Избранные сочинения в шести томах. Том 6-й
Шрифт:
Мерседес опустилась на роскошный диван, а дон Луис поспешил устроиться на низеньком табурете у ее ног.
кастильских девушек простые и искренние сердца—им ни к чему нежные серенады! Будь наш герой постарше или поопытнее в обращении с женщинами, он бы только обрадовался такому ответу, а в особенности тому, каким тоном он был высказан. Но Луис этого не понял. — Вы жестоко несправедливы ко мне! Как можно на¬ зывать это «серенадами»?! Я могу сомневаться в своих собственных мыслях и чувствах, но все, что произносят мои уста, подсказано сердцем. Вспомните, Мерседес, ведь я люблю вас с самого детства! Уже тогда вы стали для меня единственной, хотя мы оба еще были детьми, увле¬ ченными играми и забавами невинного возраста. — Да, поистине невинного, — повторила'Мерседес, и взгляд ее загорелся, словно светлые воспоминания о ве¬ селых проказах тех дней подбавили в него огня. И разом,, в одно мгновение, рухнула стена, которую возвели между ними годы постоянных наставлений и поучений. —= Вот тогда вы действительно были искренни, Луис! Тогда я всей душой верила в вашу дружбу, верила, что вы с радостью исполняете мои желания. — О* спасибо, спасибо вам за эти драгоценные слова, Мерседес! Первый раз за два года вы говорите со мной откровенно, впервые называете меня просто Луисом, без этого проклятого титула «дон»! — Кастильский дворянин не может забывать о своем высоком звании и не должен позволять этого другим, — ответила наша героиня с таким видом, словно уже сожа¬ лела о допущенной ею фамильярности. — Благодарю вас за то, что вы сразу мне об этом напомнили, дон Луис де Бобадилья. — Что за несчастный у меня язык — всегда болтает не то, что нужно! Но подумайте, разве мои слова, и дела, и все помыслы не говорят о желании служить вам одной, прекрасная Мерседес? Когда^ сама королева приветство¬ вала мою победу на последнем турнире, разве не вас искал я глазами? Разве было у вас хоть одно желание, которое я тотчас не бросился бы исполнить? — Было, Луис. Осмелюсь напомнить вам, что я была против вашего последнего путешествия на север, но вас это не удержало. Я чувствовала, что донья Беатриса недо¬ вольна: ваша любовь к странствиям ей не по душе, она 68
боится, что так вы совсем превратитесь в бродягу и навлечете на себя немилость королевы. — Знаю: вы только потому и хотели меня удержать, но вместо этого лишь оскорбили мое самолюбие. Мне было горько думать, что Мерседес де Вальверде судит обо мне так плохо, что действительно опасается, как бы че¬ ловек с моим именем и положением не связался с шайкой пиратов! — Откуда вы знаете, что я так о вас думала? — Если бы вы попросили меня остаться ради вас, Мерседес, — нет, если бы вы даже возложили на меня тягчайшие обязанности, как на своего рыцаря, или по¬ дарили мне хоть каплю вашей благосклонности, я бы ско¬ рее расстался с жизнью, чем с Кастилией! Но даже ласкового взгляда я не получил в награду за все, что мне пришлось за вас выстрадать... — Выстрадать, Луис? — Разве это не страдание и не мука? Я люблю вас так, что готов целовать землю, по которой вы ступаете, а в ответ — ни доброго слова, ни дружеского взгляда, ни единого знака, который бы говорил, что та, чей образ я храню в душе, как святыню, относится ко мне хоть не¬ много иначе, чем к беззаботному бродяге и ветреному искателю приключений! — Луис де Бобадилья, тот, кто знает вас по-настоя¬ щему, не может о вас так думать! — Тысячу благодарностей за эти добрые слова и еще десять тысяч — за ласковую улыбку, которая их сопро¬ вождала! А теперь, любимая, я готов исполнить любое ваше желание... — Мое желание, дон Луис? — Готов претерпеть самые суровые упреки в нескром¬ ности и неприличии, лишь бы вы снизошли до меня и сказали, почему вам не безразличны мои поступки, по¬ чему они доставляют вам радость или, скажем, огорчение. — Но как же может быть иначе? Разве вы, Луис, могли бы равнодушно следить за судьбой человека, кото¬ рого знали с детства и уважали как друга? — «Уважали»! Ах, Мерседес, неужели большего я не заслужил? — Это совсем не мало, Луис, когда уважают. Тот, кто ценит добродетель, не отдаст свое уважение недостой¬ ному, а вас, зная ваше золотое сердце и рыцарскую 69
