Лионель Линкольн, или Осада Бостона
Шрифт:
— Солнце уже даетъ себя чувствовать, — сказалъ онъ старику, — и когда разсются послдніе пары, мы увидимъ т мста, которыя оба посщали въ прежнее время.
— Найдемъ ли мы ихъ такими, какими оставили? Или мы ихъ увидимъ во власти чужестранца?
— Во всякомъ случа, не чужестранца, потому что мы вс подданые одного короля. Мы вс — одна семья, и онъ нашъ общій отецъ.
— Не стану вамъ на это возражать, что онъ очень плохой отецъ, — спокойно проговорилъ, старикъ. — Тотъ, кто занимаеть въ настоящее время англійскій тронъ, мене отвтственъ, чмъ его совтники, за т притсненія, которыя приходится терпть народу въ его царствованіе.
— Сэръ, если вы будете и дальше позволять себ такіе-же намеки по поводу моего государя, я долженъ буду съ вами разстаться. При англійскомъ офицер нельзя такъ легкомысленно отзыватъся о корол!
— Легкомысленно! — медленнымъ темпомъ проговврялъ старикъ:- Воть ужъ именно легкомысліе неразлучно съ сдой головой и восьмидесятилтнимъ возрастомъ. Но только вы ошибаетесь отъ излишняго усердія, молодой человкъ. Я самъ живалъ въ королевской атмосфер и умю отличать личность монарха отъ политики его правительства. Эта политика вызвала раздоръ въ великомъ государств и со временемъ лишитъ Георга III той земли, которая справедливо считается лучшимъ перломъ въ его корон.
— Сэръ, я ухожу, — сказалъ Ліонель. — Т идеи, которыя вы такъ свободно высказывали на корабл: во время плаванія сюда, не противорчили нашей конституціи, а ваши теперешнія слова черезчуръ подходятъ подъ понятіе измны.
— Ну, что-жъ, ступайте, — сказалъ спокойно старикъ. — Войдите въ эту опоганенную долину и прикажите вашимъ наемникамъ меня схватить и запереть. Пусть утучнится почва моей стариковской кровью. Да прежде, чмъ топоръ отдлитъ мою годову отъ туловища, прикажите своимъ безжалостнымъ гренадерамъ помучить меня хорошенько. Я такъ долго жилъ, что мн не грхъ удлить нсколько мгновеній палачамъ.
— Я думаю, сэръ, что вы могли бы мн этого не говорить, — сказалъ Ліовель.
— Врно, и я иду даже дальніе: забываю свою сдину и прошу прощенія. Но если бы вамъ, какъ мн, довелось извдать на себ весь ужасъ рабства, то вы бы сами стали особенно дорожить безцнными благодяніями свободы.
— Разв вы во время своихъ путешествій узнали рабство не только въ смысл нарушенія принциповъ, какъ вы выражаетесь, а еще и какъ-нибудь иначе?
— Узналъ ли я рабство! — съ горькой удыбкой воскликнулъ старикъ. — Да, молодой человкъ, я узналъ его такъ, какъ не приведи Богъ никому: и духомъ, и тломъ. Я жилъ мсяцы, годы, слушая, какъ посторонніе люди ршаютъ за меня, что мн сть и что пить и сколько мн нужно чего выдать на пропитапіе, чтобы я не умеръ съ голода. Посторонніе люди длали оцнку моихъ страданій, контролировали выраженіе моихъ печалей, посягали на единственное утшеніе, оставленное мн Богомъ…
— Гд же это вы могли подвергаться такому обращенію? Должно быть, вы тогда попали въ руки къ неврнымъ варварамъ?
— Вы выразились совершенно правильно, молодой человкъ: къ неврнымъ, потому что они отрицаютъ правила, преподанныя намъ божественнымъ Искупителемъ; къ варварамъ, потому что они способны обращаться, какъ со скотомъ, съ человкомъ, одареннымъ душою и разумомъ.
— Отчего вы не пріхали въ Бостонъ и не разсказали обо всемъ этомъ народу въ Фуннель-Голл? — воскликнулъ Джобъ. — Тогда бы этого такъ не оставили.
— Дитя мое, я бы охотно это сдлалъ, если бы могъ, но на ихъ сторон была сила. Они держали меня въ своей власти, какъ демоны.
Ліонель хотлъ что-то сказать по этому поводу, но въ это время его окликнулъ кто-то, поднимавшійся на холмъ по другому склону. При первомъ же звук этого голоса старикъ всталъ и быстро ушелъ прочь вмст съ Джобомъ. Въ туман ихъ скоро стало не видно обоихъ.
