Гнёт ее заботы
Шрифт:
Байрон посмотрел на людей, в нерешительности толпящихся поблизости, и фыркнул.
– Думаю, ты переоцениваешь их храбрость. Они просто любят вмазать.
– Не ты листрастно желал бросить все это?
– добавил Кроуфорд.
– Ну и что, пишешь теперь лучше прежнего?
Горькая улыбка скривила лицо Байрона.
– Джозефина - это еще не все ставки.
– Твоя сестра и дети - твоя забота. А что до Мэри и детей Вильямсов, то я уже…
– И это тоже, - сказал Байрон.
– Джозефина беременна.
Впервые с тех пор, как он нашел это место, эту работу, Кроуфорд
– Не от меня, это невозможно! Я стерильный!
– Видимо, не такой уж стерильный. Антония, пожилая служанка Шелли, убеждена, что Джозефина пропустила месячные в прошедшем месяце и текущем, а в июле Джозефина совершенно точно больше ни с кем не… сожительствовала.
– Стресс, - поспешно сказал Кроуфорд, - Он может легко привести к тому, что женщина пропустит месячные, это, по всей видимости, как раз тот сам…
– Может быть, - прервал его Байрон.
– Но что если это нестресс?
Сердце Кроуфорда грохотало, и он попробовал снова отпить из стакана, но тот был пуст.
– Это ложь, - сказал он насколько мог ровным голосом.
– Ты просто говоришь мне это, чтобы заставить меня уйти отсюда.
Байрон решительно покачал головой.
– Не в моих правилах отговаривать кого-нибудь от самоубийства, если только он на самом деле знает, что делает. И теперь, когда ты знаешь, каково будет твое решение, идешь со мной или остаешься? Яне намерен тут задерживаться. Все, что мне нужно знать, следует ли мне и тебя прихватить.
Кроуфорд, щурясь, оглядел катакомбы. Внезапно он почувствовал себя очень уставшим, и он позволил этой усталости течь сквозь него, притупляя встрепенувшуюся на миг ясность, которую вызвало появление Байрона.
«Ну и что с того, что она беременна, - затуманенно думал он.
– Во всем виноват тот проклятый моряк. Онпусть и вытаскивает ее из чертова горящего дома, ее и ее нерожденного ребенка. Я останусь здесь, в Галатее, где я могу обменять кровь на полента [365] , рис и пасту - и брэнди - много брэнди».
– Ты иди вперед, Джон, - сказал он, но когда повнимательнее присмотрелся к своему соседу, увидел, что это был не Китс. «Куда же подевался Китс? Он только что был здесь - они пили кларет и херес Олоросо [366] ».
365
Полента (итал. polenta) - каша из ячменя или кукурузной муки, или из каштанов.
366
Олоросо (исп. Oloroso) - очень сухая разновидность хереса, тяжелое и богатое вино крепостью до 18 - 20 градусов, оно имеет очень темный янтарный цвет (или цвет красного дерева), поскольку его созревание происходит без дрожжевой пленки (благодаря чему оно сильнее окисляется), это вино обладает сильным ароматом грецкого ореха, карамели и дуба, прекрасно сочетается с красным мясом, дичью, сырами.
– Я Байрон, - терпеливо ответил Байрон.
– И если ты скажешь мне уйти, я уйду.
«Почему этот человек вызывал в нем такое беспокойство? Конечно, Кроуфорд хотел, чтобы он ушел. Кто вообще был этот Байрон»? Кроуфорд силился вспомнить, где мог встречать этого человека… «в Альпах? Едва ли это было возможно».
Мысль о полента напомнила ему, что он сегодня еще ничего не ел, и он потянулся к карману за куском засохшей кукурузной каши, которую, как он помнил, он туда положил - но его карманы были полны совсем других вещей.
Он нащупал железный гвоздь, липкий, словно от крови, и на миг в голове мелькнуло воспоминание, как он надавил ладонью на его острие на террасе Женевской виллы Байрона; также здесь нашелся стеклянный пузырек, но он никак не мог вспомнить, была ли налитая в него жидкость ядом, который фон Аргау поручил ему дать Джозефине, или это была порция крови Шелли смешанная с желчью - э-э, то есть с уксусом; затем он обнаружил тот самый кусок полента, но когда он извлек его из кармана, тот оказался овсяной лепешкой с маленьким выпуклым изображением двух сестер, которые были физически соединены в области бедра. Лепешкой, которую Джозефина должна была разломить на его венчании с ее сестрой, чтобы он мог иметь детей.
Он поднял ее на уровень глаз. Все еще целую.
Теперь он понимал, что пьянство его не спасет, алкоголю недостанет сил удержать его здесь и дать ему умереть. И слезы разочарования побежали вниз по его изможденным, бородатым щекам.
Недовольные нефферы прикончили потир с его кровью, и один из них принес пустой сосуд обратно и поставил его у подножия вакантного теперь креста.
Кроуфорд раскрошил овсяную лепешку на множество кусочков и разбросал их по каменному полу.
– Вы все, гости на свадьбе, - мрачно крикнул он сгорбленным фигурам, наблюдающим за ним и Байроном.
– Поднимайте крошки и жрите их, жалкие ублюдки, и брачная церемония, наконец, завершится.
Байрон все еще терпеливо, выжидающе смотрел на него.
– Я Байрон, - повторил он, - и если ты скажешь мне оставить тебя здесь…
– Я знаю, кто ты, - сказал Кроуфорд.
– Пошли отсюда. От этого места лучше держаться подальше.
Кроуфорд едва мог идти. Байрон вынужден был подхватить его под правую руку, а затем шаркающей походкой двинулся вперед, таща на себе большую часть веса своего товарища, в то время как ноги Кроуфорда бесполезно сучили по каменному полу. Когда их пошатывающаяся на ходу пара медленно миновала наклонный участок пути, приблизившись к входной двери, несколько завсегдатаев этого злачного места заступили им дорогу, и один из них невнятно пробормотал, что было бы досадно позволить двум таким превосходным бурдюкам покинуть это место.
Напряженный оскал на лице Байрона растянулся в волчью ухмылку. Свободной правой рукой он снова выхватил пистолет.
– Серебро и дерево, - выдохнул он по-итальянски, - пуля что надо. Можешь подохнуть также как твои идолы.
Завсегдатай неохотно отступил назад, и спустя несколько мгновений Байрон и Кроуфорд, еле переставляя ноги, миновали аркообразный дверной проем. Когда Байрон повел его к деревянным ступеням, Кроуфорд прищурился поверх его плеча.
– Это не Темза, - удивленно сказал он, - и это не Лондонский мост.