доблесть, невозможно не уважать. К тому же я никогда ни от кого не скрывала своего уважения к вам. — Вы говорите это так, словно нечто другое скры-^ ваете. Ах, Мерседес, будьте снисходительны до конца! Признайтесь, что к чувству уважения примешивалось, пусть изредка, пусть совсем робко, но другое, более неж¬ ное чувство! Признайтесь! Мерседес вспыхнула, однако и на сей раз не дала же¬ ланного ответа. Некоторое время она молчала. А когда заговорила, то голос ее звучал неуверенно и часто пре¬ рывался, словно она сама не знала, нужно ли и можно ли говорить о том, что она собиралась сказать. — Вы много путешествовали, Луис, много бывали в дальних краях и даже навлекли на себя кое-чье недоволь- ство своей любовью к бесконечным скитаниям, — осто- рожно начала Мерседес. — Почему бы вам снова не завое¬ вать доверие вашей тетушки тем же самым способом, каким вы его потеряли? Я вас не понимаю. Вы воплощение осторожности, —< и вдруг такой странный совет! — Люди скромные и осторожные хорошо обдумывают свои поступки и слова, и таким можно верить. Если не ошибаюсь, смелый замысел Колумба поразил вас, хотя вы и пытались скрыть это за насмешливыми речами. — Отныне я буду относиться к вам еще с большим уважением, Мерседес, потому что, несмотря на мое дурац¬ кое поведение и легкомысленную болтовню, вы сумели разглядеть истинное чувство, затаенное в самой глубине моей души. Да, вы не ошиблись! С тех пор как я услы¬ шал об этом грандиозном плане, он не выходит у меня из головы. Образ генуэзца теперь все время появляется рядом с вашим, любимая, он у меня в сердце и перед гла¬ зами. И мне кажется, что в его словах должна быть доля истины: столь благородный замысел не может состоять из одной лжи! Мерседес не сводила с дона Луиса пристального взгляда, и огромные прекрасные глаза ее постепенно раз- горались тем ярким огнем восторга, который обычно бы- вает глубоко скрыт и вспыхивает лишь в минуты силь¬ ного душевного волнения. Да, в нем не может быть -лжи! — торжественно проговорила Мерседес. — Само небо внушило генуэзцу его высокий замысел* и рано или поздно он докажет свою 70
правоту. Представьте себе, что корабль обогнул всю землю, далекие восточные и жаркие страны приблизи¬ лись к нам и тень креста осенила даже опаленный солн¬ цем Катай! Это возвышенные, смелые мечты, Луис, и тот, кто может их осуществить, тот, кто удостоится чести быть участником столь великого дела, покроет себя неувядае¬ мой славой! — Клянусь небом, я завтра же с утра найду генуэзца и попрошу его взять меня с собой! Если дело стало только из-за денег, то это легко поправить. Вы говорите, как подобает благородному, щедрому и бесстрашному кастильцу! — воскликнула обычно сдер¬ жанная Мерседес с несвойственным ей пылом. — Вот слова, достойные Луиса де Бобадилья! Но у нас обоих сейчас не так уж много золота, а для такого дела его по¬ надобится гораздо больше, чем может найтись у простого подданного. Кроме того, в случае успеха Колумб откроет обширные новые земли, которыми надо будет кому-то управлять и распоряжаться, так что подобная экспедиция под силу только нашим государям. Мой могущественный родственник герцог Медина Сели подробно ознакомился с планами Колумба и отнесся к ним одобрительно, как это видно из его писем к королеве. Но даже он считает это дело для себя непосильным и употребил все свое влияние, чтобы склонить нашу повелительницу на сто¬ рону генуэзца. Поэтому нечего и думать, что вы один сумеете осуществить столь великое предприятие, если им не заинтересуются наши государи. — Вы знаете, Мерседес, прй дворе я не пользуюсь влиянием й ничем не могу помочь Колумбу! Король слиш¬ ком холоден, осторожен, неискренен и смотрит косо на всех, кто на него не похож. — Луис, стыдитесь! Вы находитесь в его дворце, под его кровом и пользуетесь его покровительством и госте¬ приимством! — Нет, только не я! — с горячностью возразил юноша. — Это жилище моей царственной повелительницы доньи Изабеллы. Гранада завоевана Кастилией, а не Арагоном. О королеве, Мерседес, вы не услышите от меня ни одного непочтительного слова, ибо она так же благо¬ родна, справедлива и добра, как вы. А что касается ко¬ роля, то у него множество тех же самых недостатков, ко¬ торые присущи всем нам, корыстным и безнравственным 71
