Горы моря и гиганты
Шрифт:
В Лондоне он высказал свою идею. Понимали его с трудом: кому нужна эта смехотворно гуманная мысль в момент, когда их градшафту грозит опасность. Только грузный Пембер слушал внимательно. В Брюсселе предложение Делвила восприняли более спокойно. Сообразили, что это способ освободить города от сторонников радикальных новшеств. Что можно создать для городов своего рода сточный бассейн. Очень отдаленный сточный бассейн: страну для депортированных. Говорил Делвил уверенно: свой внутренний кризис он преодолел в Бедфорде. Он убеждал бельгийцев: градшафты жаждут прогресса, благих перемен. Но прежде всего, конечно, — преодоления беспорядков, грозящих их безопасности. Они, сенаторы, сейчас могли бы продемонстрировать свою силу. Иначе, чем во времена Уральской войны. Страну, лежащую вдалеке от западных городов и способную обеспечить переселенцам спокойное существование, должны создать сами градшафты. Такая страна станет колыбелью для новых здоровых человеческих рас. — Так где же ее создавать? — недоумевали брюссельцы. Делвил: людей невозможно вести туда, куда они не хотят. Надо попытаться понять их помыслы. У них пользуется популярностью одна сказка. — О плывущем медведе, — ухмыльнулись сенаторы. — Люди хотят на Север, тоскуют по Северу; там и нужно создать для них большую страну. — Бельгийцы очень удивились. Лондонец предлагал им эксперимент. Делвил, похоже, им нужен. План его хоть и странен, но не так уж плох.
Худощавый английский сенатор улавливал в свои сети все больше людей. Сперва он говорил о России: дескать, именно эту землю нужно отдать переселенцам. Затем его планы стали еще фантастичнее, но вместе с тем и увлекательней для экспертов по географии, которые слушали его, подперев голову рукой. Он говорил о земле в самой северной части Тихого океана, к западу от американского континента, которую придется поднимать из моря. Нужно, дескать, создать новую часть света. Города-государства будут сбрасывать туда излишки человекоресурсов, бракованный человеческий материал. Бельгийцы восхитились: поднять со дна океана новую часть света, целую страну — какой грандиозный замысел! Воздействие этой идеи было настолько сильным, что околдованные ею брюссельцы, обговорив все между собой, привлекли к обсуждению и другие континентальные города. Хотели посмотреть, какова будет их реакция на столь колоссальный план. Результат — новая волна удивления возбуждения ослепленности.
До переселенцев на континенте, на Британских островах тоже добрался невероятный слух, распространявшийся из Брюсселя. Как же переселенцы испугались! Речь шла о готовящейся атаке на них: вот, значит, как сенаторы мыслят себе мирную жизнь. Но вскоре люди начали истолковывать эту новость иначе: сенаторы, видимо, хотят пощадить беглецов. Решили не обращать против них оружие. Их, беглецов, могли бы запросто истребить; но города предлагают им переселиться на новые земли. Жестокие сенаторы впервые попытались посмотреть на ситуацию глазами сторонников новшеств. То есть они пошли на уступки, проявили мягкость.
Еще прежде, чем новость обрела хоть какую-то определенность, нападения на пригороды Лондона прекратились. И над всеми городами-государствами будто нависло заклятье. Затормозились производство оружия, реконструкция старых фабрик. Все ждали чего-то необычного, таинственного. Жили в постоянном напряжении. Между мирными городами и периферийными поселениями завязывались своеобразные отношения. Люди подступали друг к другу с вопросами. Горожане взволнованно слушали рассказы кочующих переселенцев. Сказка-греза — о медведе, живущем в далекой ледяной пещере, — которую поначалу рассказывали змеи, перенеслась с Британских островов на континент. Сенаторы размышляли. Они чувствовали, что найдено удачное — более того, чудесное — решение проблемы. Что человечество на своем пути достигло поворотного пункта. Что болезнь после-уральской эпохи наконец будет преодолена.
Все еще пребывали в неизвестности относительно деталей нового плана… И вдруг на заседании лондонского сената прозвучало слово Гренландия — мгновенно покорив сердца. У присутствующих будто пелена упала с глаз. Волшебная страна… Кто первым обронил это слово, сенаторы тотчас забыли. Но Делвил его моментально подхватил: первым поднял как знамя. И этот момент — если не считать того мгновения, когда в Бедфорде перед Делвилом запрыгала заблудившаяся белая кошка и спасла его — стал решающим. Делвил тогда сказал активистам в своем сенате: «Теперь мы знаем, в чем состоит наша цель. Мы должны эту цель исследовать. Тут потребуется большой разбег. Но, главное, цель уже существует — и для сенаторов, и для врагов городов. Шарик брошен на землю, он будет подпрыгивать. Круг народов возникнет теперь на новом фундаменте. Всех объединит героическая работа. Города создадут новую часть света — Гренландию. Люди увидят, на что способен вновь укрепившийся человеческий дух. Дух этот, в градшафтах давно пришедший в упадок, снова продемонстрирует свою первобытную мощь. Никогда еще демонстрация его мощи не требовалась так настоятельно, как теперь. Зато о том, что теперь произойдет, люди будут помнить и через много тысячелетий. Со времени Уральской войны народы непрерывно враждовали друг с другом. Присущие им способности — в чем он, Делвил, убежден — не захирели, а лишь не имели возможности себя проявить. Теперь они обнаружатся — да так, что прежде ни о чем подобном люди даже и не мечтали».
