Игра на двоих
Шрифт:
— Кэти? — услышав свое имя, она инстинктивно поворачивает голову на звук, но по глазам женщины видно, что ее мысли сейчас далеко за пределами этого дома.
Наконец, после нескольких секунд молчания, показавшихся мне вечностью, Кэтрин тихо, словно через силу, произносит:
— Генриетта…
В ту же секунду чувствую, как сердце пропускает удар. Не помня себя, в два прыжка преодолеваю разделяющее нас расстояние, хватаю гостью за плечи, встряхиваю и, заглянув в ее испуганное лицо, спрашиваю:
— Что с ней? Что случилось? Не молчи, Кэтрин!
Тут нервы бедной женщины не выдерживают: по впалым щекам текут слезы, а голос опускается почти до шепота:
— Она не вернулась домой. Не пришла ночевать. Обычно возвращается поздно, в сумерках, все пропадает где-то, но такого никогда не было! Я не знаю, куда бежать, у
Всего одно слово, и в корке льда, вновь покрывшей мое сердце, — глубокая трещина. Всего одно имя, и каменная стена, на возведение которой я потратил месяцы, рушится у меня на глазах. И я понимаю, что все это время снова пытался себя обмануть. Что мне все еще есть дело до моей подопечной. Что она нужна мне и неважно, нужен ли я ей. Что мои чувства все так же сильны, и сейчас не имеет значения, взаимны ли они. Все, что нашептывал мне внутренний голос — не более, чем глупость, попытка вернуться к прошлой, страх совершить очередную ошибку, рискнуть и потерять все, страх перед неизвестностью. Иллюзия обмана — я был уверен, что мои чувства к ней — выдумка, плод моего больного воображения, но на самом деле все наоборот. Все мои сомнения и опасения меркнут перед мыслью о том, что с Эрикой могло что-то случиться. Что я могу лишиться ее навсегда. Она должна жить. Пусть и не в моем мире, это уже решать ей.
В следующие несколько минут я развиваю бурную деятельность. Схватив даже не пытающуюся сопротивляться Кэти за руку, привожу ее на кухню, сажаю за стол, готовлю чай, протягиваю ей чашку и говорю:
— Рассказывай обо всем! Быстро, четко, по порядку!
Мой резкий тон заставляет женщину вздрогнуть. Но она тотчас берет себя в руки и отвечает:
— Она изменилась, Хеймитч, очень сильно. Я не узнаю в ней свою дочь. Почти не появляется дома, избегает нас, дергается от малейших прикосновений. Когда ей сообщили о гибели отца, я попыталась хоть как-то помочь. поддержать ее, но она оттолкнула меня и ушла, не сказав ни слова, а потом стала пресекать любые разговоры о нем, словно ничего не случилось. Она все время молчит и никак не реагирует на происходящее вокруг — порой мне кажется, что Этти не слышит, когда к ней кто-то обращается. Или не хочет слышать — я уже не знаю. Ушла спать на чердак — перетащила кое-что из мебели и теперь живет там, запирая на ночь дверь. Однажды я проснулась от ее криков и поднялась в ее комнату. Она спит, не выпуская из рук ножа — почему, Хеймитч? Чего она боится? Что мы можем навредить ей?
Я с жалостью смотрю на старую знакомую. Тебе не понять, что значит пережить Голодные Игры, Кэти. Никому не понять, кроме тех, кто лично знаком с теми ужасами, что творятся на Арене.
— Я едва успела увернуться. Но стоило мне заговорить с ней, как дочь молча ушла — не знаю, где она провела остаток ночи. Из школы возвращается мрачнее тучи — и снова поднимается к себе и закрывает дверь на ключ. Я уже сомневаюсь, учится ли она. Мои знакомые на фабрике и на рынке говорят, что она нападает на прохожих, стоит им сказать ей хоть слово. Однажды ее еле оттащили от какого-то мальчика — Этти бросилась на него с ножом. Она стала такой жестокой, я никогда раньше не замечала в ней этого. Вся семья уже боится находиться рядом с ней. Иногда я чувствую на себе ее взгляд — тяжелый, немигающий, но какой-то отрешенный, словно ее здесь нет. Она может уставиться в одну точку и оставаться в таком положении часами. Мне страшно, Хеймитч. Я уже не понимаю, чего стоит бояться — ее или за нее? Вдруг она сходит с ума? Я ничего не говорила своим родителям, чтобы не волновать их, но то, что замечаю сама, все больше и больше пугает меня. Этти повторяет, что с ней все в порядке. Но это не так, я же вижу! Она продолжает кричать по ночам — я не захожу к ней, но часто стою под дверью. Мне так хочется помочь ей, но не знаю как. В последнее время стало еще хуже. Она почти не ест и мало спит, а когда ходит — держится за стены, чуть не падает от слабости. Занавешивает зеркала, открывает окно нараспашку, садится на самый край подоконника и свешивается вниз, словно хочет упасть. Перестала приносить добычу, хотя я точно знаю, что она продолжает бегать в лес. А сегодня… Она проснулась позже обычного и сразу ушла, отказавшись от завтрака. Не взяла книги. Не появилась в Дистрикте. И не вернулась в обычное время. Я занервничала, сходила в Шлак, к нашему старому дому — иногда мне кажется, что она скучает по нему —, но не нашла
Несчастная женщина замолкает и закрывает лицо руками. Меня пробирает холод. То, что она собирается сказать, явно страшнее, чем приступы ярости и нож в постели.
