Китай, Россия и Всечеловек
Шрифт:
Итак, в западной эйкумене победило линейное мышление, устремленное вперед, подгоняющее под себя пространство и время. Свойство линейного мышления – отсекать одну половину от другой ради ускорения движения: прошлое от настоящего, разум от чувства, материю от духа, что не могло не исказить сознание, которое уже Гегель назвал «несчастным». И Бердяев называет сознание «несчастным», ибо сознание подчинено закону, который знает общее и не знает индивидуального. «Самая структура сознания легко создает рабство».
Никакая часть себе не принадлежит, обречена на несвободу: «быть, чтобы иметь». Но именно «часть» довлеет над человеком, диктует истории, что делать дальше. Психология части порождала войны и революции, совершавшиеся во имя господства «целого», которое целым не являлось, ибо состояло из частей, себе не принадлежащих. Потому-то ни мировое господство, ни стремления сверхдержав не могут осуществиться. Не потому ли, что не отвечают высшему Закону, онтологической Справедливости, исключающей существование одного за счет другого.
Так или иначе, больше не уповают ни на науку, ни на логику. По крайней мере, не теряют надежды на обновление того и другого: вернув человеку «меру», очеловечить то и другое. Слишком долго господствовало левополушарное мышление, отвечающее за числовую упорядоченность мира, но порядок не наступил и, похоже, не предвидится. Может быть, время вспомнить о том, для чего же человеку дано полушарие правое, отвечающее за целостность мира?
С одной стороны, наступает фаза Свободы – по закону восходящей Эволюции. С другой, стремление к Свободе принимает дикие формы. И получается, что свобода недостижима в петляющей линии одномерности. Таково свойство линейного мышления – превращать все в свою противоположность: победу в поражение, друзей во врагов, цель в средство. Любая «глобализация» обернется против человека, если повинуется закону части, вопреки единству нераздельному и неслиянному.
Клиповое сознание и японское хокку
И все то, что взаимно не согласуется, согласуется с низшим миром.
Бл. Августин
Сознание, собственно, не может не меняться, если всему присущ закон самоорганизации. Но, меняясь на поверхности, не меняется на глубине, чему свидетельство так называемое «клиповое сознание», которое становится предметом обсуждения. [402] Что это? Признак распада, кризиса культуры или естественный процесс, смена одной фазы другой? Но если смена, то в том ли направлении? Вверх, к свету, или вниз, во тьму? Не все новое во благо, особенно в наше шаткое время квазиценностей. Если что-то существует за счет чего-то, новое отрицает прошлое, то отрицает и себя. Прерывая связь с Основой, теряет веру в жизнь. Потому «бездомность становится судьбой мира», по Хайдеггеру. От судьбы не уйдешь; но можно уйти от кармы, осознав ее причины. Бездомность, потерянность «коренится в покинутости сущего бытием», заверяет Хайдеггер. «Существует лишь бесконечный круговорот, состоящий во взаимном обмане и самообмане посредством идеологий. Сознание эпохи отделяется от всякого бытия и заменяется только самим собой. Тот, кто так думает, ощущает и самого себя как ничто. Его сознание конца есть одновременно сознание ничтожности его собственной сущности. Отделившееся сознание времени перевернулось». [403]
Но если сущее отпало от Бытия, то все переворачивается на 180 градусов, верх и низ меняются местами, что заставило Сартра говорить о «перевернутом мире». И сколько ни надеялись на «философию жизни», все шло своим чередом не в том направлении. Не потому ли, что предали забвению нравственный смысл истории, «скрытое в глубине сердца каждого народа начало, составляющее его совесть, тот способ, которым он воспринимает себя и ведет себя на путях, предначертанных ему в общем распорядке мира»? [404]
В оправдание «клипового сознания» говорят, что слово утратило силу, уступает место образу, изображению. Склонные к психоанализу натуры находят общее с наскальными рисунками древних, свидетельствующих не столько о рациональном, сколько о зрительном восприятии мира. Действительно, отпавшее от Логоса слово, утратив божественный смысл, теряет силу. Вслед за словом по той же причине, отпав от Логоса, теряет доверие логика. Она как бы сделала свое дело, организовала сознание, теперь уступает место попранной интуиции. Связывая по горизонтали последующее с предыдущим, логика, не приобщенная к чувству, волей-неволей обрекает то и другое на зависимость. Отсюда неприятие линейности любого рода, штампов, ущемляющих свободу мысли. В логике, конечно, не отпала необходимость, без нее и интуиция не реализуется, но им предстоит встреча.
В предчувствии зона Свободы (о его неизбежности писали философы России) происходит бунт против всякой одномерности, ограниченности, в том числе формальной логики, на смену которой должна прийти «многомерная». Но предчувствуя – на подсознательном уровне – грядущую Свободу как необходимость, человек не может ее воспринять. Не потому ли, что ищет не там – вовне, а не внутри? Сказано: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин., 8, 32). Заметьте, сначала познаете истину, потом станете свободными. Или: лишь познавший истину может быть свободным. Лишь живущий по Истине может быть свободен. Познавший Истину совершенен, совершенный не посягает на свободу другого.
Однако время предъявляет счет. Пробуждается инстинкт свободы, проявляясь в стремлении избавиться от прежних форм зависимости. Освобожденное от слов пространство заполняется чем-то логически необоснованным: сценой, случайным фрагментом – «клипом». Собственно, разрыв логической связи, ее замена спонтанным фрагментом началась уже давно – в искусстве авангарда, в философии. Называют Василия Розанова, Льва Шестова, который уверял, что философия должна стать «фрагментарной», как у Ницше. Почему? Не потому ли, что настало время Свободы? Но Свобода есть Целое. Освобождаясь от уз, не освободиться бы от Основы, без которой все рушится, обречено на «бездомность».
Но те, кто не утратил чувства Целого, пришли не к «атомизации», а к Всеединству, к «индивидуализации любви» (по Вл. Соловьеву) или к «сингулярному сознанию», каждая точка которого сопряжена с вечностью (по Бердяеву, для которого свобода духовна – «дух индивидуализирует»). Однако человек, не привыкший к Свету, зажмурился и пошел по прежнему пути: не индивидуализируется в духе, а дробится в материи. Пошел по доступному пути, не требующему душевных усилий, приняв часть за Целое. Об опасности подмены целого частью века назад предупреждали святые отцы. Истинным душам свойственно «видение и знание не от части и не по частям… но целостное и всеобъемлющее» («Исповедь» Блаженного Августина, 12, 13). Бог привел все к единому порядку, продолжает святой Августин, но человек «разрывает» единое целое, предпочтя из личной гордости «одну часть», «мнимое единство», таким образом, ставит «часть» выше «целого».
Оттого и стало наше сознание «одномерным», «несчастным». Не желая с этим мириться, бунтуют. Не только глашатаи «контркультуры», выступившие против репрессии в человеке природного начала, но почти все искусство XX века направлено против ущемления человеческой свободы. [405] Но и бунтуют по старинке: не то, так другое, третьего не дано, мыслят по принципу рычага – или то, или другое. Оттого впали в другую крайность и пришли к тому же – к зависимости от свободного чувства (либидо). Уповают на фрагмент, на часть, а потом удивляются, что перестали понимать происходящее. И социологи признают, «что наша жизнь все больше раскалывается на автономные области, никак не связанные или связанные тем, что вставляются в автоматизированную организацию, в механизмы, господствующие в нашей жизни». [406]