Горы моря и гиганты
Шрифт:
Днем в их хижине Кри, уже уверенный в скорой победе и в том, что именно он получит красавицу Мутиямбу, заявил: лев-де еще до наступления ночи должен представить ему доказательство своей выносливости. Лев был согласен на все. И когда днем в доме вождя, в большой зале, расстелили циновки и гости в жемчугах и нагрудных украшениях стали вкушать мясную трапезу, Кри попросил у Кассанги раскаленный железный прут. Лев, преодолевая страх, приблизился к Кри. Гневно залаяв, Кри ударил его раскаленным прутом по задним лапам. Лишь на мгновенье взревел лев, вызвав вокруг панику, и обратил пасть в сторону пса (тот сразу ринулся к двери); но потом согнулся в три погибели и, повизгивая от боли, бледно улыбнулся своему другу Кри, который медленно к нему подползал. Гости, Кассанги и его дочь смотрели на обоих с недоумением.
С этого момента лев совершенно изменился. Зрители бедфордского спектакля видели это. Они были глубоко тронуты. Не понимали, в чем, собственно, состоит изменение. Но чувствовали, что лев теперь уподобился им самим. Он со своей большой головой ковылял беспомощно, как горожанин, и уже через несколько шагов начинал задыхаться. Лапы у него дрожали; испуганно и озабоченно поглядывал он по сторонам. Да и пес уже не был прежним Кри. Он теперь носил красную шапку, с которой на уши и на затылок свисали золотые ленты: шапку сенатора.
Тихо сидел на своей циновке лев. Ему поднесли кушанье. Он, вяло оттопырив губу, смотрел только на Кри, который тоже за ним наблюдал. Измученный лев, улыбнувшись, все же проглотил еду. Гости не без издевки предложили добавку. Льву хотелось куда-нибудь уползти, чтобы рычанием облегчить боль, хотелось пить, в пасти была ужасная сухость. Но, кроме маленького кувшина с вином, ему никакого питья не дали. Люди слушали игру музыкантов, наслаждались едой, не обращая на льва внимания.
И прежде, чем они встали из-за стола, Кри снова пошептался с Кассанги. Слуга принес раскаленный железный прут. Лев этого не видел, он в полузабытьи лежал на циновке. И вдруг словно огонь лизнул его переднюю лапу. Лев так зарычал, с такой силой вытолкнул из пасти громоподобный рык, что зал мгновенно опустел. Лев хотел прыгнуть. Не получилось. И тут только он вспомнил, что Кри собирался подвергнуть его испытанию. Он прикусил себе язык, огляделся по сторонам, с трудом заковылял к двери… и рухнул у самого порога. Гости еще долго не отваживались к нему приблизиться. Кри же проскользнул в залу через боковую дверь и прислушивался к стонам своего друга, к его шепоту: «Кри! Кри! Не сердись на меня. Подойди. Я не был готов к удару. Все произошло так внезапно. Иначе я бы не стал рычать. Ни за что бы не стал. Можешь на меня положиться! Кри, можешь на меня положиться!»
В этом месте спектакля зрители разъярились. «На такого, как он, действительно можно положиться, Кри. А вот ты — подлый пес!» В их голосах звучала угроза, глаза сверкали. Многие плакали.
Кри дал себя уговорить. Гости — от двери — видели, как лев ласково потерся головой о грудь презренного серого пса. Их страх улегся, они опять захихикали. Лев не обращал на это внимания, он думал о ближайшей ночи и колокольчиках. Колокольчики, между прочим, непрерывно звенели на протяжении всей последней части пьесы. Среди гостей же, которые постепенно вернулись в залу, вместе с Кассанги и Мутиямбой, — а лев их смиренно приветствовал, просил прощения за свое невежество, — был только один, который не смеялся со всеми: бедный нежный Лионго. В голове у него мелькнуло: «Муторно у меня на душе. Все волокна сердца дрожат. Почему? Я видел гордую гвоздику; белый муравей грызет-разгрызает ее корень. Гордая гвоздика скоро умрет». Когда наступил вечер и гости пировали вместе с наглецом Кри, Лионго пришел в темную хижину льва, склонился перед ним в поклоне. Лев, пребывавший в печальном одиночестве, принял его с радостью. Он узнал в Лионго того молодого певца, вестника вождя, который недавно в саванне возносил хвалу красавице Мутиямбе, перед людьми зверьми деревьями и озерами. И лев пожал ему руку. Не так уж много рассказал Лионго о дочери Кассанги; но он, лев, относится к певцу с симпатией. Лионго погладил ему гриву: спросил, правда ли, что лев неважно себя чувствует. Принес два кувшина холодной воды, в которые лев с блаженным урчанием погрузил лапы.
