Гнёт ее заботы
Шрифт:
– В церкви?– с сомнением покачал головой Шелли.
– Нет, не думаю - ты,может быть, и не видишь ничего дурного в выражении… безоговорочной преданностицеркви, но я не собираюсь позволить Кларе и Вильяму вырасти зашоренными. Даже в качестве жеста…
– Послушай меня, - сказал Байрон, достаточно громко, чтобы перекрыть поток его возражений.
– Это не жест, ты запросто можешь вообще не вырастить своих детей, если не сделаешь этого. Что-то должно скрываться за верой, что
Шелли его слова, похоже, не убедили.
– Дискосы [238] ? Те маленькие диски с ручками? Ну и какая же от них польза?
Байрон пожал плечами.
– Ну, - сказал он, - сегоднясчитается, что эти металлические диски нужны, чтобы улавливать падающие крошки хлеба, но они отполированы до блеска, и Отец Паскуале как-то намекнул мне, что раньше их обычно использовали, чтобы убедиться, что каждый причащающийся отражается в зеркале.
238
Дискос - плоская тарелка, обыкновенно серебряная, для хлеба в обряде причащения.
Когда Шелли вернулся в гостиницу, Мэри сидела на цветастой софе в приемной, а Клара билась у нее на руках. Он не успел еще приблизиться к ним, как увидел, что девочка затихла и безвольно обмякла. Он пробежал последние несколько шагов и выхватил тело из рук Мэри.
Поблизости стояли Клэр и какой-то незнакомый мужчина, который теперь шагнул вперед и объяснил по-итальянски, что он доктор. Шелли позволил ему осмотреть покоящуюся на его руках Клару, и спустя мгновение доктор тихо сказал, что ребенок умер.
Наступившее молчание, казалось, всколыхнуло окружающий воздух до самого украшенного росписью арочного потолка. Шелли попросил мужчину повторить, что он только что сказал, более медленно. Мужчина сделал это, и Шелли покачал головой и потребовал сказать это снова. Диалог повторился несколько раз - несмотря на то, что доктор, очевидно, начинал терять терпение - пока, наконец, Шелли уже больше не мог тешить себя надеждой, что доктор сказал что-то другое. Все еще держа мертвого ребенка, он тяжело рухнул на софу рядом с Мэри.
«Мой мертвый сын, мой Магус Зороастр, - думал он словно в бреду, - в саду гуляя, встретил образ свой».
Несколько минут спустя отворилась выходящая на канал дверь, впустив внутрь холодный порыв ветра, но Шелли так и не поднял взгляд. Ричард Хоппнер, Английский Консул, пересек комнату, взглянул на доктора и получил от него подтверждающий кивок, а затем склонился к Шелли и несколько раз назвал его имя, прежде чем Шелли, казалось, осознал, что он был здесь.
– Я могу взять все на себя, мистер Шелли, - мягко сказал Хоппнер.
– Почему бы вам не оставить вашу дочь с нами, а самим не отправиться с миссис Шелли в вашу комнату. Думаю,
В душе у Шелли царила ноющая пустота, вакуум, пока он не вспомнил, что сказал ему Байрон во время их верховой прогулки по Лидо: «Очевидно, можно даже вдохнуть жизнь в труп недавно погибшего человека, если солнце еще не коснулось его своими лучами»… : а затем его тонкие губы растянулись в отчаянную улыбку.
Шелли поднялся, все еще прижимая к себе маленькое тело, и медленно подошел к окну. Лишь самые высокие шпили церквей все еще отливали золотом.
Он повернулся к Мэри, и даже несмотря на застилавшие ее глаза слезы, она увидела достаточно на его лице, чтобы испуганно вздрогнуть.
– Еще не слишком поздно, - сказал он, словно эхом вторя тому, что менее получаса назад сказал ему Байрон.
– Но я должен взять ее… наружу, ненадолго.
Хоппнер начал было возражать, указывая на доктора, чтобы заручиться его поддержкой, и, казалось, испытал облегчение, когда Мэри поднялась, собираясь что-то сказать.
Но она сказала совсем не то, что он, по всей видимости, от нее ожидал.
– Может быть, - сказала она Хоппнеру голосом резким от горя и страха, - вам лучше разрешить ему взять ее.
Хоппнер, повышая голос, начал было спорить, теперь уже с ней, но она не сводила глаз с лица Шелли.
– Нет, - сказал она, обрывая Хоппнера, - он просто… хочет взять ее в церковь, чтобы отслужить над ней молитву. Он вернет ее обратно до…
– До рассвета, - сказал Шелли, большими шагами направляясь к двери.
Когда гондола выплыла в Большой Канал из узенького Рио ди Ка’ Фоскари [239] , он опознал усатого гиганта, орудующего веслом на соседней лодке, как Тито, гондольера Байрона, и махнул ему рукой; через минуту гондола Байрона подплыла борт о борт с его лодкой, и Байрон крепко сцепил оба планшира чтобы удержать лодки вместе.
Он увидел труп Клары и выругался.
– Давай ее сюда, - сказал он, - и забирайся сам; я только что услышал, что на пьяцца полно австрийских солдат - похоже они готовятся восстановить глаз - и они тотчасдогадаются, что мы задумали, если увидят, как мы доставляем труп к подножию колонн.
239
Rio di Ca' Foscari - канал Рио ди Ка’ Фоскари.
Шелли протянул мертвую Клару, затем в нерешительности остановился.
– Но нам ведь нужно ее туда доставить, весь смысл этого…
Байрон бережно принял у него тело и положил его вниз, на одно из кожаных сидений гондолы. Шелли заметил Аллегру, дочь Байрона и Клэр, с широко раскрытыми глазами сжавшуюся на сиденье ближе к носу.
– И мы это сделаем, - заверил его Байрон.
– Просто мы не можем позволить им увидеть, что она мертва.
Шелли перебрался в гондолу Байрона, а затем попытался заплатить гондольеру, который подобрал его у входа в гостиницу, но мужчина, похоже, только сейчас понял, что перевозит труп, и, толкнувшись веслом, направил свое судно прочь, не взяв никой платы.