Крупные формы. История популярной музыки в семи жанрах
Шрифт:
Альбом “Hustlers Convention” опирался на долгую традицию низовой афроамериканской уличной поэзии, передававшейся из поколения в поколение. Самый известный ее образец – история про “означивающую обезьяну”, восходящая, судя по всему, к мифологии племени йоруба и привезенная в Америку рабами-африканцами. В 1964 году фольклорист Роджер Д. Абрахамс собрал образцы подобной уличной поэзии в важной книге “Deep Down in the Jungle: Negro Narrative Folklore from the Streets of Philadelphia” (“В чаще джунглей. Негритянский нарративный фольклор с улиц Филадельфии”), основанной на исследованиях, сделанных им в бытность студентом университета Пенсильвании. Некоторые из них оказывались весьма колоритны (и часто непристойны): “Во мне вскипела кровь и зачесался зад / Я выстрелил в нее, отправил шлюху в ад”. Эта поэзия не была призвана шокировать невинных слушателей, потому что она по идее не должна была достигнуть их ушей. Стихи распространялись в узком кругу “своих”, который стал менее узким только после того, как они были опубликованы в академическом исследовании городского фольклора.
С подъемом хип-хопа, однако, эта частная традиция перестала быть таковой – она вышла на широкую аудиторию, а затем стала приносить деньги. Хотя большинство ранних хип-хоп-хитов были намеренно безобидны по содержанию, параллельно оформлялась и альтернативная линия развития жанра. Скулли
В Нью-Йорке в 1986 году столь же бескомпромиссный рэпер, Джаст-Ис, провозгласил себя “хип-хоп-гангстером”. А в Окленде рэпер Too $ hort черпал вдохновение из жизни местных драгдилеров и секс-работниц; с 1985 года он выпускал альбомы, полные уличных историй. Самым влиятельным из подобных исполнителей оказался Айс-Ти, еще ребенком переехавший из Нью-Джерси в Лос-Анджелес и много чего повидавший в жизни (он был солдатом, вором, драгдилером-неудачником, сутенером на полставки и не только). В 1986-м он выпустил песню “6 in the Mornin’” с десятью куплетами о преступлении и (в значительно меньшей степени) наказании. Это был коммерческий продукт, а не аутентичные уличные байки, и тем не менее тексты Айс-Ти звучали как бытовые хроники, что придавало им несколько вуайеристское обаяние. “Долбят баттер-рэмы, и рокс не западло / В жизни нет смысла, миром правит бабло”, – читал он, и слушатели могли поздравить себя, если знали, что “баттер-рэмы” – это тараны, которыми лос-анджелесская полиция выбивала запертые двери, а “роксом” называли крэк-кокаин. Рэперы типа Ракима зарабатывали свое реноме блестящей исполнительской техникой, но реноме Айс-Ти было иным – как и Скулли Ди, он позиционировал себя подлинным голосом улиц.
Независимый сингл под названием “The Boyz-n-the Hood”[54], вышедший в 1987 году, поначалу казался просто еще одним примером этой уличной поэтической традиции, усовершенствованной в эпоху хип-хопа. На записи звучал пронзительный голос, транслировавший веселые, но жесткие строчки: во втором куплете лирический герой убивает бывшего приятеля, в третьем – отвешивает леща за излишнюю дерзость “глупой шлюхе”. Однако присмотревшись, покупатели могли заметить кое-что необычное: рэпером выступал Изи-И, но автором песни значился другой рэпер, Айс Кьюб. Если бы Изи-И принадлежал к тому типу рэперов, которые хвастаются своими поэтическими талантами, это, надо думать, подорвало бы его репутацию – однако он был артистом другого склада и предъявлял себя не как виртуоза, а как тафгая с района во главе банды единомышленников. Банда называлась N. W. A., или Niggaz with Attitudes[55], и ее дебютный альбом, “Straight Outta Compton” 1988 года, оказался одной из самых влиятельных хип-хоп-записей в истории.
