Кто-то чудесный
Шрифт:
– Я... пойду приведу себя в порядок. С вашего позволения.
– Так и быть, позволяю, - царственно проронил Кит, а когда за Миллером захлопнулась дверь, сказал очень мягко и серьёзно: - Свобода лишь в том, чтоб быть абсолютно нищим, Элис Не-Даёт. Считай, что добрый Боженька и Мария-Дева нашего Эсмеральды возжелали, чтобы ты начала жить сначала. Как птица Феникс. Фургон застрахован?
– Да, - пробормотала Элис, откашлявшись.
– Придут страховщики, все бумаги я соберу. Мы будем выступать у Гаса и везде, где только можем. Я не собираюсь сидеть
– У него весьма крепкая шея, как я заметил... и вообще, дайте ему сперва сцапать этого поганца, - заявил Кит безапелляционно.
– Не дёргайтесь хотя бы некоторое время. Кстати, я почему-то уверен, что это не он спалил Старикана, чтобы наконец заманить вас обоих к себе, но удостовериться не мешает.
– У него алиби, он был в полицейском участке, - деловито сообщил Гэл, и Кит одобрительно хмыкнул:
– Что ж, допускаю, хотя он мог и нанять кого-нибудь.
А Элис опять простонала, хватаясь за голову:
– Кит! Ну что ты городишь!
– Да ладно тебе, дорогуша, - легко отозвался тот, - ты чересчур доверчива, как Красная Шапочка, а я - старый битый волк и не могу исключить никого из своего списка подозреваемых. Учитывая же то, что Эсмеральда нашёл мертвяков разного пола, я и за него всерьёз волнуюсь. Ваш грёбаный маньяк просто всеяден... Чёрт, я как никогда, хочу быть рядом с вами, несчастные вы дуралеи!
– Это всё из-за меня, - вдруг проговорил Гэл тихо и хрипло, и Элис вскинула на него тревожный взгляд. Парень снова сидел на полу, низко опустив голову и уставившись на свои руки, крепко сжимавшие гриф гитары.
– Если бы я не встретился с Элис, ничего бы не случилось. Она бы спокойно уехала отсюда после родео, и всё. А тут я...
Элис почувствовала, как всё обрывается у неё внутри.
– Эй, эй, Эсмеральда, фигню-то не болтай, - начал было Кит, но Гэл только непреклонно мотнул опущенной головой:
– Сами подумайте, это же правда. Из-за меня у неё всё погибло... твой единственный дом, Элис. Всё, что тебе было дорого.
Элис молча сползла с кресла и села рядом с ним, ухватив за плечо. Гэл попытался вывернуться, но она силком развернула его к себе, приподнимая ему голову за острый подбородок и заглядывая в лицо. В его тёмных глазах сверкали слёзы, горячие и отчаянные, капая ей на руки.
– Какой же ты дурачок, Гэл Чирешару, только ты мне дорог, ты мне дороже всего на свете, - срывающимся полушёпотом проговорила она, неловко прижимая к себе его упрямую кудлатую башку и чувствуя, как он весь дрожит в её руках.
– Мне тебя послали Иисус-Спаситель и Мария-Дева, сам же сказал, и так оно и есть.
– А я?!
– сварливо осведомился Кит позади них.
– Я тебе уже не дорог?! Всё, я сейчас пойду и застрелюсь. Прекратите там реветь, вы оба. Я всё слышу.
– Мы не ревём, - возразила Элис и кое-как вытерла глаза.
– Я тебя тоже люблю, ехидный ты медведь... и если бы ты смог сюда приехать, я бы тебе показала, как сильно.
– Ого! Да я сегодня просто обкончаюсь, воображая это!
– весело провозгласил Кит, и Гэл прыснул сквозь слёзы, а Элис торопливо зажала ему уши обеими ладонями, словно это могло помочь.
– Отстань от парня, женщина, я не только всё слышу, но и всё вижу. Эсмеральда, ответствуй немедленно - сколько родных песен ты знаешь?
– Че-го? Песен? Каких песен?
– сипло вымолвил Гэл, часто моргая мокрыми ресницами и машинально утирая нос ладонью.
– Ты же цыган. Цыганских песен, чёрт тебя дери!
– весело гаркнул Кит.
– Я желаю послушать цыганские песни, как Лев Толстой, хотя ты понятия не имеешь, кто это, дикое ты дитя душистых прерий, но леди Не-Даёт тебе расскажет. Не суть. Вот эту песню ты наверняка должен знать, не сам же Кустурица её сочинил, - и он запел низким дрожащим голосом, но очень верно ведя мелодию: - Sa o romale phuchena bubamara sose ni c'elel, devla, devla mangav la o' lake mera merav sa e romen puchela bubamara sose achela devla, devla vacarle, bubamara tuka pocinel...
– Hej, romale a shunen e chavoren gungle zurale bubamara chajori baro grga voj si o djili...
– подхватил Гэл, проведя пальцами по струнам своей гитары. Глаза его засверкали, но уже не от слёз.
И они загорланили вдвоём:
– Djindji rindji bubamaru ciknije, shuzhije ajde more kor romesa... Djindji rindji bubamaru ciknije, shuzhije ajde more kor romesa... Shavale! Romale!...
Элис не выдержала и проворно схватила вторую гитару. Уж что-что, а подыграть этим сумасшедшим она могла. И хотела!
Когда песня закончилась, Элис подняла смеющийся взгляд и увидела застывшего у порога Клода Миллера - чисто выбритого, в свежей белой рубашке. Тот молча поднёс палец к губам. А когда к двери обернулся взахлёб хохочущий Гэл, Миллера на пороге уже не было.
* * *
Гэл не мог не признать, что в доме у зануды шерифа было безопасно. Тепло. Уютно. И дом этот вправду был... Гэл не мог точно подобрать слово - наверное, прибежищем. Будто все те люди, про которых толковал Клод Миллер - эти поколения его предков: седобородые старики, сгорбленные старушки с морщинистыми руками, кряжистые мужики в низко надвинутых шляпах, статные женщины, прижимающие к себе попискивающих младенцев... все они словно оставались здесь, в этом доме, незримыми тенями наполняя его. И Гэл не мог не признать, что немного завидует Миллеру. У его-то семьи дома не было вовсе, а теперь он сам стал парией для своих родичей.
Всерьёз поцапаться с шерифом Гэл ухитрился всего дважды. И, как ни странно, оба раза - из-за Ша Акичиты, хотя в первый раз речь о нём даже не заходила. Это случилось в библиотеке Миллера, которую тот накануне с такой гордостью называл музеем истории Монтаны. Там были книги, книги, книги - до потолка, и при виде этих книг глаза у Элис так и разгорелись. А Гэл с любопытством уставился на разложенные под стеклом в специальной витрине, жёлтые от времени бумаги, какие-то каменюги с кулак величиной... и на настоящий боевой индейский топор! С полустёртыми узорами на деревянной резной рукоятке, с выщербленным лезвием...