Глобальный треугольник. Россия – США – Китай. От разрушения СССР до Евромайдана. Хроники будущего

Винников Владимир

Китай же на протяжении практически всей своей многотысячелетней истории выступал в качестве самодостаточного цивилизационного центра, по отношению к которому все остальные народы и государства рассматривались как нечто второстепенное и подчиненное — даже несмотря на нередкие случаи перехода политической власти в стране к совершенно чуждым и «варварским» этносам: от чжурчженей до маньчжуров. И только в конце XVIII века Поднебесная впервые столкнулась с основанной на совершенно иных началах, превосходящей её собственный уровень и бурно развивающейся цивилизацией — цивилизацией «белых заморских дьяволов». «Моментом истины» стала уже Первая опиумная война 1840–1842 годов, после бесславного поражения в которой началась прямая колонизация Китая европейскими державами, в первую очередь Великобританией, Россией, а затем и Японией. Конец этим процессам был положен только с окончанием Второй мировой войны: победой коммунистов в

гражданской войне и провозглашением Китайской Народной Республики 1 октября 1949 года.

Тем самым возникли политические предпосылки к осуществлению идеи системной модернизации Китая, которая была выдвинута еще Сунь Ятсеном в 1912 году. Экономические предпосылки начали создаваться в ходе реализации «программы четырех модернизаций» Дэн Сяопина, провозглашенной в конце 1978 года. И только к середине 90-х, к началу эры глобализации, Китай оказался уже в состоянии начать фантастический рывок не просто к современному уровню развития, а к уровню одной из мировых сверхдержав.

Подобное целеполагание, и в целом аксиологию системной модернизации КНР, тесным образом связанные с традиционными стратагемами культуры Поднебесной, следует считать четвертой по счету (но не по значению) фундаментальной особенностью «китайского пути». В этом отношении еще раз уместно вспомнить апокриф о «шанхайском диспуте» 1902 года. Якобы тогда, после поражения «боксерского восстания», в Китай приехала группа английских ученых и философов, чтобы обсудить с китайскими коллегами возможности совмещения «образов мира», и представители победившей стороны в один голос заявляли, что отныне историческая судьба Китая ясна: он безнадежно отстал от Европы, поэтому его ждут колонизация и раздел между ведущими мировыми державами. Выслушав это, китайские мудрецы сказали, что подобное развитие событий не исключено, однако по такому серьезному вопросу не следует делать скоропалительных выводов. И на вопрос высокомерных британцев, сколько еще ждать признания очевидных фактов: десять, двадцать, тридцать лет? — получили ответ в том смысле, что они проявляют излишнюю нетерпеливость, но через сто-стопятьдесят лет, возможно, некоторые существенные моменты и прояснятся.

Очень хорошо, хотя и с некоторой излишней метафоричностью, о своеобразии «китайского пути» высказался отечественный культуролог Дмитрий Сергеев: «Стратегия Китая — это выстраивание зависимого и заинтересованного мира, мира младших партнеров. Но китайцы — не «мусульмане» и не «американцы», транслирующие свой образ жизни с тем, чтобы сделать мир «исламским» или «американским». Ассимилированным народам не предлагается становиться китайцами (с китайской точки зрения это была бы неоправданно большая честь).

Китайский проект — это доминирование на дистанции… Китайцы не видят смысла ни в истреблении чужого, ни в его переделке. Логика их взгляда на мир — Стена, а не Стрела. Отстранение от Хаоса, а не преодоление его. Другое дело, что Хаос необходимо в разумной мере упорядочивать и рассеивать вблизи собственных границ.

В отношении прочего мира китайцы могут действовать идеальным на их взгляд образом: не делая его совершенным, но привнося в него гармонию и разумность. Они предпочитают тихий ход диаспор и взятие под контроль финансовых систем громкому шуму марширующих военных, под барабанный бой и артиллерийский салют поднимающих свои флаги над чужими столицами. Подобный «варварский» стиль китайскому степенному миропониманию органически чужд.

Снаружи Китайское здание представляется совершенным механизмом, лояльность подданных к которому граничит с невозможной. Внутренняя гармония и непротиворечивость этого знания для адептов прочих проектов инопланентна и непознаваема. Вопрос в ином — ради чего это делается, ради чего этот феноменальный рост, метаисторическое упрямство и цивилизационная сила?

Пуритане, к примеру, строили Америку как плацдарм для мессианской задачи. То же — в Исламском проекте, в СССР. В случае же Китая невероятная модернизация происходит как бы сама ради себя, что лишает ее действенного смысла…

Подспудно Китай готовит себя к вселенской жертвенной миссии. Она неизвестна, но уже подобно мощному генератору, заряжает одну из сильнейших национальных страстей в мире. Китай, по сути, — не проект, но совершенный инструмент осуществления Неведомого пока еще Проекта. Пустующий пока постамент могущества. Алтарь Неведомого Бога… Единственный рукотворный объект, видимый из космоса» (www.win.ru/china/748.phtml).

