Испанский сон
Шрифт:
— Очень остроумно! — сказал Сид. — Почему-то такая очевидная мысль не пришла мне в голову. Должно быть, все воображение уходит на рассказ.
И друзья затянули молитву.
Она пришла незаметно, сопровождаемая горьким известием. Она застала их вдвоем. Они лежали в постели, и Ана ласково гладила завитки волос на слегка выпуклом лобке Вероники.
Они подняли на нее взгляды, полные надежды и предвкушения. Так смотрит ребенок, наконец дождавшийся сладкого — и она не смогла выдержать этих взглядов. Она опустила глаза.
— Ничего не вышло, — сказала она упавшим голосом.
Их взгляды потухли.
— У-у, — разочарованно протянула Вероника.
— Ладно, бывает, — покровительственно сказала Госпожа. — Придется купить что-нибудь скромненькое от Труссарди; как говорится, не бери в голову.
— Не могу я не брать в голову, — сокрушенно сказала Марина, — ведь я обманула ваше доверие, Госпожа! Притом никто меня за язык не тянул. Сама вылезла; бес попутал меня, не иначе.
— А что случилось-то? — вяло полюбопытствовала Вероника.
— Все не то, — мрачно сказала Марина, — качество ниже нормы и вообще ниже всякой критики. Ну как я могла высказать такую дурацкую мысль! Да и вы обе, такие взрослые, умные и знающие что почем, могли сразу же меня обломить, не возлагая понапрасну надежды.
— Так зачем ты пришла? — спросила Госпожа.
— Но я же обещала, — ответила Марина, — а самое главное, что иначе я не смогла бы спокойно заснуть. Мне нужно было заставить себя посмотреть в ваши глаза, испытать жгучий стыд и так далее; это называется катарсис.
— Ну, и что? — осведомилась Госпожа.
— В смысле?
— Ты достигла катарсиса?
— Не совсем, — сказала Марина, — я забыла высказать еще один мотив. Сделав свое глупое предложение, я как бы поставила себя на одну доску с вами. Я даже осмелилась с этаким апломбом вас учить! Как же я облажалась!.. Так мне и надо, дуре; правду говорят — всяк сверчок знай свой шесток.
— По-моему, это уже звучало, — заметила Вероника.
— Нет, — сказала Марина, — вы не уловили нюанс: то я говорила об обмане доверия, а теперь речь идет о дерзости. Это как если бы, допустим, мулат возомнил себя равным креолу и влез в его дела. Разве можно?
— М-да, — сказала Госпожа.
— Короче, — сказала Марина, насупившись, — я прошу меня наказать.
— Наказать? — подняла брови Госпожа. — Каким образом? Нашлепать по попке, что ли?
Марина робко улыбнулась, первый раз за это время.
— Как угодно, — стыдливо проговорила она, — не мне выбирать наказание…
— А что, — ожила Вероника, — я бы, пожалуй, возбудилась, глядя на то, как ты шлепаешь ее по голой заднице.
— Охотно верю, — ухмыльнулась Госпожа.
— Зайка, нашлепай ее! Прошу… А ты будешь кричать от боли? (Марина пожала плечами.) Зайка, она будет кричать — представляешь?
— Будь по-вашему, — проворчала Госпожа. — Раздевайся, негодница.
Марина медленно расстегнула пуговки на блузке — сверху вниз, одну за другой. Она взялась за воротничок и распахнула блузку, намереваясь снять ее с себя. Взорам любовниц открылся пупок Марины и ее лифчик из плотного полотна. Глаза Вероники зажглись жадным интересом. Госпожа скосила на нее свой взгляд и нахмурилась.
— Что за стриптиз? — недовольно сказала она. — Твои сиськи здесь не при чем; обнажай только то, что положено.
— Как скажете, Госпожа, — выдохнула Марина.
— Постой, — приказала Госпожа, осененная внезапной мыслью. — Ты случайно не мазохистка?
Марина сдержала улыбку и подняла ясный взгляд.
— Нет, Госпожа, — ответила она, — неужели вы думаете, что я стала бы просить наказания, если бы оно доставляло мне удовольствие само по себе?
— А оно не доставит тебе удовольствия?
— Мы уже обсуждали подобный вопрос, Госпожа. Само по себе наказание должно доставить мне боль; но поскольку я заслужила его и мне требуется катарсис, то…
— Ясно, — перебила Госпожа, — хватит разговоров. Заголяй задницу, да поживей.
Марина мигом стащила с себя юбку, отстегнула свой пояс и задрала его вверх. Царевна впервые открылась взору Госпожи; Марина мимолетно отметила, что Вероника сделала вид, будто и для нее это тоже впервые. Она сделала шаг к кровати и развернулась лицом к двери.
— Так неудобно, — сказала Госпожа. — Ложись.
Марина вновь повернулась к любовницам. Они сидели на постели рядышком, слегка соприкасаясь телами — обнаженные, взволнованные, прекрасные. Каждая по-своему, они заглянули Марине в глаза. Она легла поперек кровати.
— Давай, — шепнула Вероника где-то наверху.
Раздался звонкий шлепок, и Марина ощутила несильную, но острую боль. Госпожа умеет шлепать, подумала она. Я не мазохистка, подумала она, но мне приятно, когда меня шлепают за дело. Правда, я знаю, что не заслужила этого, но они-то этого не знают; тем необходимей наказание. Ах! Она не смогла сдержать возгласа: Госпожа шлепнула ее еще раз, и больнее.
— Еще? — испытующе спросила она.
— Да. Не спрашивайте меня, — скороговоркой выпалила Марина, — делайте, как сами считаете нужным.
Ана почувствовала в себе нехорошее желание причинять боль; она разозлилась и на себя, и на Марину, взбаламутившую темные глубины ее души. Она разгорячилась. Она шлепала Марину все снова и снова, все чаще, все звонче, все больней; ладошка ее уже и сама начала болеть, и это возбуждало ее еще больше. Возгласы Марины превратились в крики; она перестала их сдерживать. Вероника пришла в экстаз. Извиваясь, как танцующая змея, она покрывала поцелуями спину возлюбленной и неистово ублажала свой клитор, кричащий синхронно с Мариной; затем Зайкин клитор, спрятавшийся было от ужаса небывалого действа… и когда этот последний возрос, и увлажнился, и выглянул наружу, Ана оказалась больше не в состоянии продолжать экзекуцию. Она бессильно упала на постель, отдавшись во власть Вероникиных пальцев и губ, и ее сладкий стон завершил все происшедшее.