Кристальный пик
Шрифт:
Я вытерла меч о штанину, прежде чем убрать его в ножны, и сняла с лица золотую маску. Гектор смотрел на меня снизу-вверх, развалившись на земле, хотя не был ранен, как стонущие вокруг хирдманы — и свои, и чужие. Он же был в полном порядке. Кажется, даже больше, чем я.
— Рубин... Послушай... — проблеял Гектор, уже зная, что я скажу. Он оперся о свой топор, приняв сидячее положение, и вытер с лица слезы и кровь. — Я тебя люблю. Ты ведь всегда знала это, верно? С самого детства. Думаешь, выковать для тебя броню было идеей Соляриса?! Думаешь, я не могу защищать тебя так же, как он? Я мужчина, и это долг каждого мужчины — сражаться за женщину, которую он любит, даже если
— У тебя есть с собой сыворотка? — перебила я, ни дрогнув от услышанного ни снаружи, ни внутри.
Гектор шмыгнул носом, растерянно заморгал от моего вопроса и похлопал рукой по карманам штанов, но вытащил из них лишь битые осколки. Ткань пропиталась лекарством, и в воздухе повеяло нотами горьких трав, спирта и чего-то едкого и маслянистого, что раз за разом спасало Гектору жизнь и убирало с его лица этот холодный пот, которыми он уже начинал покрываться у меня на глазах.
— Похоже, уже нет... Но... Но мне не нужна сыворотка! — воскликнул он, будто и впрямь не замечал, что слишком тяжело и часто дышит, а пальцы рук его дрожат, предупреждая о грядущей судороге. — Я взял сыворотку на всякий случай. Сахарная болезнь отступила, ты ведь сама, знаешь, как это бывает.
— Ты не мужчина, — прошептала я. — Ты безмозглый ребенок. Будь ты мужчиной по правде, то не оставил бы сестру на одних лишь богов молиться им о том, чтобы не остаться последней из своего рода. Ты ведь наверняка знал, что Ллеу тоже решил полететь, не так ли? Но все равно вызвался добровольцем. Уверена, тебе даже отказали — ты болен, юн и слишком ценен в кузнечном ремесле, чтобы тебя приняли в ряды лейдунга. Значит, ты проник в хирд без проса. Значит, ты предатель. Скажи, стоит ли мне бросить тебя в темницу по прибытии, как предателя? Может быть, мне заодно наказать тебя и за то, что ты за моей спиной сговорился с Солярисом и подверг его опасности? Может быть, ты как мужчина и за свои поступки ответить хочешь, а?
Гектор отвел глаза, сжал кулаки и ударил ими по земле, поднимая облако пыли. Поле битвы было не самым лучшим местом, чтобы читать нотации, но я не сомневалась, что если оставлю Гектора без них, он снова схватится за топор, как только я отвернусь. Впрочем, едва ли будет достаточно и этого. Потому я стала озираться по сторонам, ища, куда бы пристроить его и снять с себя хотя бы одну ответственность.
— Где Мелихор? — спросила я. — Ты видел ее? Она цела? А что Сильтан?
— Они все там.
Гектор указал вялым жестом на лес с другой стороны поля, где на кромке собрались павшие, но выжившие драконы, нуждающиеся в целительном для них времени и покое. Они все сложили крылья, улеглись на земле шеренгой, свернувшись в клубки, как змеи, и рубили хвостами да перекусывали пополам керидвенцев, если тем хватало ума приблизиться. Мелихор пряталась за спину Сильтана, как луна за солнце — серебро и золото. На пару с Бореем он отгонял всех, кто приближался к его раненным сородичам.
«Я всех подвела, папа? Ты сердишься?», — услыхала я плач Мелихор, когда схватила Гектора за руку, подняла на ноги и потащила его к драконам в укрытие.