мужчинам. Даже среди самих арагонцев вряд ли найдется хоть один юный рыцарь с горячей кровью, который бы искренне и честно любил дона Фердйнанда. Зато доныо Изабеллу боготворит вся Кастилия! — Может быть, вы отчасти и правы, Луис, но все равно говорить об этом опасно. Дон Фердинанд наш ко¬ роль, и, хотя я не так уже много бываю при дворе, мне кажется, что тем, кто вершит судьбы простых смерт¬ ных, часто приходится потакать их слабостям, чтобы порочность людей не восстала против самых мудрых ре¬ шений. Кроме того, как можно искренне любить жену и не уважать ее мужа? Мне кажется, супруги так тесно связаны между собой, что у них один характер, одни достоинства и одни недостатки. — Надеюсь, вы не станете сравнивать искреннее благо¬ честие и добродетели нашей царственной повелительницы с осторожностью и лукавством нашего погрязшего в ин¬ тригах короля! — Я не хочу их сравнивать, Луис. Мы обязаны их одинаково чтить и повиноваться им обоим. И если в донье Изабелле больше искренности и чистосердечия, прису¬ щего женщинам, то разве не объясняется это теми раз^ личиями, которые существуют между женщиной и муж¬ чиной? — Если бы я действительно думал, что вы хоть в какой-то мере относитесь ко мне так же, как к этому рас¬ четливому и лицемерному королю Арагонскому, я бы при всей моей любви к вам сбежал куда глаза глядят, чтобы не сгореть со стыда! — Никто не собирается вас равнять с лицемерами или обманщиками. Просто иногда бывает лучше промолчать, чем говорить правду, а вы этого не умеете, вот как сей¬ час. А когда вам об этом говорят, у вас делается такой вид, словно вы готовы ринуться на обидчика и пронзить его копьем! — Должно быть, я не очень-то хорошо выгляжу, если мой вид вызывает у вас подобные мысли, прекрасная Мер¬ седес! — с упреком ответил юноша. — Я вовсе не себя имела в виду, — поспешила попра¬ виться Мерседес, и на щеках ее снова вспыхнул румя¬ нец. — Ко мне вы всегда были снисходительны и добры, Луис. Я только хотела, чтобы, говоря о короле, вы выска¬ зывались осторожнее. 72
—г Ну хорошо. Вы начали говорить о том, что я мор-^ ской бродяга... — Нет, нет! Я таких слов не говорила! Это ваша те¬ тушка могла бы так сказать, да и то без всякого намере¬ ния вас обидеть. А я сказала, что вы много путешествовали и побывали в дальних краях. — Хорошо. Возможно, я и заслужил прозвище бро¬ дяги, поэтому не стану жаловаться. Вы сказали, что я много странствов!ал, повидал далекие земли, и с одобре¬ нием отзывались о планах генуэзца. Насколько я понял, вы хотите, чтобы я присоединился к этому искателю приключений, не так ли, Мерседес? — Да, Луис, вы меня правильно поняли. Я считаю, что это смелое предприятие вполне достойно вашего дерзкого разума и вашей воинской доблести. А слава, которую оно вам принесет в случае успеха, заставит забыть все ваши прежние ошибки, совершенные под влиянием горячности и неопытности. С минуту дон Луис молчал и пристально смотрел на разрумянившееся лицо Мерседес. Глаза ее сияли огнем возвышенного восторга, но в сердце юноши зашевелился червь ревности .и сомнения. Он спрашивал себя, действие тельно ли это прелестное создание так искренне печется о его судьбе и не кроется ли за желанием отправить его в далекий путь какая-нибудь задняя мысль? — Больше всего я хотел бы сейчас заглянуть в вашу душу, донья Мерседес, — наконец проговорил он. — Де¬ вичья скромность и робость очаровывают и ослепляют нас, делая вашими рабами, и в то же время держат нас в полном неведении, Всем этим чарам я предпочел бы сейчас открытую схватку на поле боя с поднятым - за¬ бралом! Значит, вы хотите, чтобы я отправился в экспе¬ дицию, которую большинство разумных и осторожных людей, в частности дон Фердинанд, коего вы так чтите, считают безумной и обреченной на верную гибель? Если это так, я завтра же отправлюсь куда глаза глядят, лишь бы избавить вас от своего ненавистного присутствия и не мешать вашему счастью! — Как вы можете говорить так, дон Луис! Что дало вам право для столь жестоких и несправедливых подо¬ зрений! — воскликнула Мерседес. Подобное недоверие заслуживало самых суровых слов, но, несмотря на всю свою гордость, девушка не могла совладать с собой, и 73
