Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии

Коллектив авторов

Нгуен Хыу Тинь [1517]

Перевод Д. Самойлова

Скорбя о своей судьбе

Сед, ни славы, ни чинов. Что за век! Кто я таков? Горько мне: полно препон. Не завел учеников. Тем, кто возлюбил людей, Безразлично, кто каков. Доброта — удел небес, Я же слишком бестолков.

Связка шутих

1517

Нгуен Хыу Тинь(ум. в 1787 г.) — видный государственный деятель; примкнул к восстанию тэйшонов, затем перешел на сторону «законной» династии Ле и был казнен тэйшонами.

Это дело ловких рук — Пук шутих распался вдруг, Чем поспешней, тем слышней. Что осталось? Только звук.

Фам Тхай [1518]

Третье и четвертое стихотворения в переводе В. Топорова, остальные — Д. Самойлова

Сам о себе

¹Про меня хотите знать? Тридцать лет, Ли меня звать. Детям надо б потолстеть, Рукописи потончать. Перекрасить мир не мог. [1519] Петь хотел — пришлось молчать. Хлеб насущный свой жую, Сгину — некому скучать. ²Пять-шесть

лет кругом разбой, Как предсказано судьбой. Что я видал тридцать лет? Как дерутся меж собой. [1520] Что завел? Лишь том стихов Да кувшин полупустой. К Будде на небо пора, [1521] Сыт мирскою суетой.

1518

Фам Тхай(1777–1813) — выходец из семьи видного военачальника и придворного, воевавшего против тэйшонских повстанцев; идя по стопам отца, участвовал вместе со своим другом Чыонг Данг Тху в заговоре с целью реставрации свергнутой тэйшонами династии Ле. Заговор был раскрыт. Чыонг Данг Тху умер. Фам Тхай и сестра Чыонг Данг Тху, по имени Чыонг Куи Ньы, полюбили друг друга; но девушку выдали замуж за другого, и она отравилась. Разочарованный в жизни поэт стал скитальцем, кормясь стихами, написанными на случай, пристрастился к вину. События личной жизни Фам Тхая легли в основу сюжета его романа в стихах «Вновь обретенные гребень и зерцало», где он, как и в лирике, проявил себя великолепным мастером поэтической формы.

1519

Перекрасить мир не мог. — Вероятно, речь идет об участии автора в неудавшемся заговоре с целью реставрации Ле.

1520

Как дерутся меж собой… — В ор. говорится о том, что за прожитые автором тридцать лет сменились «с ужасающей быстротой» пять или шесть государей.

1521

К Будде на небо пора… — В ор. автор молит Будду прервать цепь его земных существований (карму) и взять на небо.

Стихи, посланные возлюбленной Чыонг Куинь Ньы

С тех пор, как тайно повидал пленительный нефрит, Неизъяснимую печаль душа моя таит. Как будто скорбную струну, тревожит ветр сосну. Луна плывет в моей ночи, и солнце ввысь летит. Любовь до смерти ль нам с тобой дарована судьбой? Не часто встреча двух людей согласие сулит. Вздохни о счастии вдвоем и оглядись кругом.— Неужто же мирская пыль зерцало загрязнит?

Гора Слон

Творец на выдумки хитер и в них не превзойден. Воздвиг он гору на земле, назвали гору: Слон. Как будто пред владыкой — Слон коленопреклонен. Пред ним прозрачная вода, и хобот свесил он. Деревьев сень, как балдахин,— с подножья до вершин. А золотые облака — седло для ездока. И дождь и град в бока стучат, но этот гнев смешон: Из камня скроенный, стоит — замшел и задублен.

Из романа в стихах «Вновь обретенные гребень и зерцало»

Два давних и преданных друга Фам Конг и Чыонг Конг дают клятву соединить в будущем узами брака своих детей и обмениваются в подтвержденье обета дарами — зеркалом и гребнем.