Отчасти это объяснялось тем, что он попросту был очень классно сделан. В группу входило несколько продюсеров, в том числе никому не известный тогда Доктор Дре – из теплокровных семплов и холодного бита драм-машины они сооружали крепкие, буквально закованные в броню треки. Изи-И, лидер ансамбля, и Айс Кьюб, лучший рэпер в его составе, тянули музыку в разные стороны: первый читал про вечеринки и бряцал оружием в лучших традициях уличных стихов, второй был намного более свиреп и намного более идеологизирован. “На хер полицию”, – ревел он в одноименной бунтарской песне, но в куплете более чем здраво обрисовывал собственные претензии: “Они обыскивают мою тачку, ищут товар / Думают, что каждый ниггер барыжит наркотой”. Композиция вызвала резкую реакцию: Федеральное бюро расследований отправило официальную жалобу рекорд-лейблу N. W. A., а концерт ансамбля в Детройте полиция сорвала с применением физической силы. Успех ансамбля продемонстрировал широкой публике, что хип-хоп – не просто странная мода, а серьезный культурный сдвиг, причем потенциально вредоносный. Newsweek в 1990-м посвятил его феномену целый номер, на обложке содержался (не слишком талантливо) зарифмованный заголовок: “Рэп-безумие: йо, тексты с улиц сегодня рулят, но разве эти сказанья не находятся за гранью?”. В том же году лайфстайл-журнал для темнокожих Ebony выражал беспокойство по поводу “проблемного имиджа” рэпа; в статье отмечалось, что у многих рэперов “жесткие уличные установки” и они читают тексты, “которые были бы полностью нечленораздельны, если бы не добавленные для пущего эффекта в больших количествах четырехбуквенные слова”.
Благодаря почти исключительно альбому “Straight Outta Compton”, ставшему бестселлером и объектом панамериканской одержимости, формулировка “гангстер-рэп”, выглядевшая у Джона Лиланда в журнале Spin весьма экзотично, стала общеизвестна, пусть даже люди не всегда соглашались друг с другом, что именно она означает. Слово “гангстер” – или “гангста”, как говорили и писали все чаще и чаще – предполагало связь между хип-хопом и специфической криминальной культурой южной Калифорнии, хотя участники N. W. A. явным образом не упоминали в текстах группировки “Бладс” или “Крипс”. Иногда термин “гангста-рэп” употреблялся как поджанр хип-хопа, расцветшего на юге Калифорнии: жесткий саунд с выделяющимся басом, который продвигали рэперы вроде DJ Квика и МС Эйта, за редким исключением не попадавшие в поп-чарты. Но чаще всего к гангста-рэпу причисляли всех исполнителей, в чьих рифмах “в больших количествах” встречались “четырехбуквенные слова”, по формулировке журнала Ebony. Гангста-рэп появился, когда афроамериканская уличная поэзия нашла способ проникнуть в мейнстрим – и мейнстрим в ужасе отшатнулся. В 1990 году Рик Рубин, стоявший у руля нового
Хип-хоп не утонул – но и не вернулся к состоянию, в котором пребывал до выхода “Straight Outta Compton”. Звездам предыдущей эпохи приходилось подстраиваться. На фоне подъема гангста-рэпа Run-DMC пришли в эфир “Шоу Арсенио Холла”; один из участников, Ран, попытался убедить слушателей, что их новая запись вовсе не безобидна. “У нас там есть несколько неприличных слов, – несколько жалобно заявил он. – Run-DMC всегда были крутыми”. Даже те хип-хоп группы, которые, как Black Sheep, высмеивали избыточную “крутизну” гангста-рэпа, все равно использовали язык, который в первом альбоме тех же Run-DMC звучал бы неуместно. А отцы-основатели стиля “гангста” могли похвастаться невероятно продолжительным успехом. Я помню, как видел клип Айс-Ти по MTV в конце 1989 года, когда мне было 13 лет: в нем он представал на сцене, в атмосфере, напоминавшей рок-концерт, поющим под фонограмму, в то время как музыканты, казалось, все одновременно играли разные песни; общее ощущение было настолько сумбурным, что я просто не мог не поехать в даунтаун и не купить его новый альбом (он назывался “The Iceberg: Freedom of Speech… Just Watch What You Say!” и содержал вступление, вырезанное с пластинки Джелло Биафры из панк-группы Dead Kennedys, – это был тот самый релиз, который ускорил мое обращение в панк-веру). Спустя годы Айс-Ти стал звездой телесериала “Закон и порядок. Специальный корпус” – весьма неожиданное перевоплощение. В 1992 году песня “Cop Killer”[56] его хэви-металлического сайд-проекта Body Count вызвала переполох по всей стране – а в “Законе и порядке” он на протяжении двух десятилетий играл угрюмого, но героического стража закона из нью-йоркского департамента полиции.
