внутренности хорошо, по-домашнему уютно обставленного трейлера на колесах. Невольно мне вспомнился тот самый пикник, когда…
Шум. Я отпрянул и прижался к лестнице, медленно съехал по ней на землю и замер. Шаги. Как будто каблуки стучали по железу. Прислушиваюсь. Вроде бы исчезли. Я привстал, заглянул внутрь и, никого не увидев, ступил на лестницу. С каждым шагом я как будто отрывался от земли. Как будто невесомость подхватывает и отрывает меня и кидает в небо, в космос.
Я взобрался. Внутри никого. Тишина. Я стоял в небольшом коридорчике, в одном конце которого была большая тяжелая дверь с маленьким круглым окошком – она была, видимо, закрыта, а в другом конце поворот, за которым ничего нельзя было увидеть.