В стране начались беспорядки и смута. В своих скитаньях Фам Ким (сын Фам Конга) встречает Чыонг Куинь Тхы (дочь Чыонг Конга). Они полюбили друг друга. Им помогают Хонг, служанка Куинь Тхы, и слуга Фам Кима, Иен. Но родители, по приказу наместника, намерены выдать Куинь Тхы за другого. Девушка, разлученная с любимым, решает покончить с собой.

Куинь Тхы прощается с жизнью

Куинь Тхы в страданье: «Хрупкое созданье — внешность! Клятвы здесь витают, Но о них не знает милый. Мыслила: топиться, Но душа боится смерти, Жажду я свиданья, Чтоб ему признанье молвить. Слышать его речи И уйти до встречи новой». И посланье шепчет, На бумаге жемчуг — слезы. «Лунный старец тянет нить, [1522] Чтобы нас разъединить! Страшно в мире красоте: Углю с яшмою не быть. [1523] Лист и птица злы ко мне [1524] И мечтают погубить. Ива тянется к любви, Но не знает, как любить! Худо быть тростинкой, [1525] Затянулся дымкой месяц. Все ко мне жестоки, Розовые щеки блекнут. Небу, как дитяти, [1526] Вешней благодати жалко. И один лишь ветер Развевает пепел горя. Ты ли образ Духа, Лунная старуха, знала, Что меня страданье Ждет в существованье новом? Пусть моя записка Все, что сердцу близко, скажет». Та, что им любима, Ранила Фам Кима словом. Начал он гаданье, Написал названья духов. [1527] Дурно на таблицах Сказано о лицах близких. [1528] При другом гаданье Выпал знак страданья снова: В Огненных палатах Знак огня и злата выпал. Он в тоске, в тревоге. Вот он и в дороге скоро. Путь окончив дальний, Видит он печальный образ: Девушку в расцвете. Выло время третьей стражи. И тогда неслышно Из-за шторы вышла фея. Ивы скорбный облик — Щеки, словно облак бледный. К ней спешит любезный. Тут бы и железный плакал! Два цветка, чьи корни Сжаты в тесной форме жизни. Тихо молвит ива: «Буду ли счастлива в карме? Как войдем в общенье В новом воплощенье, милый? На руке прекрасной Выведу я краской имя. Милому на счастье Эти два запястья дам я». Ким в ответ на это Два вернул браслета деве. «Лучше не встречаться, Если разлучаться надо. Ведь тверда, как камень, Что стоит веками, клятва». Завершилась рано С боем барабана встреча. И ушла в покои Под звучанье мо и дана. [1529] Только засветлело, С моста зазвенела сбруя. Видит из-за шторы Пышные уборы — гости. Несколько парчовых Надевает новых платьев. Шпильку и камею И еще на шею жемчуг. Держит пред собою Зеркало с резьбою тонкой. Весь убор надела И служанку дева кличет. «Хонг, — она сказала,— Ты судьбу связала с Иеном. Соблюдай три долга [1530] И блюди, как должно, мужа. Вместе с ним едино В Фаме господина чтите. Я уйду и друга С поворотом круга встречу». [1531] Слушала служанка, Госпожу ей жалко стало. Ей страшна разлука, Нож, как лист бамбука, блещет. И она без слова Жизнь отдать готова рядом. Госпожа ей молвит: «Твое сердце полнит верность. Но велю иное: Верною женою будешь. Я ж гонима роком К Девяти потокам вечным». Вот отвар смертельный Из пяти растений выпит. И отходит дева Из сего предела в дальний, Где струятся воды, Где беззвучно годы длятся, Где в одном потоке Жизни, смерти сроки слиты.

1522

Лунный старец тянет нить…— В ор. говорится о том, что Лунный старец так и не сплел воедино нити жизней влюбленных. Вьеты верили в

то, что на луне живут два духа — Старец и Старица, сплетающие нити жизней супругов.

1523

Углю с яшмою не быть… — Матафорический образ несовпадения судеб влюбленных.

