Гнёт ее заботы
Шрифт:
Байрон вздохнул и отворил дверь кареты.
– Еще не слишком поздно, - согласился он, выбираясь на заметенную песком дорогу. Его седеющие волосы заблестели, когда он шагнул из полумрака кареты под слепяще жаркое солнце.
– Не слишком поздно?
– разражено отозвался Хант, выбираясь вслед за Байроном.
– Ты думал, что за это время он успеет окончательно разложиться?
– Напротив, - сказал Байрон и направился по иссохшей траве обочины к песчаному берегу.
Хант обернулся к Кроуфорду, который к этому времени выбрался наружу позади него.
– Как думаешь,
– спросил Хант.
– По-видимому, он имел в виду «напротив», - ответил Кроуфорд.
Они последовали за Байроном к тому месту, где Трелони стоял возле вырытой в песке ямы, а затем некоторое время простояли в молчании, глядя на распростертые внизу останки Шелли.
Обнажившиеся кости обрели темно синий цвет, а когда-то белая одежда была теперь вся черной. В отличие от вчерашних эксгумаций, зловоние разлагающегося трупа было здесь просто ужасным, и карантинные инспекторы повязали на лица шейные платки, прежде чем извлечь тело из ямы. Но, по крайней мере, его части держались вместе, и когда тело было уложено на песок, Кроуфорд заметил, что передние зубы не обнаруживали никаких признаков роста за этот проведенный в земле месяц.
Кроуфорд посмотрел на Байрона.
– Даже и не взглянул в сторону Горгоны, - тихо сказал он. Очевидно, Шелли окончательно умер, когда его сестра ламия угасла на берегу вблизи Каза Магни.
Байрон изрыгнул проклятье, отвернулся, и сердито отер глаза рукавом.
Трелони присел возле трупа и осторожно извлек из кармана куртки копию поэм Китса, но от нее теперь остался лишь кожаный переплет, и он печально положил ее обратно на почерневшую грудную клетку.
Затем тело было перемещено на одеяло, и четверо англичан похоронным кортежем проследовали за несущими его итальянцами к печи, где его осторожно опустили на покрытое сажей ложе. На груди у тела все еще лежала испорченная кожная обложка - «словно, - подумал Кроуфорд, - Библия, стиснутая в руках покоящегося в гробу мертвого священника».
Трелони снова разжег огонь в куче сосновых бревен под железным столом, и снова языки пламени в испепеляющей ярости взвились вверх - но Байрон и Кроуфорд еще раз на несколько секунд бросили вызов ужасающему жару, чтобы посмотреть, как тело Шелли совершенно неподвижно сгорает на железном ложе. Они покинули нестерпимый жар и встали в стороне от Ханта и остальных.
Языки пламени были все еще высокими, но теперь уже более спокойными, и вокруг них словно аура реяло золотое и пурпурное свечение. Байрон взглянул на Кроуфорда, и тот кивнул.
– То существо, которое напало на нас в Альпах, осветилось этими же цветами, - тихо сказал Кроуфорд, - перед тем как обратилось в камень.
– Так светится сама радуга над… драматично окаменевшимиАльпами. Что если человеческие правители приняли эти цвета в духе того… как выставляют напоказ высушенные головы поверженных врагов - хотя в случае с этими существами высушенная голова часто все еще может укусить.
– Да, укусить
Байрон вытер вспотевшее лицо носовым платком.
– Здесь что-то должно произойти, - тихо сообщил он Кроуфорду.
– Ты теперь не хуже меня разбираешься во всех этих делах - так что смотри внимательно.
Кроуфорд оглянулся на черную фигуру, лежащую в самом сердце пламени.
– Что - что должно произойти?
Байрон тряхнул головой.
– Я не уверен. Вот почему мне нужно, чтобы ты был здесь, мне нужна твоя помощь. Это должно быть что-то… что четыре года назад в Венеции привлекло к Шелли внимание Грай - а за два года до этого внимание какой-то дикой ламии на озере Леман.
Видя озадаченный взгляд Кроуфорда, он добавил: - Что-то, что отличает его от людей - ото всех, даже от людей подобных тебе и мне.
– А… Кроуфорд кивнул.
– Верно, он был членом семьи - но не так как я, посредством женитьбы, а по праву рождения, по крови. Он вспомнил жалобы Шелли на камни в мочевом пузыре, жесткость кожи и отвердение ногтей.
– По большей части он был человеком, но отчасти… нефелимом, каменным существом.
– Тогда возможно - это его кости, - хрипло сказал Байрон. Он неопределенно воздел руку, словно бы прощаясь или принося Шелли свои извинения, затем посмотрел на Трелони, который стоял, обливаясь потом и слезами, что стекали по его загорелому лицу, застревая в черной бороде.
– Трелони!
– позвал Байрон. Мне нужен его череп, если его можно спасти!
Трелони не расслышал его слов и попросил его повторить - а затем видимо уразумел и гневно воззрился на Байрона.
– Зачем?
– пророкотал он.
– Чтобы ты мог сделать из него еще одну чашу?
Голос Байрона, когда он ответил, был ровным.
– Нет, - сказал он, хромая, направившись к остальным, - я позабочусь о нем так… как бы Шелли этого хотелось.
Кроуфорд по горячему песку последовал за Байроном, а Трелони неохотно ухватил снабженный длинной ручкой багор и подступил к огню. Бородатый гигант склонился над ярко пылающей печью и потянулся крюком к голове Шелли, но при первом же прикосновении железа череп рассыпался на кусочки, выбросив в небо кружащиеся частички сгоревшей плоти. Трелони вернулся назад, и, отбросив крюк в сторону, начал счищать с предплечья опаленные волосы.
Кроуфорд поймал взгляд Байрона и едва заметно покачал головой. «Это не череп», - подумал он.
Языки пламени трепетали в дующем с моря бризе, и Кроуфорд повернулся назад, чтобы охладить разгоряченное лицо. За последние минуты он окончательно уверился, что обугливающаяся фигура на железном ложе позади него не принадлежала больше человеку, тем более человеку, которого он когда-то знал. Теперь она воспринималась скорее как какой-то причудливый узел в ткани мироздания, как что-то, что нарушало естественные законы бытия, будто камень немыслимым образом воспаривший в небеса. Словно жар печи кристаллизовал что-то, измерил что-то, что прежде было лишь волной вероятности.