Кровопролития на Юге
Шрифт:
— Что вы городите! Какие десять минут! — воскликнул Фаржес. — А он-то сам подарил десять минут принцессе Ламбаль?
И он направил дуло пистолета в грудь маршалу, но маршал рукой отвел оружие, оно выстрелило в воздух, и пуля угодила в карниз.
— Не застрелить человека, если стреляешь в упор, — пожав плечами, произнес маршал, — значит быть дурным стрелком.
— И впрямь, — на местном наречии отвечал Рокфор, — сейчас я сам покажу, как надо!
С этими словами он отступил на шаг и прицелился из карабина в маршала, который повернулся к нему чуть не спиной; грянул выстрел, и маршал рухнул, убитый наповал. Пуля вошла в плечо, навылет пробила грудь и вонзилась в стену.
Оба выстрела, услышанные снаружи, всколыхнули толпу; она отозвалась неистовым ревом. Один из головорезов, некто Кадийан, выбежал на балкон, выходивший на площадь, сжимая в каждой руке по пистолету, которые не посмел разрядить даже в труп; потрясая ни в чем не повинным оружием, он подпрыгнул на месте и крикнул: «Вот оружие, которое стреляло!» Но хвастун лгал: он похвалялся преступлением, которое совершил другой, более смелый убийца.
За ним вышел генерал освободительной воклюзской армии; он благосклонно приветствовал толпу.
— Маршал сам воздал себе по заслугам: он застрелился, — заявил он. — Да здравствует король!
Толпа разразилась криками, в которых разом слышались и радость, и мстительность, и злоба, а королевский прокурор вместе с судебным следователем поспешно принялись составлять протокол самоубийства [14] .
Все было кончено: спасти маршала было уже невозможно; г-н Мулен хотел по крайней мере спасти ценный груз, имевшийся в его карете: в сундуке он нашел сорок тысяч франков, в кармане усыпанную бриллиантами табакерку, в седельных сумках пару пистолетов и две сабли, одна из которых, с рукоятью, отделанной драгоценными камнями, была подарком несчастного Селима. Когда г-н Мулен шел через двор, держа в руках все эти вещи, из рук у него вырвали саблю; человек, похитивший ее, пять лет хранил оружие в качестве трофея, и только в 1820 году его вынудили вернуть саблю представителю маршала Брюна; похититель был офицером, оставался в прежнем чине во все время реставрации и только в 1830 году уволен в отставку.
14
Вот
Внутри означенной гостиницы мы нашли господина де Сен-Шамана, нового префекта Воклюз, прибывшего только сегодня в пять часов утра и еще не обосновавшегося в здании префектуры. Этот храбрый представитель власти, окруженный всеми военными и гражданскими должностными лицами, не сумевший несмотря на всевозможные усилия и содействие означенных должностных лиц успокоить народное возбуждение, подтвердил нам известие о смерти маршала Брюна.
Поскольку было желательно немедля законным порядком засвидетельствовать характер его смерти и произвести все действия, кои вследствие ее были необходимы, вызванные заранее г.г. Лувель-Борегар, доктор хирургии, и Мартен, санитарный чиновник, оба жители нашего города, немедля были доставлены к нам для произведения нижеописанных процедур.
