Лицедеи Гора

Норман Джон

— А я думал, что Вы свободная женщина, — воскликнул Бутс.

— Так и есть! — пискнула Бригелла.

— А почему тогда Вы стоите с открытым лицом перед незнакомцем? — спросил мужчина.

— Ой! — издала девица несчастный писк, подскакивая, и ещё раз задирая юбку, до самой головы, в очередной раз, закрывая лицо.

— Вау! — выдохнул Бутс, снова приседая с видом истинного ценителя.

— Ой! — она снова опустил юбку вниз, как будто пребывая в большом затруднении.

— Открытое лицо! — возмущённо закричал Бутс, как если бы в шоке от увиденного.

Юбка летит вверх.

— Вау! — довольно вопит Бутс. — Ого!

— Ну что же делать бедной девушке! — прокричала Бригелла. — Что я могу поделать!

Подол

юбки, зажатый в её маленьких руках, под её стоны страдания и расстройства, летал то вверх то вниз, снова и снова, со всё уменьшающимся размахом, пока она не стала двигать им где-то между грудью и горлом. Таким образом, конечно, к развлечению большей части аудитории, она уже не скрывала ни своей «скромности», если можно так выразиться, ни своего лица.

Следует понимать, и полностью осознавать то, что происходило на сцене. Дело в том, что публичное открытие лица свободной женщиной, особенно таковой из высшей касты, претендующей на особое положение в обществе и высокий статус, является социально серьезным нарушением приличий во многих местах Гора. Действительно, в некоторых городах свободная женщина, появившаяся на улице без вуали, должна быть готова к тому, чтобы быть задержанной стражниками, и выслушать их требование надеть вуаль, а в случае отказа, пройти домой под их конвоем. Может произойти и кое-что похуже. В некоторых городах такую женщину проводят назад в её дом, полностью раздетой за исключением вуали на лице, которую ей наденут насильно. И всё это будет происходить в сопровождении толпы зевак, которым, конечно, интересно узнать, в какой именно дом её препроводят стражники. Повторное нарушение в таком городе обычно приводит к порабощению этой женщины. Конечно, применять столь серьезные меры для защиты столь привычных гореанских правил приличия приходится крайне редко. Обычно вполне достаточно угрозы наказания за нарушение этого обычая.

Социальное давление, различными способами, также способствует тому же эффекту. Женщина, вышедшая без вуали, например, может заметить, что другие женщины, с отвращением отворачиваются от неё на рынке. В действительности ей не стоит ожидать, что хоть одна свободная женщина на рынке будет иметь с ней дело, если она сначала не встанет перед ней на колени. Для неё не должно быть неожиданностью, в толпе, услышать за своей спиной презрительный шёпот, и различные неприятные эпитеты, такие как: «Бесстыдная шлюха», «Нахальная потаскуха», «Столь же нескромная как рабыня», «Интересно, кто её владелец», или просто злобное шипенье «Наденьте на неё ошейник!». А если она попытается противостоять или бросить вызов своим противницам, она просто услышит все эти замечания повторенные членораздельно и в лицо.

Рабыням, кстати, обычно, запрещают прятать лицо под вуалью. Их лица в большинстве случаев открыты и полностью выставлены на всеобщее обозрение. Таким образом, мужчины могут, небрежно, и всякий раз, когда они того пожелают рассматривать их. То, что земные девушки обычно спокойно относятся к появлению на виду у всех с открытым лицом, кстати, является одной из многих причин, отчего многие гореане думают о них как о прирождённых рабынях. Для гореанской же девушки то, что она вдруг, впервые со времени своего созревания больше не может скрыть лицо, если конечно её владельцу не захочется предоставить ей это право, является одним из самых пугающих и существенных аспектов её перехода в неволю. Её лицо, во всей его чувственности и красоте, со всеми его столь интимными, личностными и сокровенными особенностями, столь разоблачительными для неё, самыми глубинными и тайными мыслями, чувствами и эмоциями теперь выставлено на всеобщее обозрение, и любой желающий может рассмотреть и прочитать всё это.