Удивительная «своевременность» китайской модернизации, как будто специально подгаданная и подготовленная к нынешнему «перелому эпох», еще раз заставляет задуматься о своеобразной мистике истории как череде «закономерных случайностей» — не говоря уже о возможной субъектности (например, по уже обозначенной выше видимой линии: Сунь Ятсен — Мао Цзэдун — Дэн Сяопин) данного процесса.

В

праволиберальных кругах современного российского общества весьма распространена — можно даже сказать, господствует — и, во всяком случае, активно транслируется скептически-негативная оценка «китайского пути», которая не просто проводит аналогии со «сталинским рывком» 30-х годов, но и ставит между ними фактический знак равенства: мол, и в том, и в другом случае модернизация шла «с низкого старта», а потому имеет встроенные «пределы роста», и, следовательно, КНР в самое ближайшее время должна столкнуться с теми же проблемами, с которыми Советский Союз столкнулся в 80-е годы — разумеется, с необходимой поправкой на особенности места и времени. Уже в конце 90-х годов, сразу же после российского дефолта, эту, без сомнения, концептуальную и политически значимую идею впервые и очень жестко озвучил известный праволиберальный экономист, профессор Высшей школы экономики Владимир Мау. Однако, поскольку Китай на протяжении последнего десятилетия продолжал демонстрировать весьма впечатляющие темпы социально-экономического развития, в одной из последних, уже менее радикальных, вариаций на тему «китайского пути» Мау делает весьма характерные оговорки: «Социально-экономическая структура китайского общества близка к советскому, однако не 80-х годов, а периода нэпа. Соотношение городского и сельского населения, структура ВНП и занятости, уровень грамотности, система социального обеспечения населения и, соответственно, корреспондирующие со всем этим среднедушевой ВНП и бюджетная нагрузка на экономику (доля бюджета в ВНП) в СССР 1920–1930-х годов и в КНР 1980–1990-х годов в значительной мере совпадают. Не вдаваясь здесь в более подробное рассмотрение этого вопроса, отметим лишь, что китайская трансформация является свидетельством в пользу принципиальной возможности «мягкой» индустриализации нэповской России. В лучшем случае китайский опыт служит лишь подтверждением возможности экономической программы развития нэпа Н. Бухарина в его полемике с И. Сталиным. (Движение по пути постепенной индустриализации, через развитие крестьянских хозяйств, легкой и пищевой промышленности в советской истории связано с именем Н. Бухарина, выдвинувшего в связи с индустриализацией лозунг «Обогащайтесь!». Точнее, воспользовавшегося лозунгом, выдвинутым примерно на сто лет раньше Ф. Гизо). Предложенная Бухариным модель индустриализации была заклеймена Сталиным как «правый уклон», а её приверженцы поплатились жизнью. На протяжении последующих десятилетий вопрос о жизнеспособности бухаринской модели, о ее совместимости с коммунистическим тоталитаризмом являлся предметом теоретических дискуссий. Китай продемонстрировал, что эта модель является реальной, практической альтернативой. Правда, здесь следует особо оговориться, что речь идет о принципиальной экономической возможности такого развития, но не о его политической реализуемости в конкретных советских условиях 1920–1930-х годов».

Однако метод исторических аналогий, использованный Владимиром Мау и его единомышленниками, которых можно назвать «мауистами», вряд ли можно считать адекватным для описания социально-экономических процессов, происходящих в современной КНР, а отмеченные выше особенности китайской модернизации не позволяют согласиться с предлагаемой ими трактовкой. Еще раз сформулируем эти особенности.

1. Системная модернизация Китая впервые в истории осуществляется к «постиндустриальному», глобализационному уровню общественного развития.

2. Системная модернизация Китая впервые в истории затрагивает настолько масштабную человеческую общность — более полутора миллиардов человек (включая жителей Тайваня и «хуацяо»).

3. Системная модернизация Китая проводится впервые в истории самого Китая и, похоже, представляет собой единый, растянутый более чем на столетие, процесс.

4. Истинные цели и движущие силы системной модернизации Китая, в соответствии с традиционными стратагемами его культуры, не только не декларируются, но и тщательно скрыты (или просто непонятны и потому «невидимы») для «непосвященных»: как «внешних варваров», так и подавляющего большинства собственного населения.

Здесь в полной мере проявляется древняя — даже не конфуцианская, а даосская — максима о «невидимости мастера»: человека, постигшего «дао», невозможно разглядеть в этом качестве, поскольку он предстает перед «непосвященными» либо как отражающее их зеркало, либо как прозрачное для них окно. Исходя из этого, можно даже предположить, что так называемая «победа конфуцианства над даосизмом» в традиционной китайской культуре явилась не столько уничтожением даосского миропонимания как такового, сколько его «закрытием» для масс простонародья в целях упрочения стабильности общества и власти военно-политической элиты страны. Исходя из гипотезы о «темной даосской стороне конфуцианской луны Китая», здесь и будут рассматриваться данные о социальных аспектах современной китайской модернизации.