Следуя полученным нами указаниям, мы поднялись на второй этаж означенной гостиницы и вместе с упомянутыми королевским прокурором, префектом департамента г-ном де Сен-Шаманом, командующим войсками департамента Воклюз майором Ламбо, военным комендантом города г-ном Вернетти, начальником королевской жандармерии департамента г-ном Акаром, командиром батальона ангулемских стрелков г-ном Югом, одним из комиссаров полиции Авиньона г-ном Бресси, а также с вышепоименованными доктором хирургии Лувс-Борегаром, санитарным чиновником Мартеном и протоколистом г-ном Вернс вошли в комнату, на дверях которой стоит номер 3 и в которой имеется два окна, обращенных на юг и выходящих в небольшой внутренний двор гостиницы; между окон находится комод, а напротив, справа от входа в вышеозначенную комнату, две кровати, а камин расположен напротив двери; посреди упомянутой комнаты на полу распростерся ничком покойный, уткнувшись лицом в лужу крови; он был в темно-сером в крапинку сюртуке, в панталонах синего сукна, в белом пикейном жилете, повязан галстуком черной тафты, в тонкой нижней сорочке и в русских сапогах. Означенные хирург и чиновник санитарной службы, предварительно приведенные нами к присяге, каждый в отдельности, определили затем и объявили нам в присутствии всех вышеперечисленных лиц, что тело еще не остыло, что в нем имеются две раны кругообразной формы диаметром приблизительно четырнадцать миллиметров: одна — в передней части горла, чуть сбоку, справа, сквозная, и другая, соответствующая ей, в спине, между плечами, между третьим и четвертым шейными позвонками; обе эти раны причинил один и тот же выстрел; пуля на своем пути не только раздробила позвонки, но и разорвала шейную и сонную артерии и произвела сильные повреждения мягких тканей, что неизбежно должно было повлечь за собой скорую смерть пострадавшего; возраст покойного приблизительно от пятидесяти восьми до шестидесяти лет.
После того как состояние тела было удостоверено вышеозначенными доктором хирургии и чиновником санитарной службы, г-н Реселлак, полковой хирург марсельской национальной гвардии, г-н Арну, бывший офицер шестого линейного полка пехоты, ныне же офицер авиньонской национальной гвардии, и Пьер Лапорт, слуга постоялого двора «Пале-Рояль», засвидетельствовали, что признают в покойном маршала Франции Брюна.
Затем мы заметили в означенной комнате в стене между камином и одной из кроватей отпечаток, показавшийся нам похожим на след от пули и находившийся приблизительно на высоте человеческого роста; еще мы заметили трещину в штукатурке, показавшуюся нам свежей; она проходила в углу ближе к середине потолочной балки и имела неправильную форму, определить же ее происхождение мы не можем.
Затем мы перешли к осмотру и опознанию вещей, принадлежавших маршалу и находящихся у него в комнате; при сем было обнаружено нижеследующее:
На покойном — кожаный пояс с двумя свертками по 25 золотых монет достоинством в 40 фр. в каждом свертке, на сумму 2000 фр.
всего 2000 фр.
шесть свертков по 25 золотых достоинством в 20 фр. в каждом свертке, на сумму 3000 фр.
всего 3000 фр.
25 золотых монет по 20 фр. на сумму 500 фр.
всего 500 фр.
и разных серебряных монет на сумму 36 фр.
всего 26 фр.
итого 5536 фр.
Кроме того, на сапогах, в которых он был обут, — пара серебряных шпор; серебряная печатка с буквами Г. Б. на фоне гербового щита, за которым крест-накрест два маршальских жезла; нож, платок, две записные книжки, очки, пара кожаных перчаток серого цвета.
В комнате — золотые часы на комоде, шляпа с белым плюмажем, обшитая золотым шнурком, с белой кокардой и маршальским значком; обрывки одного или нескольких листов исписанной бумаги, кои были найдены благодаря усердию г-на Жана Батиста Дидье, младшего лейтенанта роты авиньонской городской стражи, который, завернув их в чистую бумагу, вручил нам, как только мы вошли в комнату.
Покончив со всеми процедурами, связанными с трупом, мы приказали одному из могильщиков раздобыть приличествующий саван для погребения и обрядить покойного, а равным образом уведомить также чиновника городской управы и кюре соборного прихода, в котором скончался маршал, чтобы они были готовы и ждали распоряжений, каковые будут отданы майором, командующим войсками департамента, коему, сообразно с рангом усопшего, будут вверены все заботы о погребении тела.