Интересно отметить, что даже некоторые землянки попав на Гор, спустя короткое время, склонны становиться чувствительными к подобным соображениям.

Обычно это интерпретируется обоими видами девушек, по крайней мере, вначале, как часть «бесчестья» ошейника. Спустя какое-то время, конечно, все девушки, как гореанки, так и землянки, ставшие вдруг чувствительными к коварным последствиям открытия лица, перестают думать об этом, или, по крайней мере, не делают этого постоянно. И те и другие уже познали, что они — теперь ничто, всего лишь рабыни, и что это — всё, что они есть и будут. Они больше не стремятся к привилегиям свободной женщины. Их выставление на показ, их доступность, если можно так выразиться, отныне становятся такими же условиями их существования, как и повиновение, служение, любовь и наказания. В некотором смысле они считают это освобождением. Это освобождает их от соблазна обмана, притворства и сдержанности. Теперь они не задумываются, по крайней мере, между собой, об ошейнике как о «бесчестье». Скорее теперь, оказавшись на своём месте в совершенстве природы, полностью, беспомощно и безоговорочно, бросив себя к ногам мужчин, отдавшись своей глубинной сексуальности и потребностям, признанным, лелеемым и исполняемым, они начинают думать о нём как об «источнике радости». Рабыни больше не стремятся к привилегиям и прерогативам свободных женщин. Нет уж, пусть они сами продолжают жить в их панцирях запрещений и традиций, пусть уж они сами терпят свои холодность, ревность и обман. А невольницы нашли нечто в тысячу раз более драгоценное, свой смысл, свою значимость, своё счастье, свою радость, своё удовольствие, свой ошейник.

— Что же мне делать? — вопрошала прекрасная Бригелла толпу, прекратив размахивать подолом, и прижав его к своей шее, и надув свои прекрасные губы.

Казалось, что она вот-вот заплачет. Она превосходно сыграла смятение, и смущение перед своей дилеммой!

— А Ты вставай на колени! — весело крикнул один из зрителей.

— Ага, и одежду сними! — поддержал его другой.

— И ноги, ноги его оближи! — подсказал третий, сквозь конвульсии хохота.

— Рабыня! — холодно и надменно прошипела свободная женщина, явно и недвусмысленно обращаясь к Бригелле.

— Госпожа, — немедленно отозвалась девушка, испуганно прекращая играть свою роль, оборачиваясь и падая на колени. При этом лицом она повернулась к свободной женщине.

— Головой в доски! — презрительно бросила свободная женщина.

Бригелла не мешкая опустила голову к самой сцене. Она дрожала, ибо отлично понимала, что такие женщины, как она находятся в полной власти свободных людей.

— Это Ты — владелец этой рабыни? — спросила свободная женщина Бутса Бит-тарска.

— Да, Леди, — ответил тот.

— Я требую, чтобы её наказали, — заявила она.

— Возможно, это превосходное предложение, — заметил Бутс. — Учитывая, что она — рабыня, но имейте ли Вы в виду какую-либо вескую причину, по которой я должен это сделать.

— Мне не пришлось по вкусу её выступление, — пояснила свободная женщина.

— Довольно трудно угодить всем, — развёл руками Бутс. — Но я уверяю Вас, что, если я, её владелец, окажусь не полностью удовлетворен выступлением этой девки, я лично свяжу её и проконтролирую, что она была достаточно хорошо выпорота.

— А я считаю её выступление отвратительным, — заявила женщина.

— Да, Леди, — поклонился Бутс.

— И я считаю это оскорблением свободных женщин! — продолжила она.

— Да, Леди, — терпеливо ответил Бутс.

— Давайте уже досмотрим окончание комедии, — предложил кто-то из зрителей.

— Так избей её! — снова потребовала свободная женщина.

— Я не вижу причин избивать её, — заметил Бутс. — Она делает ровно то, что она, как предполагается, должна делать. Она повинуется. Она послушна. Если бы она не была послушна, тогда я избил бы её, более того, я бы проследил, чтобы порка было соответствующей и длительной.