Испанский сон
Шрифт:
Где-то в Кастилии (я не могу указать точней, поскольку информация носила оперативный характер) судьба свела Франсиско Кампоамора с подразделениями международных бригад. Вначале он познакомился с совсем молоденьким мальчиком, поляком по имени… впрочем, в целях конспирации имена интернационалистов были вымышлены, и мальчишка запомнился Франсиско Кампоамору как товарищ Мигель. На самом же деле это был не кто иной, как Эдик П., сын Адама из Львова; сам Адам тоже, по семейной традиции, собирался было на войну, но подоспели выборы в сейм, и он, поколебавшись, предпочел нырнуть в бурные воды политической деятельности. В порядке ретроспективы скажу, что выбор его не имел никакого значения, так как через несколько лет оба они — и повзрослевший Эдик, и папа его Адам — оказались в одном и том же сибирском лагере, только один как иностранный шпион в рядах интернационалистов, а другой как националист на аннексированной территории Западной Украины. Вы следите за перипетиями?
(При этих словах полностью уже обалдевший Эбенизер только и нашелся что молча кивнуть.)
— Затем Франсиско свел дружбу с русской регулировщицей по имени Исабель, не такой молоденькой, как Мигель, да и не совсем регулировщицей, поскольку регулировать в диспозиции войск было особенно нечего; конечно, Франсиско догадался, что она попросту агент НКВД. Но уважение его к Исабель от этого только возросло; забыв обо всех на свете делах, кроме единственного, они не расставались в течение трех суток, пока не был дан приказ об отводе ее подразделения на восток.
Конечно, не только дружбой народов занимался Франсиско Кампоамор — приходилось принимать участие и в театре военных действий, например в осаде толедского Алькасара… знаете эту историю? Комендант, сволочь, заперся в здании и никого не пускал; тогда Франсиско собственноручно изловил его сына и пригрозил, что ежели тот не…
(Тут Вальд опять выразительно посмотрел.)
— Ладно, — сказал Сид, — это детали… К концу войны, почувствовав усталость, Франсиско Кампоамор решил принять приглашение Советского Правительства поехать на отдых в Крым. В поезде он был несколько удивлен большим количеством отдыхающих. Удивление его возросло, когда пришла пора выходить: в Крыму оказалось значительно холоднее, чем он предполагал исходя из школьных уроков географии. Многое прояснилось, когда на соседних нарах обнаружился товарищ Мигель. Замечу, что в Испании их общение проходило на уровне жестов, так как Франсиско, понятно, не говорил по-польски, а Мигель, то есть Эдик — по-испански; великий, могучий русский язык быстро объединял их теперь. Через несколько месяцев, отражая политические изменения, к ним добавился Адам…
Здесь надобно пояснить, мистер Стамп, что в тоталитарном режиме существовала определенная иерархия, высший слой которой составляли чиновники, непосредственно обслуживающие режим, а следующий слой — работники, обслуживающие этих чиновников. Только эти два слоя и были свободными людьми (впрочем, временно, как станет ясно из последующего); все остальные были рабами, то есть сидели в лагерях и работали за бесплатно. Они тоже разделялись на два слоя: высшим слоем считались бывшие бандиты, а низшим — политические; первые через какой-то срок выходили на свободу (хотя и ненадолго), в отношении вторых делалось все возможное, чтоб они так и не вышли. В отличие от Новой Испании, где статус человека определялся пожизненно, гримаса тоталитаризма была весьма подвижной: высшие слои быстро перемещались в лагеря, и чем выше было положение человека до этого, тем ниже он падал. Теперь ясно, что положение троих наших героев было не самым плохим, но не так уж далеко от него. Хотя большинство людей оказывалось в лагерях совершенно не за что, более бесчеловечных условий их содержания мир не придумал; одетые кое-как заключенные тяжко работали в лютый мороз, толпами гибли от болезней и голода…
При произнесении Сидом последних слов старина Эбенизер неожиданно оживился, вышел из своеобразного ступора, в котором пребывал уже какое-то время, и бесцеремонно вмешался в ткань повествования.
— В этом месте, — сказал он, — я должен объявить перерыв. Мне жаль этих несчастных людей, но все это было давно; в данный же момент от голода страдает один лишь страус, заключенный в моем гараже, и я должен немедленно устранить эту несправедливость.
— Вы ошибаетесь, — с достоинством возразил Сид. — Не знаю, как мой друг, но лично я тоже голоден.
Вальд знаком подтвердил свою солидарность.
— Вы намекаете на то, что я оказываю плохое гостеприимство? — разозлился старина. — Но местный обычай не требует кормить гостей; что же касается напитка, то бутылка давно пуста, и я покамест не вижу оснований доставать еще одну из подвала. Кроме того, вы свободные люди; вы вольны пойти и перекусить в «Тако Белл» или где еще, в то время как страус фактически под арестом. Как вам только не совестно! Я начинаю подозревать, что это вовсе не ваш страус — рачительный хозяин не стал бы морить голодом беспомощное живое существо; вдобавок это не менее жестоко, чем те ужасы, которые ты, мистер Сид, принялся живописать. Желаете спорить?
Друзья устыдились.
— То-то же, — сказал Эбенизер. — Кто со мной?
Вальд и Сид уклонились от ответа.
— Как хотите, — пожал плечами старина и ушел.
— Скажи мне, Сид, — спросил Вальд, как только они остались одни за столом, — какого черта ты понес ему всю эту ахинею?
— Странный вопрос, — обиделся Сид. — Сьёкье ясно сказала — не нужно про воздушное путешествие, придумайте что-нибудь другое. Я и придумываю… Неужели так плохо?
— Ну, не плохо… но зачем так издалека?
— Этого я тебе не могу объяснить, — покачал головой Сид, — вдохновение непознаваемо. Может быть, я подсознательно думал о доне Хуане все время с тех пор, как вспомнил о нем по дороге. Вот я и начал с него; а потом логика властно детерминировала все повествование.
— Но в результате мы так же далеки от нашей цели, как были чуть ли не час тому назад.
— А кто знает, в чем наша цель? — философски вопросил Сид. — Вернуть страуса? или оставить его здесь? Или добраться до Лас-Вегаса, штат Невада? Получить деньги? Получить Сьёкье или кого-то еще? Может, просто получить незабываемые ощущения?
— Кстати, — вдруг вспомнил Вальд. — Все не было случая тебя спросить, как ночью вышло у вас с Венди?
— А никак, — сказал Сид с неудовольствием. — Только-только дело начало слаживаться, как откуда ни возьмись явилась Сэнди и с плачем упала подруге на грудь. Я было обрадовался, думая, что теперь мне достанутся обе, и стал ее утешать… однако не тут-то было: утешить Сэнди мне не удалось, а вот Венди всплакнула тоже, и им обеим стало не до меня. Притом мне даже не удалось дознаться до причины слез Сэнди… Странно, — добавил Сид задумчиво, — ведь ты, кажется, все время был с ней; я и сам хотел у тебя спросить: кто мог так обидеть бедняжку?
— Не знаю, — соврал Вальд.
— Так или иначе, — сказал Сид, — ты напомнил мне, что за прошедшие двенадцать часов мы изрядно нагрешили. Возможно, плохое отношение к нам мистера Стампа — это своего рода знак. А ведь ты мне предлагал помолиться по дороге! да я заупрямился… Признаю свою неправоту.
— Ну, не то чтобы я тебе предлагал, — мягко сказал Вальд, тронутый искренним раскаянием Сида. — В любом случае, это нетрудно исправить…
— Как это исправить, как? — вскричал Сид.
— Помолиться сейчас.