С целью выяснить, чья рука произвела выстрел, от которого скончался маршал, мы, зная, что свидетелями тому были г.г. Дидье, Будон и Жирар, отобрали у них показания, у каждого в отдельности, из коих следует:
Первым предстал перед нами нижепоименованный свидетель, который присягнул, что будет говорить всю правду и только правду, а затем показал:
что зовут его Жан Батист Дидье, двадцати восьми лет от роду, что он женат, по профессии слесарь, состоит в чине младшего лейтенанта стрелковой роты авиньонской городской стражи, жительство имеет в Авиньоне, покойному маршалу Брюну не доводился ни родней, ни слугой, ни домочадцем, а затем сообщил, что с той минуты, когда означенный маршал вошел в комнату номер 3 на втором этаже гостиницы «Пале-Рояль», расположенной на площади Зрелищ, что было примерно в десять часов утра сего дня, он был приставлен к охране означенного маршала вместе с пикетом в четыре человека из числа волонтеров ангулемского полка, кои ему не знакомы; что вследствие изрядных народных волнений как на площади, так и в самой гостинице, длившихся около четырех часов, означенный маршал несколько раз делал попытки покончить с собой, то с помощью огнестрельного оружия, то с помощью ножа, и поминутно обнаруживал намерения такового рода; что ему все время отказывали в огнестрельном оружии и свидетельствующий сам вырвал у него из рук нож; впрочем, он видел, как маршал предлагал денег одному часовому, уговаривал того одолжить ему свое ружье, дабы он мог лишить себя жизни; и наконец нынче, около половины третьего часа пополудни, свидетельствующий увидел, как означенный маршал выхватил седельный пистолет у ангулемского стрелка, стоявшего на часах у дверей, и лишил себя жизни, выстрелив себе справа в шею. Стрелка этого он не знает, однако видел, как тот забрал свой пистолет; приблизительно за четверть часа до того как маршал застрелился, свидетель видел, как он швырнул в камин пригоршню обрывков исписанной бумаги; позже свидетель приказал одному из стрелков собрать эти клочки и завернуть их в бумагу, и это те самые обрывки бумаги, которые он только что нам вручил.
А более ничего, по его словам, он не знает; ему дали прочесть его ответы, он подтвердил их правдивость и поставил свою подпись.
Подпись:Пио, Дидье.
Вторым предстал нижепоименованный свидетель, каковой принес присягу в том, что будет говорить всю правду и одну правду, а затем показал:
что зовут его Клод Будон, двадцати восьми лет от роду, холост, по профессии мясник, имеет чин сержанта первой гренадерской роты городской стражи города Авиньона, родился и проживает в том же городе; означенному маршалу Брюну не доводится ни родней, ни слугой, ни домочадцем; затем он доложил, что нынче около половины двенадцатого стоял на часах в коридоре на втором этаже «Пале-Рояля», дабы воспрепятствовать беспорядкам, имевшим место как внутри гостиницы, так и снаружи; поскольку дверь комнаты № 3 оставалась открыта, он мог, расхаживать по коридору, видеть, что там делается, и он постоянно видел, как означенный маршал пытался наложить на себя руки посредством любого оружия, каковое оказывалось в его распоряжении; свидетель слышал, как он предлагал волонтеру денег за то, чтобы тот одолжил ему свое ружье; обращался маршал и к самому свидетелю, требуя у него саблю со словами: «Сержант, дай мне твою саблю, и ты увидишь, как умирает храбрый солдат», — наконец около половины третьего сего дня означенный маршала приблизился к волонтеру, имевшему седельный пистолет, выхватил его у волонтера силой и выстрелил себе в правую часть шеи, от чего скончался на месте.
Более свидетель, по его утверждениям, ничего не знает; он прочел свои показания и подтвердил их правдивость, а затем поставил свою подпись.
Подпись:Пио, Будон.
