Лейтенант Рэймидж
Шрифт:
— Эй, ты ранен? — окликнул его Рэймидж.
— Пустяки, сэр, всего лишь царапина на лбу. А что, у меня на лице кровь?
— Похоже, что так.
Удивительный народ эти моряки, подумал лейтенант, дай им малейшую возможность увильнуть от работы, и они непременно ею воспользуются. Появится шанс дезертировать, и они побегут, несмотря на страх смертной казни или, по меньшей мере, прогона сквозь строй флота. Но в бою их словно подменяют: лентяи, пьяницы, идиоты — все превращаются в сущих демонов. В минуты опасности каждый стоит двоих. Даже теперь, после трудного боя, они, если нужно, станут наваливаться на весла до тех пор, пока не рухнут от усталости. И в то же время, позволь он себе заснуть, имея в шлюпке бочонок с вином, то проснувшись, обнаружил бы их всех пьяными в стельку.
Во многом они вели себя как дети, хотя некоторые из экипажа «Сибиллы» годились ему в отцы. Он никогда не забывал о присущих их натуре чертах примитивности: детском энтузиазме, непослушании, безответственности и непредсказуемости.
Ну вот, опять ты замечтался, лейтенант Рэймидж… Он решил дать людям немного передохнуть, и за это время рассказать им немного о задаче, которую предстоит выполнить.
— Так, ребята, вам, наверняка, любопытно, куда мы идем, если вы, конечно, не слышали уже об этом возле лагуна…
Это замечание вызвало взрыв смеха. Многие офицеры узнавали о подробностях секретных капитанских приказов именно из болтовни возле лагуна, представлявшего собой емкость с водой, установленную на палубе. У лагуна стоял часовой — морской пехотинец, и в установленные часы матросы собирались здесь, чтобы попить воды. Попутно происходил обмен разными сплетнями и слухами, и хотя путь этих новостей от каюты капитана до лагуна был весьма извилистым, сами сведения, оказывались, как правило, близкими к истине. Мало что могло ускользнуть от глаз и ушей капитанского стюарда, а это ничтожество — капитанский писарь — мог приобрести известное уважение среди товарищей по команде только в том случае, если служил поставщиком ценной информации.
— Но если не слышали, я расскажу вам, что знаю. Есть полдюжины итальянцев — людей важных, настолько важных, что адмирал рискнул ради них фрегатом — и которых надо вывезти с материка. Выполнение именно этой задачи начала «Сибилла». Нам же предстоит закончить ее. В течение этой ночи мы могли бы подойти как можно ближе к нужному месту, но с наступлением рассвета риск быть обнаруженными увеличивается, так что нам предстоит найти укрытие и продолжить плавание следующей ночью. Теперь вам известно столько же, сколько мне.
— Разрешите вопрос, сэр?
— Спрашивайте.
— Как далеко продвинулся этот парень — Бонапарт, в этих землях? Кому принадлежит этот кусок побережья, сэр?
— Бонапарт пару месяцев назад захватил Леггорн. Сам Леггорн — свободный порт, но участок побережья от него почти до этого самого места находится во владениях Великого герцога Тосканы, который заключил союз с Наполеоном. Однако на побережье есть анклавы — иначе говоря, небольшие районы, принадлежащие другим владельцам. Лежащий напротив Эльбы Пьомбино, например — владение рода Буонкампаньо. Половина острова Эльба и узкая полоска земли, тянущаяся от этих мест на юг, включая в себя полуостров Арджентарио, который виден отсюда, принадлежат королю Неаполя и Сицилии.
— А он на чьей стороне, сэр?
— Был на нашей, но теперь вышел из войны.
— Сдался, сэр? Почему тогда французы не дошли до Неаполя или Сицилии, сэр?
— Не дошли. Но, как я полагаю, король боится, что французы двинутся на Неаполь. Так или иначе, прямо за Арджентарио лежит город Орбетелло, являющийся центром королевского анклава. Я не могу сказать точно, насколько далеко анклав тянется на юг. Дальше идут владения Папы.
— А что он, сэр? — поинтересовался моряк с испачканным кровью лицом, — он на нашей стороне?
— Папа? Он заключил с Бонапартом перемирие и закрыл свои порты для британских судов.
— Похоже, что в этих краях нам не на кого особенно рассчитывать, — констатировал один из матросов, не обращаясь ни к кому в отдельности.
— Верно, — усмехнулся Рэймидж. — Положиться не на кого. А когда мы высадимся на берег, то можем столкнуться не только с французскими войсками, но и с неаполитанскими или папскими — и неизвестно, чью сторону те займут.
— А те люди, которых мы должны забрать — они итальянцы, сэр?
— Да.
— Тогда почему они, прошу прощения, сэр, не внесли свои имена в судовую роль Бони, как остальные их соотечественники?
— Потому что Бонапарт не нравится им даже больше, чем нам. Так же и они не нравятся Бонапарту. Яснее говоря, если их схватят, то им не миновать свидания со Вдовой.
При этих словах моряки зашептались между собой: им было прекрасно известно это слово, обозначающее на французском жаргоне гильотину. Рэймидж слышал, как один из них сказал: «Чудные эти итальяшки. Одни за Бони, другие против. Сам дьявол с ними не разберется».
Вот это, подумал Рэймидж, в самую точку. И вот теперь, после восьми лет отсутствия, он вот-вот вернется в эту прекрасную, ленивую, расцвеченную богатыми красками страну, полную таких кричащих противоречий, что только бесчувственный чурбан может сказать определенно, нравится она ему или нет, или что-то среднее.
— Простите, сэр, а вы и вправду говорите на итальянском?
— Да.
Господи, матросы то ли настолько доверяют ему, что позволяют себе задавать вопросы без долгих околичностей, то ли чувствуют свое превосходство над ним, «держатся запанибрата», как называют это некоторые офицеры. Однако интерес их выглядит искренним.
Как так вышло, сэр? — раздался немного гнусавый голос.
Почему бы не рассказать им? В ожидании его ответа они прекратили разговаривать, кроме того, в течение ближайших двух дней ему потребуется от них весь лимит доверия, до последней капли.
— Что ж, когда мой отец в семьдесят седьмом отправился командовать американской станцией — это было в то время, когда твой народ стал выказывать признаки стремления к независимости, — шутливо бросил он Джексону, — моя мать отправилась в Италию, навестить друзей. Кроме того, ей всегда нравилось путешествовать, да и сейчас нравится, если на то пошло. Мне было два года. Мне нашли няньку-итальянку, и я начал почти одновременно разговаривать и на итальянском, и на английском.