1524

Лист и птица злы ко мне… — Здесь объединены в переводе две строки оригинала: «Листья, ревнуя к красивым бровям, топят их (отражения) в синей воде; // Птицы, завидуя алым губам, не приносят (героине) добрых вестей…» Листья (ивы) в старой поэзии всегда сравнивались с женскими бровями; птицы являлись вестниками. В этих строках противопоставляется природа (жизнь) судьбе героини, то есть подчеркивается ее обреченность.

1525

Ива тянется к любви… Худо быть тростинкой… — Ива и тростинка — символы женской слабости и беззащитности.

1526

Небу, как дитяти… — В старой поэзии бытовало сравнение Небесного творца со своенравным младенцем, вершащим все по своему капризу.

1527

Написал названья духов. — В ор. сказано, что Фам Ким начертал имена небесных покровителей Хау Тхо (Духа земли) Данг Тхана (Духа древес, может быть, змей), то есть воззвал к их помощи.

1528

Дурно на таблицах // Сказано о лицах близких. — В ор. речь идет о «шести близких» (отец, мать, брат, сестра, ребенок).

1529

Под звучанье мо и дана… — Мо. — См. сноску 1443; дан — здесь: струнный музыкальный инструмент.

1530

Соблюдай три долга… — В ор. Куинь Тхы призывает Хонг блюсти четыре добродетели (трудолюбие, достоинство, скромность, нравственность) и три долга (перед родителями, мужем и детьми) — основные нормы конфуцианской этики.

1531

Я уйду и друга // С поворотом круга встречу. — Здесь: обращение к образу творца вселенной — Великого гончара (см. сноску 1428); повороты гончарного круга символизируют перемены жизненных судеб.

Когда Куинь Тхы умерла, Фам Ким постригся в монахи. После смерти Куинь Тхы рождается ее сводная сестра Тхюи Тяу (новое воплощение умершей). Тхюи Тяу, одаренная талантами к стихосложенью и музыке, переодевается вместе со своей служанкой Оань в мужские костюмы и отправляется странствовать.

Встретив в пагоде Фам Кима, она, под видом юноши, состязается с ним в сочиненье стихов и песен.

Состязание Фам Кима и Тхюи Тяу в сочинении стихов и музыки

«Ты, Оань, смирила Боль, — проговорила Тяу.— Дай про расставанье Мне сыграть на дане лунном [1532] . Затянул туман луну. Снег ложится На Корицу. Гуси тянут в вышину. И на холоду Замерли в саду Бабочка и птица. И поникли вдруг Маи и бамбук! Только песня длится. Нет луны и звезд И далек Сорочий мост. [1533] Нгыу Ланг с Тик Ны [1534] — Вы разделены Рекою! Радуга нарядна, Но к ней путь изрядно труден. Облака, как вести, Но везде на месте праздность. Только струны дана С радостью нежданно грянут: Две струны в единстве Парой мандаринских уток. Как неясны узы! Тяжелы обузы жизни!» Ким из дома вышел И вблизи услышал песню. Слушал он в печали, Звуки отвечали сердцу. «Лишь Бо-я когда-то Так сыграть для брата мог бы! [1535] Фея в замке Лунном Так звенит по струнам дана, И на хоангкаме Вьются мотыльками звуки. [1536] Тот напев прекрасный Вызывает странствий жажду! Стон разлуки длинной Пары журавлиной слышен. Разлученных муки Чуешь в каждом звуке скорбном». Ким запел ответно, И, как шелест ветра, песня Тонких штор достигла. Слушая, затихла дева. «Светит яркая луна. Пахнет, млея, Орхидея. И спокойна глубина. Иволга лепечет, Ласточка лепечет. Ветер парусом трепещет. В редких звездах вышина. И туманы поредели. Вышел путник со свирелью, Значит — скоро быть веселью. Скоро встреча суждена. Да, не за горами Праздник с фонарями [1537] — встреча. После испытанья, Будет рокотанье песен. Свежи и прекрасны Затканные красным ткани! Пусть весна далеко, Расцветет до срока осень. Млечный Путь струится, И Тык Ны стремится к брегу». Песня в отдаленье Отвечает пенью Тяу. Как слова пристойны, Как легки и стройны звуки, И напев, присущий Иволге поющей, сладок.