— С тобой нехорошо обошлись, лев.
— Ох! — Тот покачал головой, но не стал ничего говорить, вспомнив о своем обещании.
Как ни наседал на него Лионго, уговаривая открыться ему, лев не вышел из состояния внутренней отрешенности. Но поблагодарил молодого человека, улыбками и словами. Дескать, он никогда не забудет, как красиво восхвалял Лионго его невесту, — и лев таинственно намекнул на предстоящую ночь.
Лионго попытался прояснить ситуацию с Кри, зашептал: знает ли лев, что этот Кри сейчас делает? Кри сидит рядом с красавицей Мутиямбой и гладит ее — этот грязный степной пес, привыкший прятаться в горных расселинах рядом с осами, летучими мышами и шакалами! Лев равнодушно хмыкнул, но потом все же нахмурил лоб, искоса взглянул на Лионго. Тот не сдавался, предостерегал от мошенника… Лев, рассеянно: для него это не новость, такие сцены он наблюдал и сам. Себя он умным не считает, но Кри — его друг. Тут Лионго с горечью спрашивает: что же, лев и убить себя позволит, если Кри того пожелает? Кри его уже и раскаленным железом прижигал, и калечил…
— То были пробы, пробы, — бормочет лев.
— Что же он хочет на тебе опробовать?
— Средство, которое принесет мне почет и радость.
— Он хочет тебя устранить. Хочет получить Мутиямбу. Не для него я пел.
— Ах, моя невеста… — мечтательно протянул лев. — Ради нее я готов на все.
— Кри тебя убьет.
— Дай мне еще воды. Завтра ты заговоришь по-другому.
Лионго до слез было жаль оставлять его одного, во мраке.
С томительным нетерпением ждал лев дикого пса. Темнота. Она вдруг рассеялась. Лев перевернулся на другой бок. Увидел Кри, стоящего на пороге с зажженным факелом. Тот прошептал от двери, не приближаясь:
— Лев! Эй! Как дела, лев?
— Неплохо, Кри. Я тебя ждал. Входи.
— Уже иду. Где эти колокольчики?
Пес нетвердо держался на задних лапах: он слишком долго пировал с вождем и гостями. Пролепетал:
— Да вот же они! Милые колокольчики… Мы сейчас обделаем это дельце. Все пройдет без сучка без задоринки. А ты как думаешь, лев? У тебя еще болят лапы?
— Не очень.
Кри пронзительно рассмеялся:
— Видишь, как все прошло. Блеск! Взять прут — и по лапам: раз бамс, два бамс, три бамс\
— И колокольчики попадут куда надо.
Кри, срыгнув, похлопал его по плечу:
— Не дергайся, сынок. Дорогой мой малыш-крепыш. Мы все сделаем в лучшем виде.
И запел:
— Мутиямба, Мутиямба. Ни на одном дереве нет столько плодов, сколько у тебя одежд. Кто на тебя взглянет, Мутиямба, из-за любовной тоски сразу закроет глаза, как если бы сидел перед горшком с горячим варевом…
— С чего это ты поешь о моей невесте?
— Ни одно дерево не дает столько плодов, сколько у нее одежд. Ноги у нее тонкие-тонкие и стройные, как медные иглы… Идите сюда, ко мне. Ну же, дорогие друзья!
Он хозяйничал в хижине, готовил веревки, лев сумрачно на него поглядывал.
Через дверь в комнату просачивались люди, нерешительно жались к стене.
— Что им здесь у нас нужно?
— Это мои друзья, все они. Они весь день пировали со мной. Обжирались-блевали. Великолепный был день. Эй, или вы не согласны?
— И вечер тоже великолепный…
— А уж что про ночь говорить. Вы удивитесь, увидев, на что способен Кри. Эй ты, лев, сидеть!
— Почему ты разговариваешь со мной так грубо?
— Этот Толстоголовый еще учит, как мне с ним разговаривать!
У льва перехватило дыхание. Он издал рык. Пес заковылял к двери, люди сбились в кучу.
— Толстоголовый?! Это я-то Толстоголовый?
Кри тотчас поджал хвост, но пересилил себя и приковылял обратно:
— Л-лев, мы друг друга понимаем… — Он с трудом удерживал разбегающиеся мысли, но яростно бормотал: — Пора начинать. Хватит жрать и болтать. Приступайте. Ты же сам этого хочешь, лев?!
Тот смерил его долгим взглядом: