И тысячу лет спустя. Ладожская княжна

Максимова Ксения

Она повернулась ко мне, и в ее глазах блестели слезы. Прежняя ненависть к матери сменилась страхом. Безграничным жутким страхом. Моя мать лишилась разума. И мне, тринадцатилетнему подростку, некуда было бежать, не у кого было просить помощи. Обратиться в органы опеки и оказаться в приюте было худшим вариантом.

— Уж лучше пусть она меня когда-нибудь утопит и покончит с моими страданиями, — подумалось мне тогда. — А пока нужно дожить до сентября…

— Тогда не задавай мне больше вопросов, на которые не хочешь знать ответов, — она будто прочитала мои мысли, а затем встала с кровати и вышла из дома.

В тот день мама все же вызвала

мне скорую, одолжив телефон у соседей, и я пролежала на больничной койке еще неделю. Она меня навещала каждый день, и впервые я не была этому рада. Я хотела остаться одна. Хотела, чтобы она держалась от меня подальше. Я желала ей смерти неосознанно так сильно, что все следующие годы винила себя в том, что она заболела. Мне было двадцать два, когда мать сообщила мне, что у нее рак. Я уже жила отдельно, и поскольку ничего не умела и так и не поступила в высшее учебное заведение, решила зарабатывать на жизнь самым простым и унизительным для меня способом. Я… гадала на картах, как когда-то моя мать. Честности ради, я не верю во все эти магические вещи, но несчастливые женщины так охотно платят, чтобы услышать из твоих уст хоть что-то обнадеживающее. С детства я видела, как моя мама ловко читала карты и раскладывала их на столе, и потому я сама обучилась этим трюкам достаточно быстро. Хорошая гадалка — это не больше, чем хороший психолог. Зарплаты мне хватало, чтобы кормить себя и снимать комнату в коммунальной квартире. В удачные месяцы мне даже удавалось откладывать. Я копила деньги на то, чтобы стать свободной, уехать домой. Я записалась на курсы по английскому, а ирландский паспорт у меня уже был, потому как я родилась в Лимерике. Все складывалось лучше, чем я могла себе представить. Пока моя мать не заболела.

В тот день, когда она призналась мне, я решила выслушать ее, дать ей говорить столько, сколько она может, чтобы очистить свою совесть, уехать со спокойной душой. Она рассказала мне все.

— Что говорят врачи?

— У меня начальная стадия… по-женски. Даст Бог, я смогу дожить до того, как…

— Как Мирослава приедет сюда? — закончила я, покачав головой, потому как слышала эту историю тысячи раз.

— Только об этом я и молюсь. Я знаю, как ты ненавидишь меня, Марина, и ты имеешь на это право. Я понимаю. И если ты только ждешь моей кончины, думай о себе. Если я не войду в воду через три года… ты не родишься, Марина. Тебя не будет.

— Быть может, это и к лучшему, — грустно усмехнулась я и встретилась с обеспокоенным взглядом матери. В ее глазах совсем угас огонь. Я видела, как она умирала, но еще больше было заметно, как боится она своей смерти.

— Ты можешь помочь мне? Можешь принести мне тех грибов? — она вновь просила меня идти в лес, чтобы потом находиться в трансе часами, пускать слюни и пугать меня еще больше.

После моего окончательного переезда в Петербург, мы почти не виделись и стали совсем чужими. Она все также шила, гадала и занималась знахарством, но больше не ходила к реке. Я пошла своей дорогой. Готовилась к переезду и пыталась набрать хоть немного веса. Отношения с едой никак не складывались, и мой желудок не мог переварить ни одной крошки хлеба. Впрочем как и я. Не переваривала ни саму себя, ни свою мать, ни свою жизнь, так тесно переплетенную с ее. Потому моя кожа была так бледна, а я носила мешковатую одежду.

— Мирослава — наша последняя надежда, — прошептала она и утерла слезы, улыбнулась. — Она еще совсем невинна, полна жизни и любви. Ох, если бы я могла исправить хоть что-то…

Я сама себя же и погубила… А если бы не сделала этого… Этот чертов порочный круг. Все детство я проплакала, когда меня покинула нянечка… покинула ты, — она посмотрела на меня и поджала губы. — Я скучала по тебе… я действительно скучала. А видишь, как получается…

— Ты сделала это с собой сама… — закончила я, и мое сердце сжалось. На мгновение мне стало жаль ее.

— Быть может, что-то еще можно исправить? Быть может, есть второй шанс? Мирослава должна войти в воду. Она должна обрести любовь. И я бы отдала все, чтобы она не стала… мной. Но я не знаю как, Марина…

— Кто мой отец?.. Тот, которого она полюбила? Мой отец? Он ждал меня? Это тот Райан, о котором ты всегда говоришь?

Она помолчала, натянула рукава на ладони, а затем, собравшись с мыслями, продолжила.

— Пообещай мне, если меня не станет раньше… Ты остановишь Мирославу… На этот раз она должна сделать все иначе.

Я вздохнула. Если это было ее последним желанием, я должна была дать слово.

— Обещаю.

— Есть еще кое-что. Пес Мирославы. Не дай ему переместиться вместе с ней. На его ошейнике будет дирхам. Она должна снять его. А если не получится… Хм… Бруни однажды пропал, и мне тогда казалось, он смог вернуться назад… подожди его… и отдай Александру, моему мужу. Не дай и ему погибнуть по моей вине, Марина. Пусть хоть у кого-то будет счастливый конец.

* * *

— Я устала, — Марина села на кровь рядом с Марком и провела руками по волосам, зачесывая их назад.

Следователь все это время сидел молча. Он хотел, было, обнять Марину, но не решился, и тогда она вдруг сама легла к нему на колени и свернулась в клубок.

— Так… твоя мать умерла от рака? — прошептал он и покашлял, так как голос его стал хриплым от долгого молчания и изумления после услышанной исповеди. — У патологоанатома была иное заключение.

— Это первое, что тебя волнует? — Марина усмехнулась и положила свою руку на его коленку, сжала пальцы. — Нет… Она умерла не от рака. Позволь мне закончить эту историю чуть позже… Оставь этот момент для нас сейчас. Это действительно последнее, что у меня осталось. Как бы я ни пыталась покончить с прошлым, выйти из той петли, я навеки буду связана с матерью, и мне никогда не найти покоя и места здесь… Давай помолчим.

Марк ничего не ответил. Он допустил страшную мысль о том, что Марина и впрямь совершила преступление, но он и не знал теперь, было ли это действительно преступлением? Была ли Марина убийцей или жертвой? До тех пор, пока она не призналась в совершенном сама, она была свободна и она была с ним. Он и сам хотел остановить сейчас время, лечь рядом с ней, заснуть и проснуться от этого кошмара. Следователь погладил Марину по голове.

— Мне жаль… Мне искренне жаль, Марина. Ты не заслужила того, через что тебе пришлось пройти.

— Я солгала тебе.

Она сжала его колено еще сильнее, а затем расслабила пальцы.

— О чем же?

— Наша встреча в том кафе не была случайной. Моя мать знала о тебе. Она знала, потому как…

— Она была здесь, — догадался Марк, вспомнив о том, как следовал за ней до самого Архангельска.

Он улыбнулся. Все же Мирослава знала его и его имя. Все же хоть где-то у них получилось соприкоснуться.

— Я солгала, потому что… Я хотела, чтобы… Я не знала, как по-другому сказать, что мои чувства… — она перевернулась на спину и посмотрела на него. — … настоящие.