слезы обиды брызнули у нее из глаз. — Вы знаете, что никто здесь не желает вам зла, вы знаете, что все готовы воздать вам должное, хотя от сдержанных и осторожных кастильцев трудно ожидать, чтобы они относились к та¬ кому скитальцу, как вы, с тем же одобрением, как к какому-нибудь любезному придворному или доброде¬ тельно-суровому рыцарю. — Простите меня, дорогая Мерседес, но ваша холод¬ ность и неприязнь порой сводят меня с ума! — Холодность! Неприязнь! Как вам не совестно, Луис де Бобадилья! Когда Мерседес де Вальверде была такой с вами? — Боюсь, что и сейчас донья Мерседес де Вальверде подвергает меня подобному испытанию. — В таком случае, вы просто не понимаете моих побуждений и дурно судите о моем сердце. Нет, Луис, я не испытываю к вам неприязни и не могу быть с вами холодна. Но раз подобные подозрения настолько овладели вами и причиняют вам страдание, я постараюсь говорить яснее. Я даже готова поступиться своей девичьей гор¬ достью, позабыть о сдержанности и осторожности, прили¬ чествующих моему положению, лишь бы избавить вас от сомнений, хотя и знаю, что потом вы можете подумать обо мне бог весть что и, может быть, даже снова устре¬ митесь очертя голову в какое-нибудь невообразимое пла¬ вание на поиски новых приключений. Но все равно, я скажу: советуя вам присоединиться к Колумбу и добро¬ вольно принять участие в осуществлении его благород^ ного замысла, я заботилась только о вашем счастье* Сколько раз, снова и снова вы клялись, что ваше счастье. — Мерседес! О чем вы говорите? Мое счастье это вы! — А для того, чтобы я была с вами, вам нужно оправ¬ дать в глазах людей вашу склонность к бродяжничеству каким-либо достойным делом, которое принесет вам славу, побудит донью Беатрису выдать свою воспитанницу за своего дерзкого племянника и завоюет вам расположение доньи Изабеллы. — А ваше? Поможет ли мне это плавание завоевать вас, вашу благосклонность? — Луис, если вы так уж хотите это услышать, — вы уже завоевали меня... Нет, нет, умерьте вашу пылкость и выслушайте меня до конца! Я призналась вам в том, 74
о чем девушке не следовало бы говорить, но больше я не забудусь. Без доброго согласия моей опекунши и мило¬ стивого одобрения ее высочества я ни за кого не выйду замуж, даже за вас, Луис де Бобадилья, как ни дороги вы моему сердцу... Слезы нежности навернулись у нее на глаза, мешая говорить, но она продолжала: — Я не могу выйти замуж без одобрения тех, кто имеет право радоваться или печалиться за судьбу одной из наследниц рода Вальверде. Мы с вами не пастух и пастушка, нас должен венчать епископ в кругу много¬ численных друзей, приносящих нам свои искренние поздравления. Ах, Луис, вы упрекнули меня в холодно¬ сти и безразличии... — Подавленное рыдание на миг пре¬ рвало речь благородной девушки. —* Нет, молчите, слу¬ шайте меня! Пока сердце переполнено, дайте мне излить душу, потому что потом стыд и сожаление заставят меня горько раскаиваться в своей откровенности. Не йсе были так же слепы, как вы! Наша милостивая королева прекрасно разбирается в женской душе и давно уже от¬ крыла то, чего вы никак не хотели видеть. Только ее прозорливость и мудрость помешали мне давно уже открыть вам все или хотя бы часть того, в чем я сейчас призналась вам, сама того не желая..< — Как, неужели донья Изабелла тоже против меня? Неужели мне придется убеждать ее так же, как мою слишком рассудительную и не в меру щепетильную те¬ тушку? — Луис, горячность делает вас несправедливым.; Донья Беатриса де Мойя никогда не была ни слишком рассудочной, ни излишне щепетильной, она только осто¬ рожна. Более верного и более благородного друга, чем она, трудно сыскать, а по характеру она сама искренность и простота. Многое из того, что мне дорого в вас, перешло к вам из ее рода, и за это вы должны ее только благода¬ рить. Что касается ее высочества Изабеллы, то ее досто¬ инства мне, надеюсь, не придется защищать. Вы сами знаете, что она относится к своим подданным, как родная ^ мать, что для нее мы все одинаково дороги, во всяком случае все, кого она знает, и что если она что-нибудь делает, то лишь из добрых чувств и осторожности, вну^ шенной мудростью поистине бесконечной, как выразился при мне один кардинал.. 75
