Литературные воспоминания
Шрифт:
покамест все таившееся в глубине его души и составлявшее впоследствии
прелесть его бесед с окружающими.
Удивительно, что он только малой частию был виноват в упреках, которые
ему делали. Богато наделенный природою даром фантазии, воображения, вымысла, он по молодости лет не умел с ними справиться и позволил им
сделаться своими врагами, вместо того чтобы держать их в качестве своих слуг.
269
Едва возникали в течение разговора представление или образ, как можно
видеть Тургенева, предъявляющего на них права хозяина, овладевающего ими, становящегося в центре рассказа и притягивающего все его нити к самому себе.
При первом намеке на какую-либо тему в уме его возникала масса аналогических
примеров, которыми он и подменивал главный возникший вопрос. Большая часть
его слушателей — а у него их всегда было много — позабывали дело, с которого
начиналась речь, и отдавались удовольствию слушать волшебную сказку, любоваться развитием непродуманного, бессознательного творчества, удерживая
при этом наиболее смелые, яркие и поразительные черты фантастической работы.
Было что-то наивно-детское, ребячески-прелестное в образе человека, так полно
отдававшего себя в ежедневное безусловное обладание мечты и выдумки, но в
конце концов из такого воззрения на Тургенева возникло общее мнение о нем как
о человеке, никогда не имеющем в своем распоряжении искреннего слова и
чувства и делающегося занимательным и интересным только с той минуты, когда
выходит заведомо из истины и реального мира. Никто, конечно, не смешивал его
с Хлестаковым, простейшим типом лжи, только что созданным тогда, который
употребляет ложь как средство обмануть себя и других относительно своей
ничтожности. Поэтическая ложь Тургенева обнаруживала большие сведения и
часто касалась таких вопросов, которые были даже неизвестны многим из
ожесточенных его критиков. Цели юного Тургенева были ясны: они имели в виду
произведение литературного эффекта и достижение репутации оригинальности. В
этом заключается и ключ к их правильному пониманию.
Самым позорным состоянием, в какое может попасть смертный, считал он в
то время то состояние, когда человек походит на других. Он спасался от этой
страшной участи, навязывая себе невозможные качества и особенности, даже
пороки, лишь бы только они способствовали к его отличию от окружающих. Он
усвоивал своей физиономии черты, не вязавшиеся с ее добродушным, почти
нежным выражением. Конечно, он никого не обманывал надолго, да и сам
позабывал скоро черты, которые себе приписывал. Случалось, что он изумлялся
собственным словам и относил их к клевете, когда их повторяли перед ним по
прошествии некоторого времени. Так он называл клеветой свое заявление,
перед великими произведениями искусства, живописи, скульптуры, музыки он
чувствует зуд под коленами и ощущает, как икры его ног обращаются в
треугольники,— однако же заявление было сделано. Конечно, не стоило бы и
упоминать об этой шутке, если бы из массы подобных шуток и преувеличений не
слагался в публике образ молодого Тургенева, который держался гораздо долее, чем было нужно, и существовал даже и тогда, когда оригинал уже нисколько не
походил на то, что о нем думали.
Замечательно, что в произведениях той эпохи, большею частию
стихотворных отрывках, Тургенев не обнаруживал ни малейших признаков
фальши. Они писались им добросовестно и поражают доселе выражением
искреннего чувства и той внутренней правдой мысли и ощущения, которой он
научился у Пушкина. Тургенев начал рано свою писательскую карьеру; если не
считать драму «Стено», написанную им еще на студенческой скамье (он кончил
курс в Петербургском университете в 1837 году) и рецензию на книгу А.Н.
270
Муравьева «Путешествие по святым местам русским», в старом «Современнике»
Плетнева, 1838 года [331], где напечатано было и первое стихотворное его
произведение «Старый дуб», то придется указать на «Отечественные записки», на
страницах которых с 1841 по 1846 год помещено множество его стихотворных
пьес за подписью Т. Л., которые представляли инициалы соединенных фамилий
его отца и матери—Тургенев-Лутовинов [332]. Затем он перешел в новый
«Современник» Панаева и Некрасова, в издании которого принимал, как увидим, горячее участие и продолжал в нем печатать свои стихотворения с 1847 года
вплоть до 1850 года [333]. Все эти произведения носят несомненные признаки
таланта и уже возвещали недюжинного писателя, который только ждал
благоприятной минуты, чтобы высказать все свое содержание. Минута не
заставила себя ждать. Из всех ранних его созданий замечены были публикой
только два, вышедшие отдельно: «Параша», стихотворная повесть 1843 года, и
«Разговор»—тоже в стихах, 1845 года. Мастерской рассказ далеко не затейливого
происшествия в «Параше» и свободное, ироническое отношение к действующим
ее лицам имели так много свежести и молодого здорового чувства, что обратили
на себя общее внимание. Между прочим, «Параша» представила случай
Белинскому высказать свою проницательность. «Что мне за дело до промахов и
излишеств Тургенева,— говаривал он,— Тургенев написал «Парашу»: пустые
люди таких вещей не пишут» [334]. Что касается до «Разговора», то