1532

Лунный дан— двухструнный щипковый музыкальный инструмент; его круглый корпус сходен с лунным диском.

1533

И далек Сорочий мост. — См. сноску 1254.

1534

Тик Ны— по-вьетнамски Небесная Ткачиха, Нгыу Ланг— Пастух.

1535

Лишь Бо-я когда-то // Так сыграть для брата мог бы! — Речь идет о сановнике древнекитайского царства Цзинь, который славился игрой на цитре. Однажды, путешествуя по реке, он остановился на ночь у берега и заиграл. Его услышал простой дровосек, по имени Чжун Цзы-ци. Оказалось, что он выдающийся знаток игры на цитре. Бо-я (Юй Бо-я) восхитился его тонким пониманием музыки, и они побратались. Через год Чжун Цзы-ци умер. Бо-я пришел на его могилу, сыграл для него и спел, затем порвал струны и разбил цитру.

1536

И на хоангкаме // Вьются мотыльками звуки… — Хоангкам (вьетнамск. «желтый корень») — сантеллария, травянистое растение, из корней которого готовят лекарства; побеги хоангкама невысоки, и речь здесь идет о том, что звуки музыки стелются над самой землей. В ор. есть также упоминание и о том, что звуки возносятся ввысь, к кронам деревьев, то есть музыка заполняет пространство.

1537

Да, не за горами // Праздник с фонарями… — Имеется в виду Праздник любования цветами и фонарями, устраивавшийся столичной знатью; здесь: символ радостной встречи.

Привязавшись сердцем к вновь обретенному «другу», Фам Ким не выдерживает разлуки и отправляется на поиски. Он находит Тхюи Тяу и, обнаружив у нее на ладони слова «Девушка Куинь», понимает, что перед ним его возлюбленная, воскресшая в новом существованье. Воссоединяются снова и памятные дары — зеркало и гребень.

Хо Суан Хыонг [1538]

Перевод Г. Ярославцева

1538

Хо Суан Хыонг— поэтесса, чье имя означает «Весенний аромат»; родилась, вероятно, во второй половине XVIII века и дожила, по всей видимости, до сороковых годов XIX века. Достоверных сведений о ее жизни мало; однако они дают возможность предположить, что Хо Суан Хыонг была хорошо знакома с жизнью различных социальных слоев и разных областей Вьетнама. Многие ее стихи описывают нелегкую долю женщины в феодальном обществе. Творчеству ее присущи социальные мотивы, обретающие нередко острое социальное звучание. Необычны ее пейзажные зарисовки. Сюда, как и в другие стихи, вторгается чувственная плоть. Человек, его тело, как бы сливается с природой. В двухплановых стихотворениях наряду с пейзажем возникает гротескный образ человеческого тела. Поэзия ее изобилует «простонародными» словами и комическими образами, восходящими, возможно, к народному театру.

Из книги «Весенний аромат»

Стихи в дар храму бесславного Чжан И-дуна [1539]

Блистает на храме табличка надменная. Небрежный я кинула взгляд И вижу, что в память о битом Наместнике высокие стены стоят… «Была бы мужчиной, — я с горечью думаю,— могла б изменить я лихую судьбу мою, Могла бы вершить я великие подвиги, не зная досадных преград!»

1539

«Стихи в дар храму бесславного Чжан И-дуна»— Речь идет о Чжан И-дуне, китайском военачальнике, носившем титул наместника. В конце XVIII века принимал участие во вторжении во Вьетнам для подавления тэйгаонов; однако войска незадачливых карателей потерпели поражение, а Чжан И-дун погиб. Впоследствии вьетнамские правители, желая устранить препятствия на пути нормализации отношений с китайским двором и задобрить его, построили храм в память о битом военачальнике. Чжан И-дун для Хо Суан Хыонг — символ незаслуженно возвеличенного ничтожества.