Третьим предстал нижепоименованный свидетель, который присягнул в том, что будет говорить всю правду и только правду, а затем показал:
что зовут его Франсуа Ксавье Жирар, двадцати семи лет от роду, по профессии — прядильщик шелка, женат, гренадер первой роты второго батальона национальной гвардии его города; рожден в Лилле, местожительство имеет в Авиньоне; не приходится означенному маршалу Брюну ни родней, ни слугой, ни домочадцем; далее он сообщил, что сего дня десяти часов утра по долгу службы во исполнение приказа своего капитана явился в гостиницу «Пале-Рояль», расположенную в городе Авиньоне, где оставался, согласно полученному приказу, до самой кончины маршала Брюна и после нее; все время он находился поблизости от означенного маршала, то в коридоре второго этажа означенной гостиницы, то в комнате направо от означенного коридора, два окна которой выходят на внутренний двор, каковую комнату занимал означенный маршал; не вдаваясь в подробности различных своих бесед с означенным маршалом, предмет коих не представляет никакой важности, свидетель ограничился сообщением о том, что означенный маршал вошел в означенную комнату,
Более свидетель, по его словам, ничего не знает; показания прочел и подтвердил их правдивость; а затем поставил свою подпись.
Подпись:Пио, Жирар.
На основании собранных нами достоверных показаний очевидно, что маршал Брюн выехал из Тулона вместе со своей свитой в ночь с 31 июля на 1 августа около двух часов пополуночи; что около десяти утра сего дня он явился на почтовую станцию этого города для перемены лошадей, что он один занимал экипаж, какие именуются колясками, что вся свита его состояла из двух адъютантов и одного слуги, ехавших в кабриолете; маршал предъявил свои документы почтовому чиновнику у Лулльских ворот, через которые въехал в город, и служащий пожелал представить их г-ну майору, командующему войсками департамента, вследствие чего маршал был вынужден несколько задержаться, впрочем ненадолго, в своем путешествии; известие о его прибытии передавалось из уст в уста и вскоре вокруг почтовой станции и городских ворот собралась толпа любопытных, означенному маршалу тем не менее удалось выйти, но толпа, тем временем изрядно возросшая, побежала за ним; его экипажи подъехали к гостинице «Пале-Рояль»; он был вынужден выйти из коляски, а сопровождавшие его лица — из кабриолета; он поднялся в комнату 3 во втором этаже означенной гостиницы и занимал ее до самой своей кончины; он имел беседу по очереди с г-ном префектом, прибывшим в Авиньон за несколько часов до него, с г-ном майором, командующим войсками департамента, с г-ном Бударом, советником префектуры, с г-ном мэром Авиньона, с г-ном комендантом города и с другими чиновниками, командирами и офицерами разных войсковых частей; все они старались облегчить отъезд означенного маршала; все беспрестанно охраняли его жизнь, не щадя своей головы; однако, несмотря на усилия властей, волнения в толпе дошли до крайности; со всех сторон слышались проклятия; повсюду на площади и на близлежащих улицах раздавались угрозы; крыши домов были усеяны людьми, которые своими криками подстрекали возмущение и пытались подтолкнуть народ к крайним действиям; это возбуждение сулило самые зловещие последствия; неистовая толпа с топорами в руках яростно обрушилась на главную входную дверь означенной гостиницы, и на ней до сих пор можно видеть отметины означенных топоров; многие окна в первом этаже были разбиты; толпа проникла внутрь гостиницы и учинила там сугубый беспорядок; во всем доме, даже на крыше, до которой добралось человек сорок, остались разного рода повреждения; многие вещи были сломаны либо украдены, о чем в установленном порядке заявил г-н Мулен, хозяин означенной гостиницы; в течение нескольких часов, пока продолжались народные беспорядки, означенному Мулену много раз угрожали сжечь его постоялый двор; постояльцы означенной гостиницы поспешили оттуда съехать, и, словом, властям было выказано полное неповиновение, праву собственности — пренебрежение, а безопасность людей поставлена под удар; беспорядки прекратились не ранее чем командующий войсками департамента Воклюз объявил всему скоплению народа, что маршал Брюн наложил на себя руки.