«Совсем нет. Все хорошо, дочка», — успокаивал ее Борей, зализывая на животе той рану длинным языком, что осталась от выдернутого снаряда баллисты, валяющегося рядом. Он будто умывал своего детеныша, а не взрослого дракона: подмял Мелихор под себя, накрыл собой и очищал не только от ран, но и от грязи. — «Главное, ты донесла этого медведя в целостности. Посмотри, скольких врагов он уже поверг... Все благодаря тебе, моя ящерка»
Нестерпимо хотелось подойти к Мелихор, обнять за переломанное в падении крыло и попросить прощение за то, что из-за меня она вынуждена проходить через все это, но я знала — на войне должна быть только война. Я и так отвлеклась, и так вот-вот добавлю им забот — нечего Мелихор с Сильтаном тревожиться еще и обо мне с Солом. Потому я остановилась и толкнула Гектора в спину, чтобы он дошел до них сам.
— Слушай меня! — прокричала я ему в лицо, когда он непонимающе обернулся, и ткнула пальцем на проломленные деревья, образующие навес, под которым и поблескивала чешуя прячущихся драконов, ждущих, когда их раны наконец-то затянутся. — Немедленно иди туда и избегай сражения. Чтобы ни на шаг от Мелихор и Сильтана не отходил! Защищай только себя одного. Ты меня понял, Гектор? Скажи, что понял!
— Я понял, драгоценная госпожа, — процедил Гектор, понурив голову, припорошенную пеплом, что вдруг посыпался с небес.
В груди болело так, будто копье керидвенца все же достигло своей цели. Коса расплелась, волосы лезли в лицо, и даже от них пахло кровью. Основное сражение уже переместилось дальше — к стенам замка, где давно должна была быть и я. Между лесом и городом же почти не осталось людей. Больше половины из них ходили с красными таблионами на плечах, а те, кто носил черные, стояли перед ними на коленях, взятые в плен. Лишь сотня керидвенцев продолжала оказывать сопротивление. А тем временем один из мужей, перепачканный в крови настолько, что было не разобрать, к какому туату он принадлежит, носился по полю, как одержимый, и сносил каждого, кто попадался ему на пути — кажется, даже своих. Низкий, но широкий и коренастый. Казалось, будто на поле действительно случайно забрел медведь.
Не о нем ли случайно говорил Борей? Но это же...
— Напролом!
Мне и прежде доводилось видеть, как Кочевник сражается, однако никогда прежде он не смеялся, пока размахивал топором. Его заливистый хохот ознаменовал для врагов приближение смерти: керидвенец лишь успевал попятиться, заслышав его, как уже держал в руках собственную голову. Кочевник рубил их набегу, орудуя сразу двумя топорами — один талиесинский, его собственный, а другой керидвенский, очевидно, присвоенный, как трофей. На его шее по-прежнему раскачивалось ожерелье из кабаньих зубов, но дорогие ламеллярные доспехи, которые обошлись мне в двадцать золотых бляшек, исчезли: Кочевник снял абсолютно все металлическое и тяжелое, что стесняло его в движениях. Кажется, он избавился даже от обуви — бежал босяком, и тропу ему выстилали зеленые стебли вербены и земляники. Они росли там, куда он ступал, и там, куда только должен был наступить. Керидвенцы замирали, обвитые ими же, и не успевали выпутаться, как уже оказывались мертвы.
То, как стремительно Кочевник валил одного врага за другим, определенно было даром Медвежьего Стража, чья маска сверкала на его лице. Но природа, восставшая против них же, была даром иного божества. Оно поддерживало Кочевника и защищало его, как родного брата. Как Тесея, находящаяся по ту сторону нашего мира, чтобы менять и управлять стороной этой.
— Я же говорил, что то моя сестрица! Лучше Кроличьей Невесты. Лучше всех богов! — вскричал Кочевник, выдергивая из себя стрелы, как занозы, прежде чем снести с ног лучника и разрубить его пополам.