— Ах, Мерседес, когда вся Кастилия служит тебе тро1 ном, а Леон и другие богатейшие провинции — скамееч¬ кой для ног, не так уж трудно быть осмотрительной, мудрой и доброй! — Дон Луис! — прервала его девушка с поистине не женской твердостью и чисто женской искренностью. — Если вы хотите сохранить мое уважение, никогда не го¬ ворите так о моей высокой госпоже! Все, что она сделала для меня, было сделано из материнских побуждений, с материнской добротой, а теперь, после ваших несправед¬ ливых слов, я бы прибавила — и с материнской осмотри¬ тельностью! — Простите меня, любимая, обожаемая Мерседес! После того, что вы мне так великодушно доверили, вы мне в тысячу раз дороже и ближе. Но я не успокоюсь, пока не узнаю, что говорила о нас с вами королева. — Вы знаете, как она всегда была ласкова и мило¬ стива ко мне, Луис, и как я должна быть благодарна ей за снисходительность и доброту. Не знаю, как это получи¬ лось, но даже ваша тетушка ничего не подозревала о моих чувствах к вам, так же как и все прочие мои род¬ ственники. А вот королева проникла в мою тайну еще тогда, когда она была скрыта от меня самой. Вы помните турнир, после которого вы тотчас покинули нас и отпра¬ вились в свое последнее безумное путешествие? — Конечно, помню! Только ваша холодность в миг моего торжества, когда я вышел победителем, заставила меня бежать из Испании куда глаза глядят, хоть на край света! — Если бы этого было достаточно, чтобы добраться до края света, все препятствия были бы уже сейчас устранены и мы бы зажили счастливо, ни о чем больше не думая, — проговорила Мерседес с лукавой улыбкой, но тут же голос и взгляд ее смягчились, и она ласково при¬ бавила: — Но боюсь, что вы просто подвержены присту¬ пам безумия и никогда не перестанете стремиться на край света, а то и дальше. — Одного вашего слова достаточно, чтобы я навсегда осел на одном месте, как эти башни Альгамбры. Одной вашей улыбки в день довольно, чтобы приковать меня к вам крепче, чем пленного мавра. Любуясь вашей кра¬ сотой, я позабуду обо всем на свете!.. Но что же ее вы¬ 76
сочество — вы не рассказали о том, что говорила коро¬ лева. — Тогда вы одержали победу, Луис! Весь цвет кастильского рыцарства участвовал в этом турнире, но с вами никто не мог сравниться. Даже Алонсо де Охеда был выбит из седла вашим копьем! Ваше имя было у всех на устах, все восхваляли вас и готовы были забыть ваши прошлые ошибки. Все, кроме одного человека. — И это были, конечно, вы, жестокая Мерседес! — Вы должны меня знать лучше, несправедливый Луис! Я в тот день видела на турнирном поле только бла¬ городного, великодушного и мужественного рыцаря, на¬ деленного всеми рыцарскими достоинствами. Самой осмо¬ трительной оказалась королева. После окончания тор¬ жества она призвала меня, в свою ложу, почти час милостиво и ласково беседовала со мной и лишь после этого коснулась наконец истинного существа дела. Она заго¬ ворила, Луис, о нашем христианском долге, о долге жен¬ щин, а главное — о тех торжественных обязательствах, которые возлагает на нас брак, и о многих неизбежно связанных с ним трудностях, если не страданиях. Она растрогала меня до слез своей материнской добротой и взяла с меня обещание, которое я подтвердила добро¬ вольным обетом, что, пока она. жива, я не пойду под ве¬ нец без ее личного благословения или, по крайней мере, письменного согласия в случае ее болезни или отсут¬ ствия, — Клянусь святым Денисом Парижским! Королева воспользовалась вашим чистосердечием и добротой ду¬ шевной, чтобы настроить вас против меня! — Нет, Луис, ваше имя даже не было ни разу упо¬ мянуто! И я бы не стала вам говорить об этом, если бы в продолжение всего разговора не думала только о вас. Не знаю, для чего королева взяла с меня такое обещание, но ваш образ все время стоял передо мной, и — я чув¬ ствую сердцем, хотя, может быть, и ошибаюсь, — мне кажется, она это сделала, чтобы я не вышла за вас без ее согласия. Однако материнское сердце и доброта доньи Изабеллы всем известны, и я не сомневаюсь, что она пойдет навстречу моим желаниям, когда убедится, что я сделала достойный выбор, хотя чересчур осторожным людям такая уверенность может показаться не совсем обоснованной. 77