Голос вражды
Шрифт:
– Хвала нашему заступнику и светочу Ралюксу Вечносияющему и сестре его, матери нашей Раокасси Справедливой, – торжественно провозгласила женщина и уселась на скамью, устало вздохнув.
– Хвала! – согласилась инсифора и, опустошив кружку залпом, села напротив служанки.
Олибутти достала платок и промокнула пот со лба. Было заметно, что она не на шутку взволнована. Донтас замерла, как кобра, готовая к прыжку, пристально глядя на нее. Наконец, отдышавшись, женщина осторожно начала:
– Я давно почуяла неладное, еще до того, как ты заболела, –
– Не имею ничего против, – коротко бросила девушка.
– Что-то витало в воздухе. Какое-то предзнаменование. Чувство беды не покидало меня! Я никак не могла понять, что это. Смотрела во все глаза, разнюхивала, подслушивала, искала. Но все было тщетно! Это началось, сразу после известия о том, что магистр Вирихар Картавый скончался. Освободилась должность, да как раз перед выпуском… Бездна ее побери, эту так не вовремя свалившуюся на нас смерть! Все претенденты тогда напряглись и стали готовиться к экзаменам еще усиленней. Ты этого, конечно же, не замечала. А я воспитала шестерых инсифор! Среди них были заучки, наглые выскочки, даже сущие стервы, – она рассмеялась. – Не было только блаженных, вроде тебя.
Служанка встала и, подойдя к занавеске, буквально на дюйм, отодвинула ее в сторону, выглядывая наружу. Убедившись, что коридор пуст, она села и продолжила:
– Я не могла понять, кто именно вознамерился навредить моей юной инсифоре, но чувствовала зависть этой твари. Ее злоба плыла за тобой, словно плащ по пятам. Боясь недоглядеть или опоздать, я наняла охрану, пару крепких ребят, которые должны были присматривать, когда ты выходишь из дома.
Олибутти тяжело вздохнула, покачав головой, и продолжила:
– Не помогло. Опасаясь отравления, я лично пробовала каждое блюдо, что ты должна была есть. Но и это оказалось промахом.
Она вновь встала и, украдкой приоткрыв занавеску, выглянула в коридор. Удостоверившись, что они все еще наедине, женщина повернулась к Донтас, и проговорила дрожащим голосом:
– Тебя поймали за самую искреннюю слабость – доброе сердце. Как-то раз на базаре, нищенка принялась целовать твои руки за щедрое подаяние. Помнишь? Это она заразила тебя.
– С чего ты взяла, что это было намеренно? – спросила инсифора, обдумывая сказанной служанкой.
– Я нашла ее. Правда, слишком поздно. Кто-то уже прервал мучения несчастной, перерезав глотку.
Донтас задумалась, прокручивая перед глазами лица всех претендентов. Это мог быть кто угодно, не только из молодых инсифор. С другой стороны, такое рвение ликвидировать именно ее, могло быть продиктовано совершенно конкретными опасениями или старыми счетами. Девушка положила руки на столешницу и принялась изучать свои ногти. Когда она заговорила вновь, Олибутти оторопела, несколько непривычным был тон ее подопечной.
– Назови имена тех, кого подозреваешь, – прозвенел нетерпящий возражений приказ.
Занавеска едва заметно качнулась, будто легкий ветерок чьих-то шагов в отдалении заставил ее вздрогнуть. Инсифора, подобралась, знаком приказав служанке замолчать. Тишину нарушало только пение птиц, доносящееся со стороны сада. Олибутти, выпучив глаза, старалась даже не дышать, прижав руки ко рту. Напряженно глядя на дверной проем, Донтас, осторожно встала на скамью, прижимаясь к стене спиной. В опустившейся на келью тишине отчетливо прозвучал скрежет взводного колеса арбалета.
– Вечные муки души, ожидают изменников, предателей и убийц, проливающих кровь в храме Бога, – сказала инсифора достаточно громко и нанесла удар.
Последнее, что слышала Донтас, был звук вжикнувшего арбалетного болта. Она не слишком хорошо помнила заклинания солнечной школы, не привыкла, как обращаться к новой силе, и еще не успела приступить к тренировкам по ее использованию. Это все было совершенно неважно для того, чтобы применять главное правило ухода из засады: единственный шанс выжить – бить первой!
С пальцев Донтас сорвались радужные молнии, пронзившие, тотчас вспыхнувшую пламенем занавеску. Снаружи кто-то вскрикнул, а затем послышался звук падения. Схватив левой рукой горящую материю, инсифора рванула ее на себя, одновременно выбрасывая раскрытую ладонь перед собой. В нескольких ярдах от входа, на лужайке внутреннего двора лежало извивающееся тело. Несмотря на ранение, неизвестный мужчина не выпустил из рук тяжелый армейский арбалет, и пытался подняться на колени, чтобы взвести его повторно. На его правом плече и боку зияли свежие ожоги, от которых шел дымок сгоревшей плоти. Лицо убийцы было скрыло за черным тюрбаном, из-под которого виднелись только наполненные злостью и болью глаза.
Стремительным прыжком инсифора взвилась в воздух и устремилась к раненному противнику, но наемник опередил ее. Будучи опытным головорезом, отбросив попытки подняться, он дернул ручку арбалета на себя, заваливаясь на спину, и выстрелил второй раз, наотмашь. Времени, чтобы закрыться или увернуться не оставалось. Донтас успела лишь вскинуть руки, нанося ответный удар не целясь. Наугад. Пламя, охватившее оранжерею сада, взревело, вырываясь столбом и срывая ветхую крышу храма. Несчастные деревца и кусты, отделявшие девушку от убийцы, еще мгновение назад, осыпались пеплом, словно их и не было никогда. Инсифора вскрикнула и, прижимая руки к животу, покатилась по каменным плитам.
– Только не это! – замелькали мысли в предсмертной агонии. – Ранение в область живота! Давай, вспоминай! Алгоритм оказания первой помощи! Ну же!
Прикрывая лицо от жара горящего храма, Донтас попыталась нащупать древко арбалетного болта. С удивлением, она обнаружила, что его нет. Решительно разорвав на себе платье, девушка, выдохнула с облегчением, глядя на розовый рубец от ожога. В отчаянии инсифора вложила в удар такую мощь, что летящая ей навстречу смерть, была расплавлена прямо в воздухе. До цели долетела лишь раскаленная капля жидкого металла. Ударило все равно прилично, но обошлось без ранения.