Голем в Голливуде
Шрифт:
– Вот сейчас поймаю и поколочу.
– Ха-ха-ха-ха-ха!
С рынка он приносит ей сласти, прикладывает горячие камни к спине. Расчесывает отрастающие волосы. Служанки по-прежнему немы с Ашам, но общаются с Енохом, который выступает посредником.
– Не надо простокваши, – просит Ашам. – Скажи ей.
– Не надо простокваши, – передает Енох.
– Хозяин говорит, простокваша даст ей силы.
– Скажи, если еще раз принесет, я вылью простоквашу хозяину на башку.
– А я люблю простоквашу, – делится Енох.
– Чудесно. Отдай ему.
– Отдай ему, – вторит Енох.
– Да не ему, а тебе.
– Тебе.
– Не ей, а тебе, Еноху.
– Тебе, Еноху. – Удивленные глаза. – В смысле, можно съесть твою простоквашу?
– Наконец-то разобрались.
– Ура! Давай сюда простоквашу!
– Извольте, хозяин.
Ашам неустанно себе повторяет: нельзя любить этого ребенка. Любовь – плодородная почва, в ней коренятся сожаления. Ашам усердно их выпалывает, но ежедневно вылезают новые ростки.
Например, она видит, что мальчик унаследовал черты и Каина, и Навы. Но поди разберись, в кого он, если мать и отец друг на друга похожи, – да и Ашам похожа на них, если уж на то пошло. Тоже смуглая.
Возникает новый вопрос.
Где Нава?
С приходом весны Каин переводит ее в просторную спальню на втором этаже. С балкона открывается вид на город. На рассвете печные дымки возвещают начало дня, а закачивают его барабаны, уведомляющие о закрытии городских ворот. Днем мерцающий зной полон жизни, далеких голосов и соблазнительных красок. Зрелище разжигает любопытство и заставляет выздоравливать усерднее. Енох бежит впереди и дразнится, заставляя с каждым днем проходить все больше и больше. Сперва до мусорного короба в конце коридора. Потом во двор. Следующая веха – сторожевая башня, где Енох, хихикая, шныряет меж ног лучников. Потом снова тем же маршрутом, но быстрее и без многочисленных передышек. Еще, еще и еще раз. И снова, но уже без палки.
– Не догонишь!
– Сейчас, сейчас…
И наконец она его ловит, подхватывает на руки и чувствует горячее тельце, трепещущее от восторженного ужаса.
Отпусти!
Без костыля, но в компании. Сзади всегда пара служанок, готовых поддержать, если вдруг Ашам споткнется. Едва она подаст знак, они летят исполнить ее пожелание.
Не подчиняются лишь одной команде – оставить ее в покое.
Ашам жалуется Каину:
– Я узница?
– Конечно, нет.
– А как будто заключенная.
– Дверь не заперта. Ты вольна пойти, куда и когда захочешь. Здесь все свободны. В этом различие между нами и другими. Мы сами устанавливаем себе границы.
– Какая же это свобода, если за мной ходят хвостом?
– Они готовы тебе помочь.
– Я не хочу помощи.
– Вдруг понадобится.
– Похоже, всё решают за меня.
– Никто ни к чему тебя не понуждает, – говорит Каин. – И никто не заставляет их сопровождать тебя. Я попросил их приглядеть за тобой, и они согласились. У нас каждый в своем праве.
Ашам подзабыла, как тяжело с ним спорить.
– Я вольна тебя задушить?
Каин улыбается:
– Наши законы это запрещают.
– Законы, которые установил ты.
– Да, я приложил к ним руку. Ради общего блага. Если все друг друга убивают, порядка не жди.
– Тебе ли не знать.
Каин пожимает плечами:
– Я быстро учусь.
– А что твой закон говорит об убийцах?
– Правосудие свершится.
Ашам вскидывает бровь, а Каин вновь пожимает плечами:
– Закон не имеет обратной силы. Несправедливо наказывать за прошлые вины.
– Удобно для тебя.
– Разумно для всех.
– Не вижу разницы, – говорит Ашам.
Каин долго хохочет.
Людская суета, за которой Ашам наблюдала с балкона, вблизи ошарашивает нагромождением картин, звуков и запахов, по отдельности противных, но вместе, как ни странно, приятных. С окрестных полей крестьяне тянут на рыночную площадь груженых мулов. Бараньи туши, располовиненные на мясницких колодах, укрыты толстыми коврами из мух, которых время от времени сгоняют мясники. Собаки играют с голыми ребятишками. Кошки гоняются за крысами вдвое крупнее себя. Как-то раз Ашам заходит в первый попавшийся дом, где ее встречают удивленными взглядами и холодно просят уйти.
Поначалу кажется диким, что люди живут вместе, но каждый прячется за своей дверью. Невероятно, что Господни пределы могут быть в чьем-то владении. Каин называет это частной собственностью и утверждает, что на ней зиждется крепкое общество.
Ашам полагает это размежеванье тщетой.
В компании Еноха и двух неотлучных служанок Ашам разглядывает прилавки, что ломятся от плодов, – выходцы из дальних краев сберегли и взрастили семена в здешней щедрой земле. Торговцы наперебой предлагают свежие лаймы, сочные апельсины, финики, фиги и гранаты, истекающие сладкой кровью. Вскоре прознав, кто такая Ашам, народ выказывает ей почтение: наполнив горсти своим товаром, коленопреклоненно просит задаром его отведать.
– В твоих краях растут фиги? – с набитым ртом спрашивает Енох.
– Да, повсюду.
– Это хорошо. Я люблю фиги.
– Я тоже.
– А что еще ты любишь?
– Тебя.
Енох улыбается, запихивая очередную фигу в рот.
Вместе с семенами люди принесли умения и обычаи своих родных краев. Искусные ремесленные поделки – железные и каменные изделия, полсотни видов оружия – соперничают с лучшими изобретениями Каина. Звери в клетках рявкают на всякого дурня, сунувшего пальцы сквозь прутья. Плененные птицы воспевают свободу. На рынке искусничают фокусники, знахари, гончары и цирюльники. Ашам надолго застывает перед тремя людьми, которые дуют в трубы, околдовывая ее переливчатыми тягучими мелодиями.
Столько всего – глаза разбегаются.
Теперь понятно, что привлекает сюда людей.
В будничной суете народ не забывает о Боге. В центре города возведен храм, где за плату священники принесут в жертву ягненка и под хоровые песнопения окропят алтарь кровью. Ашам спрашивает, откуда взялся обряд. Выясняется, что Каин обязал всех жителей совершать его трижды в год.
– Зачем? – спрашивает Ашам брата.
– Чтоб им было чем заняться.
Пока что любимое место Ашам – огромный общественный сад. Для орошения от реки прорыты канавы. Енох водит ее за руку, называет растения и показывает, что в них есть особенного.