Кристальный пик
Шрифт:
«Не думай, что если ты пережил Сенджу и стоишь здесь сейчас, то ты уже все знаешь и умеешь. В эпоху Завоеваний керидвенцы орудовали баллистами так же ловко, как и нейманцы, самые жестокие охотники на наш род. Летай высоко, Солярис иначе смерть и тебе, и твоей королеве».
— Да, отец, — снова ответил Сол, и не то изумление столь непривычной заботе было причиной его безропотности, не то страх навлечь на себя гнев еще одного Старшего, но он даже поклонился отцу, когда тот издал низкий гортанный звук, похожий на ворчание.
Затем Борей развернулся и устремился ввысь к остальным драконам — к тому моменту все до последнего
По-прежнему держа мои пальцы в своих, Солярис прекрасно почувствовал это. Посмотрел на меня выжидающе и снисходительно, на что я вымученно кивнула, зная, что бесполезно ждать от самой себя уверенности — она не придет. Можно готовиться к войне сколько угодно, но ты никогда не будешь готов к ней до конца, как и ко всем трагедиям, что происходили, происходят и будут происходить в твоей жизни.
— Полетели! Я готов вспарывать керидвенцам задницы и животы!
Впрочем, уж если кто-то и был готов к войне всегда и везде, так это Кочевник. Он выскочил на крышу из напольного люка, поправляя ламеллярные доспехи, которые выплавил для него кузнечный мастер по моему заказу на пару с новенькой секирой заместо старого топора. С дейрдреанским таблионом красного цвета, Кочевник и впрямь походил на хускарла, которым должен был стать. Вдобавок крепкий, коренастый, какими были все воины, которые подавали большие надежды в военном мастерстве. Правда, на шее его позвякивало ожерелье из кабаньих зубов, в собранных волосах на затылке вилась синяя лента с талиесинским орнаментом, а лицо закрывала маска медведя из червонного золота... Нет, все-таки Кочевник по-прежнему оставался охотником. Воплощением охоты и дикого леса, где от человека оставался лишь след на влажной земле. Золотая маска выступала связующей цепью между этим звериным неистовством и божественным порядком. В ней первобытная сила Кочевника будто переставала хлестать через край, как штормовое море, и обретала равновесие, цель, становясь убийственным градом. Даже двигался он теперь ровнее и грациоознее, держал спину прямой, а голову вскинутой к небесам...
Пока не запнулся о выступ на крыше и не упал.
— Дикий! — выругался он, хватаясь за свою маску, когда со звоном ударился ей об пол. — Как Медвежий Страж вообще ее носил? Эти щелки для глаз ужe, чем те, через которые я в детстве за девками в бане подглядывал.
— Так может ты снимешь маску, пока мы хотя бы в Керидвен не прибудем? — предложил Сол резонно, на что услышал:
— Нет! В ней я по крайней мере не вижу твою кислую рожу. Это уже дорогого стоит.
Мелихор заурчала, смеясь, и повернулась к отряхивающемуся Кочевнику боком, прежде чем подобрать его хвостом за пояс и посадить к себе на спину. Она была выше него и раньше, в человеческом облике, но в первозданном же и вовсе казалась громадной. Кочевник мог скрывать это сколь угодно, но подобная разница заставляла его, и без того страшащегося полетов, нервничать еще сильнее. Он вжался в нее грудью и животом, приняв почти горизонтальное приложение, и прижал маску плотнее к лицу, чтобы она не свалилась.
— Мне полететь с вами на Солярисе, госпожа, или на его брате?
В силу возраста и достаточно скромных размеров, Солярису для обращения требовалось не больше минуты. Крылья его раскрывались так же легко, как я раскрывала руки, и за считанные секунды позвоночник его вытягивался, обрастая острыми гребнями, а рот оборачивался клыкастой пастью. Когда Мелихор и Сильтан наконец-то оттолкнулись от башни-донжона и взлетели, он уже стоял передо мной во всем своем великолепии и преклонял крыло, чтобы я могла забраться.