— Ну, что? Говори, Кэти! — не выдержав, я снова повышаю голос.
Глубоко вздохнув, Кэтрин продолжает:
— На днях я заметила порезы у нее на руке, на запястье. Ровные, едва зажившие царапины.
— Ты думаешь …
— Хеймитч, не могла же она…? — жалобно спрашивает женщина.
Ответом ей служит удар по столу. Не сдержался.
— Какой же я идиот! У нее всегда все в порядке, что бы ни случилось и кто бы ни спросил! Я должен был понять… Сам же через это прошел! — голос срывается и я замолкаю.
— Прости, Хеймитч, я не знала, к кому обратиться! Ты ведь был ее ментором, и я подумала, что могу попросить тебя о помощи, — шепчет Кэти, не обратив внимания на мои последние слова.
— Тебе не за что извиняться, — прерываю ее я. — А вот мне стоит, наверное.
Надо спешить. Времени все меньше — или его уже нет? Подхожу к женщине, наклоняюсь к ней и тихо говорю:
— Я найду ее, Кэтрин. И сделаю все, чтобы с ней ничего не случилось. Иди домой, постарайся отвлечься. Не смей паниковать раньше времени.
Она кивает, поднимается на ноги и идет к двери. Уже на пороге на мгновение задерживаю ее:
— Спасибо.
Она поворачивается ко мне.
— За что? — в ее глазах плещется недоумение.
— Ты помогла мне понять кое-что и избежать самой серьезной ошибки, которую я мог совершить за всю жизнь, — серьезно отвечаю я и скрываюсь в ночной мгле.
Куда бежать? Где она может быть в такое время и в такой дождь? Впрочем, судя по тому, как описала ее состояние Кэтрин, моей подопечной уже нет дела до таких мелочей, как погода. Я кружу по Деревне, размышляя обо всем услышанном и вспоминая все, что говорила мне Эрика о своих любимых местах. Вдруг меня осеняет мысль, от которой по телу разливается жар. Она сравнивала жизнь и смерть с точки зрения человека, мечтающего обрести свободу, цена которой для него неважна.
Я мысленно ищу то место, где она чувствовала бы себя свободной. Где она может остаться одна, отдельно от всего мира. Где ее никто не потревожит и не найдет. Куда запрещено ходить каждому, кто дорожит своей жизнью. Но это, конечно, не о моей подопечной. Развернувшись, бегу в сторону леса. Только бы успеть. Предпочитаю не думать о том, что может случиться, если я не сумею найти ее вовремя. Нет. Не может быть. Подожди еще немного, детка. Я знаю, как тебе плохо, одиноко и страшно — самому пришлось пережить то же самое. Но, пожалуйста, потерпи еще немного. Дождись меня.
Добравшись до высокого забора, по привычке прислушиваюсь. Затем ложусь на землю и проползаю под витками проволоки. Давно здесь не был, но навыки остались. Поднимаюсь по склону и осматриваюсь.
— Эрика! — кричу я без всякой надежды услышать ответ.
И точно: лес молчит. Из-за ночного мрака и сильного дождя почти ничего не видно — поспешив выйти из дома, я забыл прихватить даже фонарик, и теперь приходится двигаться почти на ощупь. Воскрешая в памяти рассказы своей подопечной, быстрым шагом иду в сторону склона, с которого открывается вид на Дистрикт. Перед глазами мелькают картинки, одна страшнее другой — и все о ней, о девчонке.
Вдруг замечаю на другой стороне опушки темную фигуру. Боясь подарить себе ложную надежду, думаю, что мне просто показалось. Несколько секунд спустя силуэт исчезает, словно провалившись под землю. Я снова теряюсь, не зная, куда идти — в лес или к склону. Внезапно сквозь шум дождя прорывается громкий вой, совсем рядом, в двух шагах от меня. Пронзительный крик повторяется снова и снова. Забыв обо всем, спешу на звук.
То, что я вижу, заставляет мое сердце замереть. Девчонка лежит на земле, раскинув руки в стороны. По мертвенно-бледному лицу стекают крупные капли дождя. Она не дышит — либо без сознания, либо я и правда опоздал. Надеюсь, первое. Наклонившись, пытаюсь помочь ей прийти в себя, но Эрика не реагирует ни на крики, ни на прикосновения. На ощупь ее кожа кажется льдом. Крови не видно. Страх сковывает меня все сильнее. Внезапно слышу чье-то глухое рычание. Обернувшись, ловлю на себе отнюдь не дружелюбный взгляд серых глаз. Вот и источник звука.