Искра жизни (перевод М. Рудницкий)
Шрифт:
Гольдштейн поднялся. Его шатало, но ему удалось уйти вместе с группой.
— Выбросил? — спросил Вернер почти беззвучно, когда Гольдштейн оказался рядом.
— Нет.
Лицо Вернера разгладилось.
— Точно нет?
— Точно.
Они вошли в зону. Эсэсовцы ими больше не интересовались. У ворот уже стояла колонна с оружейного. Вот ее досмотрят по всей форме.
— У кого все? — спросил Вернер. — У Реммера?
— У меня.
Они промаршировали к плацу-линейке и выстроились.
— А что бы мы делали, если б ты больше не встал? — спросил Левинский. — Как бы мы тогда взяли вещи, да еще незаметно?
— А я бы встал.
— То
Гольдштейн ухмыльнулся.
— В свое время я мечтал стать актером.
— Так ты косил? Симулировал?
— Не все время. Но на досмотре — да.
— А пена изо рта?
— Школьный трюк.
— Все равно ты должен был передать дальше. Почему не передал? Почему оставил?
— Я тебе это уже раньше объяснил.
— Тихо! — прошептал Вернер. — Начальство на подходе.
И они встали навытяжку.
XI
Новый этап прибыл после полудня. Примерно пятьсот арестантов тащились в гору. Инвалидов при них было меньше, чем можно было ожидать. Просто тех, кто упал, не осилив долгого пути, пристреливали без разговоров.
Приемка этапа тянулась очень долго. Конвой СС, сопровождавший колонну по маршруту, при сдаче подопечных лагерной администрации попытался всучить и десяток-другой мертвецов, которых просто позабыли вовремя списать. Но лагерная канцелярия была начеку, потребовав предъявить каждого заключенного, живого или мертвого, как физическую единицу, а принять согласилась лишь тех, кто способен самостоятельно пересечь линию ворот лагеря. При этом возник эпизод, доставивший СС немало удовольствия. Пока этап дожидался у ворот, еще некоторое число доходяг свалились от изнеможения. Товарищи пытались было их тащить, но конвой скомандовал «Бегом!», и пришлось часть инвалидов бросить на произвол судьбы. Человек двадцать — двадцать пять остались лежать, разбросанные на последних двухстах метрах долгого этапа. Они стонали, пыхтели, дергались, как подбитые птицы, или просто лежали неподвижно, с широко раскрытыми глазами, слишком ослабевшие, чтобы кричать. Они прекрасно знали, что их ждет, если они тут останутся; на этапах они сотни раз слышали сухой щелчок выстрела в затылок, когда добивали их отставших товарищей.
Эсэсовцы довольно скоро оценили комизм ситуации.
— Смотри-ка, до чего им не терпится в лагерь попасть, — воскликнул Штайнбреннер.
— Быстрей! Живо! — подгоняли эсэсовцы-конвоиры, которые сдавали этап.
Арестанты пытались ползти.
— Жабьи бега! — ликовал Штайнбреннер. — Ставлю вон на того лысого, в середке!
Лысый, загребая руками и ногами, полз по мокрому асфальту, как издыхающая лягушка. Вот он обогнал другого доходягу, который то и дело тыкался носом в землю, потом снова с превеликим трудом привставал на руках, но вперед почти не продвигался. У всех ползущих были как-то странно вытянуты шеи — всеми помыслами они были там, у спасительных ворот, но в то же время напряженно прислушивались, не раздадутся ли за спиной выстрелы.
— Ну, давай, жми, лысый!
Эсэсовцы образовали живой коридор зрителей. Сзади вдруг грохнули два выстрела. Стрелял шарфюрер СС из конвойной команды. Сейчас он с ухмылкой засовывал револьвер в кобуру. Пальнул-то он в воздух.
Но арестантов эти выстрелы повергли в смертельный ужас. Они решили, что двоих последних уже прикончили. Паника — плохой помощник, они стали продвигаться еще хуже, чем прежде. Один вообще прекратил борьбу
— Еще шестьдесят секунд! — воскликнул Штайнбреннер. — Одна минута! Через минуту врата в рай закрываются! Кто не успел, тот опоздал!
Он взглянул на часы и даже тронул створку ворот, словно намереваясь ее закрыть. Ответом ему был дружный стон ползущих людей-насекомых. Шарфюрер СС, тот, что из конвоя, дал еще один выстрел. Арестанты задергались пуще прежнего. Только тот, что спрятал лицо в ладони, по-прежнему не шевелился. Он поставил на себе крест.
— У-р-р-ра! — возликовал Штайнбреннер. — Мой лысый первым пришел!
И он дал лысому поощрительного пинка под зад. Почти сразу же еще несколько арестантов пересекли спасительную черту, но больше половины были пока на дистанции.
— Еще тридцать секунд! — возвестил Штайнбреннер голосом диктора.
Шуршание, шкрябанье и стоны усилились. Двое несчастных беспомощно барахтались на асфальте, загребая руками и ногами, словно пловцы. Сил приподняться у них уже не было. Один из них плакал, поскуливая тонким фальцетом.
— Пищит, как мышь, — отметил Штайнбреннер, не отрывая взгляда от циферблата своих часов. — Еще пятнадцать секунд!
Раздался новый выстрел. На сей раз не в воздух. Бедняга, прятавший лицо в ладони, дернулся, а потом вытянулся и, казалось, еще глубже вжался в мостовую. Кровь черной лужицей растеклась вокруг его головы, образовав как бы темный нимб святого. Тот, что молился с ним рядом, попытался вскочить. Но он только поднялся на колени и тут же стал заваливаться на бок, опрокинувшись навзничь. Он судорожно зажмурил глаза и отчаянно задрыгал руками и ногами, словно все еще хочет убежать и не осознает, что только барахтается на земле, как грудной младенец в колыбельке. Взрыв хохота сопровождал его усилия.
— Как хочешь стрелять, Роберт? — спросил один из конвоиров шарфюрера. — Сзади под лопатку или спереди через нос?
Роберт медленно обошел барахтающегося. На секунду задумался, остановившись у него в изголовье, потом выстрелом сбоку прошил ему череп. Арестант вскинулся, пару раз скребнул башмаками по асфальту и обмяк. Только одна нога медленно согнулась, потом вытянулась, снова согнулась, снова вытянулась…
— Не очень-то метко ты стреляешь, Роберт.
— Ерунда, — буркнул Роберт равнодушно, даже не взглянув на критикана. — Это только рефлексы.
— Все! — объявил Штайнбреннер. — Ваше время истекло. Ворота закрываются.
Охранники и действительно начали медленно закрывать ворота. В ответ раздался дружный вопль ужаса.
— Только без давки, милостивые господа! — взывал Штайнбреннер, и глаза его весело горели. — Пожалуйста, по порядку, прошу вас! А еще говорят, что заключенные нас не любят!
Оставались еще трое. Обессиленные, они лежали на дороге в нескольких метрах друг от друга. Двоих Роберт деловито и спокойно прикончил выстрелами в затылок. Третий же все время поворачивался к нему лицом. Он полусидел и, когда Роберт заходил ему за спину, стремительно поворачивался и смотрел эсэсовцу прямо в глаза, словно надеясь таким образом отвратить от себя выстрел. Роберт попытался раз, потом второй, но всякий раз его жертва последним усилием успевала повернуться так, чтобы смотреть ему в глаза. В конце концов Роберт пожал плечами.