Мидир же учтиво ждал в стороне, но, когда я так и не ответила на его вопрос, почуял неладное.
— Госпожа?..
— Ты остаешься, — сказала я то, что должна была сказать еще две недели назад, но никак не решалась.
Поверхность боевого облачения Мидира, состоящая из железных пластин и кольчуги, была усеяна множеством царапин и щербин. Это облачение прошло с ним через множество битв — в том числе через Эпоху Завоеваний вместе с моим отцом. Каждый год кузнец латал доспехи, ибо Мидир отказывался менять их, считая своим талисманом, как и детские амулеты из китовых костей, подаренные дочерями и вплетенные в рыжие косы. Смотря на его покореженный нагрудник с вмятиной поперек, я могла лишь гадать, насколько покореженным за эти годы стало тело Мидира. С него уже давно было достаточно.
— Госпожа, я не понимаю...
— Я назначаю тебя моим регентом. В мое отсутствие ты исполняешь обязанности короны.
— Но я вовсе не король!
— Ты мой советник. Здесь ты нужнее.
— Я генерал, и я не могу быть нигде нужнее, чем на поле битвы, — Мидир сжал кулак на рукояти меча, потянул за него, будто собирался вынуть из ножен, но застыл, не отрывая локтя от груди. Лицо его, заросшее и морщинистое, застыло тоже. — Кто поведет ваше войско, если не я?
— Я сама поведу. Старший Борей поведет. И хведрунги, которых ты лично отобрал и назначил. Все они знают, что делать со своими хирдами.
— Не бывать такому, чтобы дочь Оникса на войну отправлялась, а я просто стоял и смотрел на это! Я не позволю! Вы не...
— И что ты сделаешь? — спросила я, спокойно выдержав его взгляд. То был взгляд разъяренного медведя, в чью берлогу вторглись, но никак не человека. — Ты слышал мой указ. Ты склонишь голову и сделаешь, как я велю, ибо таков долг любого генерала и советника. Ты останешься в Дейрдре, Мидир.
— Я... — Мидир загудел, и то гудение тоже напоминало медвежье. Берсерк, которого я пробудила столь непочтительным образом, рвался наружу. Ведь отказать воину в войне было сродни тому, чтобы отобрать у пьющего мед. Предательство. Кощунство. Тем не менее, у Мидира не было выбора — и он это знал. Потому опустил голову, как я велела, уронил взгляд к мечу, рука с которого тоже соскользнула вниз, и повторил слово в слово, пусть и сквозь зубы: — Я остаюсь, госпожа.
— Хорошо, — И, уцепившись за гребни на спине Сола, я подтянулась вверх, ловко перелезая через них и усаживаясь. — Присмотри за моим туатом, чтобы он встретил меня золотом осени и золотом моих гобеленов, когда я вернусь.
«Ллеу летит с нами?», осведомился голос Соляриса в моей голове, когда тот осторожно обошел Мидира и кое-как взобрался за мной следом. Куда более ловко, чем я ожидала, надо признать.
— Да, — ответила я, пристегивая себя кольцами, прежде чем пристегнуть и Ллеу, обхватившего меня за пояс крепко-крепко. — Взлетай.
Солярис не стал возражать или спрашивать. Он окинул Мидира сочувствующим взглядом, забрался на мерлон всеми лапами и, кроша тот когтями, взмыл ввысь. Крылья его резали воздух так громко, что я не сразу расслышала, как кто-то кричит нам с крыши башни:
— Рубин! Ллеу! Ллеу!
Внизу стояла Матти; вся растрепанная от бега, с красными щеками и в домотканом саржевом платье, в котором она обычно нагревала для меня купальню. Даже издалека в ее круглых глазах, обрамленных черными ресницами, слезами и шрамами, читался ужас. Проводив накануне Вельгара, назначенного в Фергус, теперь она провожала на войну и молочную сестру, и кровного брата.