Гнёт ее заботы
Шрифт:
Кроуфорд не мог больше удерживать брыкающуюся Джозефину. Он рухнул на колени, позволив ей повалиться на него, так что о мостовую ударились его уже кровоточащие колени, а не ее голова.
– Какого дьявола ты не выстрелил, когда был такой шанс?
– с измученным всхлипом спросил он Байрона.
Затем глубоко вдохнул и поднял взгляд.
– Нет!
– выкрикнул он, отвечая на голос.
Он был рад, что существо, очевидно, хотело поговорить, так как ему нужно было время, чтобы подумать. «Могут ли они с Байроном дотащить Джозефину до залива, и использовать защитные свойства
Джозефина тяжело дышала, уставившись взглядом в темную чащу.
– С помощью зеркала, - сказал голос.
– Когда ты отразил на меня солнечный свет.
Об этом Кроуфорд помнил.
– Но это был не Полидори, - выдохнул он.
– Полидори покончил с собой только в прошлом году.
– Мы не столь разобщенные существа как люди, - донесся голос. Он засмеялся, резко и звонко, словно зазвенели бронзовые колокольчики.
– Что сотворите единому из сих братьев моих меньших, то мне сотворите.
– Как ты смеешь, - процедил Байрон, - цитировать Писание?
– А ты как смеешь публиковать поэзию как свою собственную?
– отпарировал голос, и ярость его внезапно стала весьма очевидна.
– Непревзойденный лорд Байрон! Тайно высасывающий млечные соки из груди Медузы Горгоны! Самонадеянно презирающий всякого, кто не обнаружил к ней собственного пути! Моя поэзия, может, и не была верхом совершенства, - сорвался на визг голос, - но, по крайней мере, она была моей собственной!
Байрон, все еще сжимающий в руке пистолет, при этих словах засмеялся и повел дулом в сторону холма.
– Поэзия, - добродушно ответил он, - была наименьшим из всего, в чем я тебя превосходил.
С холма донесся пронзительный вопль, и на краткий миг перед взглядом Кроуфорда мелькнул обнаженный мужчина, несущийся к ним между деревьев, а Байрон навел пистолет; но мгновение спустя воздух снова наполнило жужжание, и на них устремился крылатый змей.
Пистолет Байрона выстрелил за мгновение до того, как существо атаковало его, и пуля срикошетила от змея, а затем от стены дома. Одновременно с этим, факел описал в воздухе дугу и ударился о камни, разбрасывая ворох искр.
Свет погас, и сквозь стоящий в ушах перезвон Кроуфорд услышал испуганное натужное дыхание Байрона и скольжение и тяжелые шлепки колец змея; затем до него донесся резкий мучительный хрип, и он понял, что существо опутало Байрона и выдавливает из него остатки воздуха.
Кроуфорд шагнул к морю - единственной владевшей им мыслью было уплыть отсюда как можно дальше - затем он увидел, что факел потух не совсем. Он лежал на камнях в паре ярдов слева, и его верхушка все еще тлела.
Пересиливая желание спастись бегством, он подхватил факел и махнул им в воздухе. Факел снова вспыхнул, и первым, что он увидел, было лицо Джозефины встревожено уставившееся на Байрона и змея.
Он осознал, что беспокоилась она вовсе не за Байрона, а за своего любовника - и обуявшая его паника закалилась в налитую свинцом отчаянную ярость.
Он отвернулся от нее.
Змей повалил Байрона на землю, его длинное гибкое тело обвилось вокруг него, прижимая руки к тесно сдавленным ребрам, и когда Кроуфорд шагнул вперед, змей наклонил голову к шее Байрона и изысканно вонзил узкие зубы в его напряженное горло.
Глаза Байрона зажмурились, а губы разошлись, оскалив зубы в рычании, в котором ярость мешалась с болью и унижением - но также и вынужденным наслаждением - и Кроуфорд подался вперед и ткнул факелом в глаза змею.
Джозефина закричала, а языки пламени лизнули щеку Байрона и опалили седые волосы у виска, но глаза рептилии лишь повернулись вверх и безразлично скользнули по Кроуфорду, пока чешуйчатая глотка продолжала поглощать кровь Байрона.
Все еще держа одной рукой факел, Кроуфорд вытащил из кармана пиджака банку толченого чеснока и грохнул ее о камни, а затем зачерпнул полную ладонь стекла с чесноком и, содрогаясь от отвращения, опустился и вытер руку о глаза рептилии. Осколки стекла вонзились ему в ладонь, но возможность причинить таким образом ущерб новому любовнику Джозефины заставила его не обращать внимания на собственную боль.
Змееподобное существо содрогнулось, шипя и выплевывая наружу кровавые брызги, и начало моргать своими огромными глазами. Кольца его ослабли, и Байрон стряхнул их и слабо откатился в сторону, сипя и кашляя.
Кроуфорд отпрянул от монстра к Джозефине, когда золоченые крылья начали биться и жужжать, поднимая в воздух песок, покрывающий мостовую.
Существо, бывшее Полидори, снова поднялось в воздух. Его громадный вес угадывался по тяжелому покачиванию его тела. Минуту голова чудовища крутилась туда и обратно, силясь что-нибудь разобрать сквозь кровь, стекло и чеснок, застилающие его взгляд.
Затем, зависнув в воздухе на уровне плеч, существо задрожало, и его лицо начало корчиться, изменяя форму. Рыло втянулось внутрь и расширилось, и гротескно обернулось человеческими губами, чужеродной плотью на морде рептилии.
– Где ребенок?
– произнес рот. Голос был хриплым и задыхающимся, словно существу не хватило времени, чтобы слепить что-то большее, чем рудиментарные голосовые связки.
– Где ты, Джозефина?
Внезапно Кроуфорд осознал, что ребенок был ужасно важным для этого существа, гораздо более важным, чем Джозефина; эти дети, рожденные в повиновении, как Китс и Шелли, были редкостной удачей для его рода. Он склонился над Джозефиной и зажал ее рот своей кровоточащей рукой, но она вывернулась из-под него с неожиданной силой.
– Здесь, - выдохнула она.
– Забери меня.
Голова жадно дернулась в сторону ее голоса, и когда длинное тело пулей метнулось к ним, Кроуфорд свободной рукой сграбастал Джозефину за талию и с усилием, что казалось вывихнуло плечо и защемило позвоночник, отбросил ее назад.
Голова змея с такой силой врезалась в мостовую, где она только что лежала, что осколки камня брызнули во все стороны, а тело его отбросило назад и обрушило на верхушку одной из подпиравших задание колонн, с ударом, который заставил Каза Магни загреметь, словно огромный каменный барабан.