— Наконецъ-то, я васъ вижу, Ліонель! — воскликнулъ новопришедшій, появляясь на холм. — Какого чорта вы здсь длаете такъ рано и среди облаковъ? До васъ и не долзешь. Ужъ я взбирался, взбирался… И радъ же я вамъ, дорогой Ліонель, ужасно радъ. Мы знали, что вы должны пріхать съ первымъ корабдемъ. Сегодня утромъ возвращаюсь съ ученья и вижу: два лакея въ зеленыхъ ливреяхъ идутъ и ведутъ каждый по лошади. Ливреи я сеічасъ же узналъ — чьи он, а съ лошадьми надюсь потомъ свести короткое знакомство. Спрашиваю одного изъ слугъ: «Чьи вы люди?..» Онъ мне отвчаетъ: «Майора Линкольна изъ Рэвенсклиффа, сэръ!» — и такимъ тономъ, точно онъ состоитъ на служб у самого короля. Удивительно важные длаются слуги господъ, имющихъ десять тысячъ фунтовъ стерлинтовъ годового дохода. Задайте такой же вопросъ моему лакею — онъ вамъ отвтитъ просто: «Капитана Польварта 47го полка», и больше ничего. Каналья и не подумаетъ при этомъ упомянуть, что на земл существуетъ мстечко, называющееся Польвартъ-Голль.
Вся эта тирада сказана была однимъ духомъ, но посл нея капитанъ Польвартъ запыхался и долго не могъ ничего больше сказать. Этой паузой воспользовался Ліонель, чтобы пожать ему руку и выразить также и со своей стороны удовольствіе по поводу пріятной встрчи.
— Вотъ ужъ никакъ не думалъ васъ здсь встртить, — сказалъ онъ. — Я предполагалъ, что вы встаете съ постели не раньше девяти или десяти часовъ, и собирался узнать вашъ адресъ и пойти къ вамъ къ первому, а ужъ потомъ представиться по начальству.
— За неожиданную встрчу со мной вы должны поблагодарить его превосходительство достопочтеннаго Томаса Гэджа, здшняго военнаго губерпатора, вице-адмирада, и проч., и проч., какъ онъ пишетъ въ своимъ прокламаціяхъ, хотя онъ столько же, въ сущности, губернаторъ, сколько хозяинъ вашихъ лошадей, которыхъ вы привезли съ собой сюда.
— A почему я его долженъ благодарить за нашу встрчу?
— Почему? A вы поглядите кругомъ. Что вы видите? Одинъ туманъ, да? Больше ничего? Само собой разумется, что такой тучный человкъ, какъ я, и притомъ страдающій одышкой, не пошелъ бы сюда ни свтъ, ни заря любоваться туманомъ. Чего я здсь не видалъ? Ну, вотъ, а достопочтенный Томасъ, губернаторъ, вице-адмиралъ и прочая, приказалъ намъ сегодня быть всмъ подъ ружьемъ на восход солнца,
— По-моему, для военнаго это вовсе не трудно, а для васъ, при вашей комилекціи даже очень полезно, — возразилъ Ліонель.- A я опять гляжу на васъ и удивляюсь: что это на васъ за форма? Неужели вы перешли въ легкую пхоту?
— A почему бы мн и не служить въ леткой пхот? — съ очень серьезнымъ видомъ отвчалъ капитанъ. — Чмъ эта форма плоха дда меня? Правда, для этого рода оружія я нсколько тученъ, но ростомъ подхожу въ самый разъ: пять футовъ и десять линій. Я вижу, вамъ смшно, Ліонель. Смйтесь, пожалуйста, сколько вамъ утодно. Я за послдніе три дня привыкъ, что надо мной вс. смются.
— Что же васъ заставило перейти въ легкую пхоту?
— Видите ли, мой другъ, я влюбился.
— Это меня удивляетъ.
— И собираюсь жениться. Это васъ должно удивять еще больше.
— Кто же бы это могъ внушить такое сильное чувство капитану 47-го полка Питеру Польварту изъ Польвартъ-Голля? Должно быть, какая-нибудь необыкновенная женщина.
— Прелестная женщина, майоръ Линкольнъ. Вся точно точеная. Когда она въ задумчивости, она ходига важно, точно тетеревъ, а когда побжитъ, такъ точно куропатка. Въ спокойномъ положеніи она похожа на вкусное, сочное блюдо дичи… Вы вдь знаете, какой я гастрономъ, потому и сравненія у меня такія.