И на переселенцев снизошел мир. Редко когда раздавались диссонирующие, предостерегающе-насмешливые голоса; их быстро заставляли умолкнуть. Воины смеялись: теперь земли у всех будет вдосталь. Уайт Бейкер навестила в Лондоне Делвила; она была очень возбуждена. Тряхнула сенатора за плечо:
— Что вы собираетесь делать? Осушить часть моря, разрушить глетчеры? Я верю, что у вас получится. Но ведь это ужасно. Кто вас к этому принуждает? Не мы же! Не в нас тут дело, Делвил; скажи, что не в нас.
— Это делается для вас.
Она заломила руки:
— Скажи, что нет. Заклинаю тебя Небом, Землей, Делвил: скажи, что нет. Это ужасно. Оставьте Землю в покое. Подумай о том, что вы… и я тоже… уже сделали с людьми. Как они выглядят, как погибают. Как вы погибаете. Что вы натворили во время войны в России…
— Это не то же самое.
— То же, Делвил. Задуманное вами — отвратительно, страшно. Не делай этого, отговори других. Не для нас вы стараетесь.
Делвил, мрачно:
— Иного пути нет. Ты ничего не знаешь. Есть только две возможности: назад, к вам, или… — этот новый план.
— Ну, так нанеси удар. Убей нас всех. Думаешь, ты спасешь этим… вас?
— Нас?
— Да, вы планируете всё только в расчете на себя! Нас вы упоминаете для проформы. Мы вашей помощи не хотим. Мы в вас не нуждаемся. А вам самим это пользы не принесет.
Делвил, понурившись, отошел от нее, пробормотал:
— Я думал, ты будешь говорить со мной по-другому.
— Ты должен нас убить. Напади на Цимбо и на Аляску. Это вам по силам.
— Молчи, Уайт Бейкер.
— Какие же вы убогие! Вы хотите похоронить себя среди тысяч пирамид. Пусть бы лучше все города исчезли!
Делвил, тихо:
— Уйди. Уйди.
Бранденбург и северо-немецкие земли пребывали под сильной властью черного Цимбо. Здесь никто не испытывал страха. Эта обширная область была населена неизнеженными людьми, давно уже не употреблявшими пищу Меки. С удивлением и презрением воспринимали здесь слухи о грезах британских переселенцев, мечтающих о далеком рае, с такими же чувствами слушали их странную сказку. Бранденбуржцы заметили, что иноземные властолюбивые сенаты вдруг разом оживились. И — навострили уши, предупредили дружественные группы на британских островах, посоветовали им готовиться к войне. Весной Цимбо, в котором закипал гнев, сам — втайне от лондонцев — приехал в Бедфорд, чтобы встретиться с Уайт Бейкер и Диувой, предводительницей змей. Прежде он спрашивал, с кем из мужчин лучше вступить в контакт, но ему указали на этих женщин. Как он ни злился, пришлось иметь дело с ними. Уайт Бейкер во время беседы плакала, обе женщины не были ни к чему готовы. Ссылались на неодолимую силу бельгийцев, на их беспощадную решимость, уже проявившуюся, — и на собственную беспомощность. Стоит ли, дескать, доводить дело до безнадежной для переселенцев вооруженной борьбы? Цимбо прорычал: «Да, да»; сенаты, мол, в такой борьбе проиграют; они уже потерпели поражение в Америке: там сами представители правящего сословия следуют примеру бегущих из городов. Нужно подкапываться под власть сенаторов, в конце концов они проиграют и здесь. Но негр услышал в ответ все те же жалобы: «Мы недостаточно сильны, мы не воины. В наших рядах — только слабые и больные. Потребуются десятилетия, чтобы мы научились хотя бы нормально двигаться».
Расставаясь с опечаленными женщинами, Цимбо с отвращением осознал, что они правы. Он размышлял, не послать ли ему сюда кого-то из своих мужественных друзей. Но, понаблюдав за поведением здешних переселенцев, за их кроткой самоотверженностью, он был вынужден от такого намерения отказаться. Этим людям следовало бы сперва пройти через суровую школу. Школу правления новых Марке и Мардука. Цимбо полетел в Гамбург. Бранденбург и северо-немецкие земли к тому времени настолько окрепли, а население там столь сильно изменилось, что теперь только консул и его помощники располагали западным оружием. Весь народ был перепахан, стал крепким и воинственным. Люди презирали предметы, которые они не изготовили сами, в кузнях и столярных мастерских, с помощью рук и огня. Цимбо сообщил всем о грозящей опасности. Он не заметил проявлений страха. Металлические быки, которые теперь уже не ревели, повсюду украшались венками из свежей зелени. Перед каменной нишей, в которой сидел великий белолицый консул Мардук (облаченный в парадное одеяние и с деревянным скипетром), реяли на мачтах пестрые вымпелы. Сам же Цимбо, не афишируя этого, разбил между оползающими руинами Гамбурга и Ганновера военный лагерь.