Власти, прежде нас побывавшие на месте, позаботились о сохранности обоих экипажей маршала Брюна, приставив к ним сильную охрану, коей поручили следить за тем, чтобы ничто не было расхищено либо разграблено, и заверили нас, что в самом деле означенные экипажи находились в каретном сарае «Пале-Рояля» под бдительным надзором; почему нам оставалось только подтвердить ранее отданные распоряжения да предложить составить опись всего, что имелось в этих экипажах.
Настоящий протокол составлен в Авиньоне в год, месяц и число, указанные выше, в четыре часа пополудни, в общей зале означенной гостиницы «Пале-Рояль» на основании записей о событиях, кои производились последовательно и подробно, в чем и расписались г-н королевский прокурор, г-н префект, г-н майор, командующий войсками департамента, г-н местный комендант, г-н капитан королевской жандармерии, г-н Юг, командир батальона, г-н Бресси, комиссар полиции, мэтр Лувель-Борегар и мэтр Мартен; г-н Арну, секунд-майор отряда национальной Гвардии, г-н Пьер Лапорт и г-н Верне, протоколист, писавший протокол; г-н Ресселак не подписал, поскольку покинул гостиницу после того, как дал показания.
Подписи: Пио, Верже,королевский прокурор, префект, барон де Сен-Шаман, Ламбо,командующий войсками департамента Воклюз, Акар,капитан жандармерии , Лувель Борегар,доктор хирургии, Мартен,чиновник санитарной службы, Бресси,за комиссара полиции , Жозеф Арну,секунд-майор отряда национальной гвардии, командир батальона, Юг, П. Вернетти,командир батальона, местный комендант , Пьер Лапорт, Верне,протоколист.
С подлинным верно, представлено г-ну королевскому прокурору по его просьбе.
Подпись:Витали, протоколист.»
Отнеся вещи в надежное место, г-н Мулен потребовал от судебного следователя, чтобы тот приказал унести покойного: это побудило бы толпу разойтись и помогло бы спасти обоих адъютантов маршала. Когда маршала раздели, чтобы удостовериться в его смерти, на нем обнаружили кожаный пояс, содержавший пять тысяч пятьсот тридцать шесть франков.
Могильщики беспрепятственно вынесли тело маршала, но не успели они пройти несколько шагов по площади, как со всех сторон послышались крики: «В Рону! В Рону!» Комиссар полиции хотел воспрепятствовать этому, но его повалили наземь; тем, кто нес тело, приказали идти в другую сторону, они повиновались. Толпа увлекла их к Лесному мосту; когда добрались до четырнадцатой мостовой арки, у тех, кто нес тело, вырвали из рук носилки; труп сбросили в реку и с криком «Воинские почести!» стали стрелять по нему из ружей, всадив в покойного еще две пули.
Затем на арке написали: Могила маршала Брюна!
Остаток дня весь город веселился.
Между тем Рона не пожелала стать сообщницей этих людей: она не поглотила трупа, а унесла его. На другой день его вынесло на песчаную отмель Тараскона; но прежде туда поспел слух об убийстве; маршала узнали по ранам, столкнули обратно в Рону, и река повлекла его дальше, к морю.
Тремя лье ниже труп снова остановился, запутавшись в травах; его заметили мужчина лет сорока и восемнадцатилетний юноша; они также узнали покойного, но вместо того, чтобы вновь столкнуть его в реку, вытащили тело на берег, унесли во владения одного из них и предали земле по церковному обряду. Старший из этих двоих был г-н де Шартруз, младший — г-н Амеде Пишо.
Позже тело было извлечено из могилы по приказу маршальши Брюн, перевезено в его замок в Сен-Жюсте в Шампани, набальзамировано, положено в покое, соседствовавшем с ее спальней, и оставалось там, накрытое покрывалом, до тех пор, пока торжественное публичное судебное разбирательство не смыло с его памяти обвинения в самоубийстве. И только затем маршал был погребен по решению Риомского суда.
