Литературные воспоминания
Шрифт:
праздновать открытие в недрах русского мира и посреди общей моральной
скудости богатого нравственного капитала, достающегося почти задаром. Все
чувствовали себя счастливее. Ничего подобного «западники» предложить не
могли, у них не было никакой цельной и обработанной политической теоремы, они занимались исследованиями текущих вопросов, критикой и разбором
современных явлений и не отваживались на составление чего-либо похожего на
идеал гражданского существования
русская и европейская жизнь. Добросовестность «западников» оставляла их с
пустыми руками, и понятно, что положительный образ народной политической
мудрости, найденный славянофилами, начинал поэтому играть в обществе нашем
весьма видную роль.
Вольное обращение с историей, на которое им постоянно указывали,
нисколько не останавливало роста этого идеала и его развития; напротив, свобода
толкования фактов способствовала еще его процветанию, позволяя вводить в его
физиономию черты и подробности, наиболее привлекательные для народного
тщеславия и наиболее действующие на массы. Ошибки, неверности, нарушения
свидетельств приходились тут еще на здоровье, так сказать, идеалу и на
укрепление партии, его воспитавшей. Между тем—сознательно или
бессознательно—все равно— партия достигала с помощью своего спорного
идеала несомненно весьма важных целей. Тут случилось то, что не раз уже
случалось на свете: рискованные и самовольные положения принесли гораздо
более пользы обществу и людям, чем осторожные, обдуманные и потому робкие
шаги беспристрастного исследования. Партия успела ввести в кругозор русской
интеллигенции новый предмет, нового деятельного члена и агента для мысли —
208
именно народ, и после ее проповеди ни науке вообще, ни науке управления в
частности уже нельзя было обойтись без того, чтобы не иметь его в виду при
разных политико-социальных решениях и не считаться с ним. Это была великая
заслуга партии, чем бы она ни была куплена. Впоследствии, и уже за границей, Герцен очень хорошо понимал значение возведенной постройки славянофилов и
недаром говорил: «Наша европейская западническая партия тогда только получит
место и значение общественной силы, когда овладеет темами и вопросами, пущенными в обращение славянофилами».
Но если это-то было невозможно покамест, то по крайней мере уже
наступало время понимать важность подобных тем. Не далее как в 1847 году сам
Белинский уже говорил о нелепости противопоставлять национальность
общечеловеческому развитию, как будто эти явления непременно должны
исключать друг друга, между тем как, в сущности, они постоянно совпадают.
Общечеловеческое
или другой народности, оба термина даже и немыслимы один без другого. Мысль
свою он подробно развил в статье «Обозрение литературы 1846 года». В ней
особенно любопытно одно место. К этому месту Белинский подходит
предварительным и очень обстоятельным изложением мнения, что как отдельное
лицо, не наложившее печати собственного своего духа и своего содержания на
полученные им идеи и представления, никогда не будет влиятельным лицом, так
и народ, не сообщивший особенного, своеобразного штемпеля и выражения
нравственным основам человеческого существования, всегда останется мертвой
массой, пригодной для производства над нею всяких экспериментов. Пространное
развитие этого положения Белинский заключает словами, почти буквально
повторяющими точно такие же слова Грановского, сказанные в Соколове по
поводу сочувствия, какое вынуждают к себе почасту основные убеждения
«славян», хотя, собственно, критик наш этих слов Грановского сам не слыхал. Вот
это место: «Что личность в отношении к идее человека, то—народность в
отношении к идее человечества. Без национальностей человечество было бы
мертвым логическим абстрактом, словом без содержания, звуком без значения. В
отношении к этому вопросу я скорее готов перейти на сторону славянофилов, нежели оставаться на стороне гуманических космополитиков, потому что если
первые и ошибаются, то как люди, как живые существа, а вторые и истину-то
говорят как такое-то издание такой-то логики. Но, к счастию, я надеюсь остаться
на своем месте, не переходя ни к кому...» [250] Молодая редакция нового
«Современника» 1847 года, для которого статья писалась и где она была
помещена, думала, однако же, иначе об этом предмете. Так как борьба с
славянофильской партией да интерес более или менее художественной
литературы обличения составляли пока всю программу нового журнала, то
понятно, что движение его критика навстречу к обычным врагам петербургской
журналистики затемняло одну и важную часть самой программы журнала.
Впоследствии я слышал, что редакция много роптала на статью с такой странной, небывалой тенденцией в петербургско-западнической печати, и которой она
должна была открыть свой новый орган гласности.
209
Таким образом разрешалась долгая полемика Белинского с лютейшими
своими врагами.
Основание «Современника», 1847 год, положило предел участию