Гнёт ее заботы
Шрифт:
Он сошел на берег, расплатился с гондольером и постоял, устремляя свой взгляд над широким руслом канала, откуда он только что приплыл. Затем, одновременно, только что отчалившая гондола блеснула вдали отраженной золотой вспышкой, а в двери на причале позади него громко лязгнул отворяемый засов.
Дверь отворил английский слуга Байрона, Флетчер, который знал Шелли как частого гостя на вилле Диодати в Швейцарии; его хозяин, сказал он Шелли, только что проснулся и сейчас принимал ванну, но, безусловно, будет рад его увидеть, когда закончит. Он пошире отворил дверь, приглашая Шелли войти.
Первый этаж дворца был сырым и необжитым. Здесь пахло морем и «ароматами» несущимися из множества внушительного размера клеток, составленных у дальней стены. Обойдя вокруг пары бесполезных в данном месте карет, вынырнувших из полумрака, Флетчер повел его к уходящей вверх мраморной лестнице, и в солнечных лучах, косо пробивающихся сверху, Шелли разглядел сидящих в клетках животных… обезьян, птиц и лис. Он подумал, что если бы захватил с собой Клэр, она бы тут же устроила спектакль с поиском Аллегры в этих клетках.
Наверху, на втором этаже, Флетчер оставил его в просторной бильярдной и пошел доложить о нем Байрону. Не успел Шелли прислониться к бильярдному столу, как в комнату забрела маленькая девочка, появившись с той стороны, куда удалился Флетчер.
Шелли сразу же узнал Аллегру, хотя она заметно подросла за прошедшие четыре месяца, и у нее начинали проявляться темные волосы Байрона и его пристальный взгляд - и когда он взял несколько бильярдных шаров со стола и, улыбаясь, присел на корточки и катнул ей их один за другим по изношенному ковру, она улыбнулась в ответ, очевидно узнав своего старого товарища по играм. Нескольких минут они увлеченно катали друг другу шары.
Клэр родила ее, когда они снова жили в Англии, как раз когда отечество начало давить на Шелли: всего лишь за месяц до ее рождения он узнал о самоубийстве Харриет, его первой жены; а за два года до этого его первый ребенок от Мэри умер сотрясаемый непонятными судорогами близ Лондона. Новорожденная Аллегра на какое-то время стала для него более близкой, чем Мэри или Клэр, а потом он утратил ее на последние четыре месяца.
– Шелли!
– донесся обрадованный голос из соседней комнаты, и когда он поднял взгляд, он увидел Байрона, спешащего ему навстречу из сводчатого прохода ведущего вглубь дома. Байрон был одет в яркий шелковый халат, а брошь прикрывавшая горло и кольца на пальцах искрились драгоценными камнями.
Шелли поднялся, не позволяя удивлению проступить в ответной улыбке - так как Байрон прибавил в весе за два года прошедшие с тех пор, как Шелли видел его в Швейцарии, а его волосы стали длиннее и в них поблескивала седина. Он выглядел, подумал Шелли, словно стареющий денди [207] , навёрстывающий в пышных нарядах все то, что оставил в юности.
Байрон, казалось, видел его насквозь.
– Ты бы видел меня в прошлом году, - радостно сказал он, - до того как я встретил эту девушку Когни, теперь она моя - эмм… экономка, и скажу тебе быстро сгоняет с меня лишний вес. Он заглянул за спину Шелли.
– Клэр надеюсь не с тобой?
207
Dandy - денди, франт, щёголь (английский).
– Нет, нет!
– заверил его Шелли.
– Я просто…
В это миг в проходе появилась высокая женщина, и Шелли запнулся. Женщина с подозрением уставилась на него, и он моргнул и отступил назад, но спустя мгновение она, по-видимому, составила о нем благоприятное впечатление и улыбнулась.
– А вот и Маргарита, - немного неуверенно сказал Байрон. Он повернулся к ней и на беглом венецианском итальянском объяснил, что Шелли его друг и что на него не надо спускать собак или выбрасывать его в канал.
Она кивнула и сказала Шелли, - Benedetto te, e la terra che ti fara.
– Э-э… , - сказал Шелли, grazie [208] . Он украдкой взглянул на нее и пожалел, что занавески на высоких окнах у дальней стены комнаты были задернуты.
Маленькая Аллегра стояла теперь возле его ноги, вцепившись так сильно, что причиняла ему боль, и спустя мгновение он посмотрел вниз и заметил, как широко распахнуты ее глаза, и как она бледна.
208
Grazie (грацие) - спасибо (итальянский).
Ее хватка ослабла, когда Маргарита повернулась и снова исчезла в глубинах дома.
– А где Мэри?
– спросил Байрон.
– Вас всех прибило к этому берегу? Последнее, что я слышал, вы гостили на курорте, недалеко от Ливорно.
– Мэри все еще там. Нет, я прибыл сюда поговорить с тобой о… - он погладил темные локоны Аллегры… - о наших детях. Ты написал мне, что…
Байрон вскинул пухлую руку.
– Э-э, - сказал он, - подожди. Он повернулся и подошел к занавешенному окну, и когда он повернулся обратно, Шелли увидел, что он хмурится и грызет костяшки пальцев.
– Я помню что написал. Не думаю, что все еще верю - вернее все еще нахожу несколько занятным, так как вообще-то я никогда не верил– все то, о чем я писал. Ты уничтожил письмо, как я просил?
– Да, конечно. Собственно, я здесь только потому, что ты запретил тебе об этом писать. Впрочем, не важно, веришь ты в это или нет, моя дочь Клара больна, и если эти армянские…
– Тс!
– прервал его Байрон, настороженно глянув в сторону прохода. Шелли показалось, что в его взгляде мелькнуло не только раздражение, но и легкий испуг. Улыбка, которой он одарил Шелли мгновение спустя, казалась натянутой.
– У меня на Лидо конюшня с лошадьми, и я часто выбираюсь на верховую прогулку после обеда. Не желаешь составить компанию?
– Конечно, - помедлив мгновенье, ответил Шелли.
– Захватим Аллегру?
– Нет, - раздраженно ответил Байрон.
– Она… ей здесь нечего бояться.
Шелли снова взглянул на Аллегру; она выглядела несчастной, но не чересчур.
– Как скажешь, - ответил он.
Теплый утренний ветерок дул с материка, и на залитой солнцем вершине холма латинское песнопение священника казалось Шелли низким прерывистым рокотом, словно гудение пчел на далеком лугу.