Убийцы избежали людского суда, но их не миновала Божья кара. Почти все они кончили дурно: Рокфор и Фаржес заболели странными и неведомыми хворями, похожими на те язвы, что насылала рука Всевышнего на народы, которые Он хотел покарать. У Фаржеса началось ороговение кожи с такими жгучими болями, что его живьем закапывали в землю по самое горло, чтобы остудить. У Рокфора гангрена поразила костный мозг и, разрушив кости, лишила их твердости и крепости; ноги уже не держали его, и он не ходил, а еле таскался по улицам наподобие пресмыкающихся. Оба умерли в лютых мучениях, мечтая об эшафоте, который сократил бы их нестерпимую агонию.
От Пуэнтю отреклись его приверженцы, и суд присяжных в Дроме приговорил его к смертной казни за убийство пяти человек. Некоторое время в Авиньоне можно было встретить его жену, безобразную калеку: она ходила из дома в дом и просила милостыню на пропитание того, кто в течение двух месяцев был королем междоусобицы и кровопролития. Затем пришел день, когда она уже не побиралась, и голова ее была повязана черной тряпкой. Пуэнтю умер, но никто не знал — где: в каком-нибудь углу, в расселине скалы или в лесной чаще, как старый тигр, у которого отпилили когти и вырвали зубы.
Надо и Маньян были приговорены оба к десяти годам галер. Надо умер галерником, Маньян вернулся и, верный своему кровожадному призванию, ныне умерщвляет собак на живодерне.
Остались другие, которые поныне живут и здравствуют при чинах, крестах и эполетах, упиваются своей безнаказанностью и воображают, надо думать, что ускользнули от ока Всевышнего.
Поживем — увидим.
В субботу над Нимом взвилось белое знамя. На другой день множество окрестных крестьян-католиков устремились в город, чтобы ждать прибытия роялистской армии из Бокера. В умах царило брожение; жажда кровавого возмездия обуревала всех этих людей, чья унаследованная от предков ненависть дремала во время Империи, а теперь пробудилась с новой силой. В таком расположении духа застал их понедельник, и здесь я должен предупредить: хоть сам я как будто уверен, что верно называю даты, но все же скорее готов поручиться за события, чем за числа: все случаи, о которых я рассказываю, подлинные, каждая подробность верна, однако даты не врезались мне в память с такой же силой; легче вспомнить об убийстве, коему вы были свидетелем, нежели о точном времени, когда оно свершилось.
Нимский гарнизон состоял из одного батальона 13-го линейного полка и другого батальона 79 полка, прибывшего туда на пополнение. После Ватерлоо горожане постарались, насколько это было в их силах, склонить солдат к дезертирству, так что в двух батальонах осталось, считая офицеров, всего человек двести.
Когда Нима достигла весть о провозглашении Наполеона И, бригадный генерал Мальмон, командующий войсками департамента, пустил слух об этом по городу, но никаких народных волнений не произошло. Лишь несколько дней спустя распространилось известие о том, что в Бокере собирается войско роялистов и чернь несомненно не преминет воспользоваться его приходом, дабы учинить беспорядки. Чтобы достойно подготовиться к этой двойной опасности, генерал приказал войскам и части национальной гвардии, возникшей во время Ста дней, с оружием в руках занять позиции позади казармы, на возвышенности, где по его приказу была выстроена батарея из пяти пушек. На этой позиции он оставался два дня и одну ночь, но, видя, что народ нисколько не волнуется, покинул ее, и войска вернулись в казарму.
Однако в понедельник, как мы уже сказали, народ, знавший, что на другой день должна прибыть армия из Бокера, столпился перед казармой, не скрывая враждебности, и громкими криками угрожающе потребовал, чтобы ему отдали пять пушек, которые были выставлены рядом. Генерал, а также офицеры, квартировавшие в городе, немедленно поспешили в казармы, но вскоре вышли оттуда и обратились к собравшимся, чтобы уговорить их разойтись; однако жители Нима вместо ответа открыли по ним огонь. Тогда генерал, который был осведомлен о состоянии умов, понял, что теперь, когда беспорядки начались, никакие средства остановить их ни к чему не приведут; он шаг за шагом отступил к казарме, вошел в дверь и запер ее за собой.