Возможно, тот факт, что движение гангста-рэпа базировалось в Калифорнии, позволил ему расцвести на голубых экранах: фильмы типа “Ребят с улицы” 1991 года и “Угрозы для общества” 1993-го визуализировали тот самый мир, о котором читали рэп участники N. W. A. А Айс Кьюб, самый уважаемый из гангста-рэперов первого призыва, ушел из группы и превратился не только в успешного соло-исполнителя, но и в настоящую кинозвезду. Его уход стал причиной многолетней вражды, дестабилизировавшей ансамбль. Второй альбом N. W. A. назывался “Efil4zaggin” (“Niggaz 4 Life”[57] в обратную сторону) и вышел в 1991-м; в нем было меньше идеализма и больше провокационной уличной правды в традициях афроамериканской устной поэзии. Первая половина в основном повествовала о насилии, а вторая – о сексе, хотя иногда эти темы сводились воедино, как в короткой, но довольно прискорбной интерлюдии “To Kill a Hooker”[58]. Запись стала рекордсменом по продажам в США, несмотря на отсутствие хитовых синглов, после чего в скором времени группа распалась (Изи-И продолжал выступать соло вплоть до своей смерти от осложнений СПИДа в 1995 года).
По прошествии времени “Efil4zaggin” помнят не столько за рифмы, сколько за роскошные, невероятно четкие биты работы Доктора Дре, зарекомендовавшего себя виртуозом нового типа: он смешивал семплы с электронными звуками и живыми инструментами, получая на выходе футуристический стиль, чем-то напоминавший фанк 1970-х годов. Сольный альбом Дре, “The Chronic” 1992 года, доказал, что так называемый гангста-рэп может продаваться на уровне поп-музыки, при этом не звуча как поп-музыка. Хотя у него был довольно сильный голос, Доктор Дре был прежде всего продюсером, а не рэпером – сочинение текстов он часто отдавал на аутсорс своим протеже. Гангста-рэп клеймили за стихи, но его главной звездой, таким образом, оказывался человек, которого музыка интересовала куда больше, чем текст. Именно Дре запустил карьеру Снупа Догга, спродюсировал главный хит Тупака Шакура “California Love”, помог Эминему и Фифти Сенту войти в число самых популярных рэперов современности, а позже выступил сооснователем компании по производству аудиооборудования Beats Electronics, которую в 2014 году выкупил концерн Apple. Эта сделка забронировала за ним статус небожителя хип-хопа, принесла ему, по слухам, сотни миллионов долларов и позволила сделать то, что не получилось у многих других рэперов, несмотря на все их обещания: оставить хип-хоп позади.
Я не рэпер!
В свое время рэперы гордились тем, что они рэперы, – и именно об этом и читали: сначала представлялись, а затем рассказывали, чем они занимаются. “То, что ты слышишь, – это не тест / Я читаю рэп под бит”, – объяснял Уандер Майк в “Rapper’s Delight”, как будто сам до конца не мог в это поверить. У Run-DMC был немного иной взгляд, но он тоже был зациклен на себе; как сообщил в одной из песен DMC, “С моими текстами тусовка спорится / И рифмы Рана – тоже наособицу”. Раким (половина дуэта с Эриком Б.) славился новаторским флоу и таинственной образностью стихов, но и он часто читал рэп о том, как он круто читает рэп: “Дым идет, жара / Жуткая, я закончу, только когда остановится бит, и это не / Шутка”. Бывало, что рэперы золотого века описывали свои действия и в других терминах. Позиционируя себя как учителя, KRS-One изобретал для себя нестандартную идентичность, но все равно не испытывал сомнений по поводу своего призвания: каждая строчка преподавала некий урок, каждый слушатель – потенциальный ученик. Чак Ди напоминал меломанам, что он не просто рэпер, а человек, способный дирижировать публикой: “Люди говорят мне: твори чудеса, Ди, плети словеса!” – по сути, это строчка, призывающая выходить на демонстрацию за появление новых строчек. А A Tribe Called Quest в песнях типа “Can I Kick It?” и “Check the Rhime” осмысляли рэп как форму социального досуга, почти спортивную игру, в которую можно играть с друзьями.