Ложь
Шрифт:
– Ах, Джонни!
– За весь вечер он не подошел ко мне ни на минуту.
– И ты горько сожалеешь об этом и убиваешься?
– На твоем лице написано, что ты ревнуешь, и мне следовало ответить “нет”, но это было бы нечестно, а я не хочу врать даже ради того, чтобы доставить тебе удовольствие. Мне очень дороги любовь и уважение Джонни.
– Придется прожить без них!
– Почему? – Вероника недоуменно посмотрела на Деметрио, удивленная его грубостью.
– Потому что ты будешь жить только для меня, – с мрачной решимостью продолжил он. – Я стану скрягой, жадным до твоих
– Ад станет слаще рая, если этим кольцом будут твои объятия, – Вероника крепко сжала руки Деметрио, и тот растерялся: его решимость вмиг разбилась о прикосновение мягких, нежных и теплых рук.
– Вероника!
– Прошу тебя, не целуй меня сейчас, за нами наблюдают! Джонни и Хулио Эстрада стоят у двери в зал.
– Мои предшественники.
– Зачем ты так говоришь? Никто не опередил тебя на дороге к моему сердцу... Ты смеешься? Ты мне не веришь? Я ненавижу и проклинаю твою ревность, слышишь? Но, знаешь, без ревности нет любви, и мне придется, в конце концов, простить тебя. Я тешусь мыслью, что впереди у меня вся жизнь, чтобы убедить тебя в моей любви. Я никого и никогда не любила до тебя, Деметрио, ты первый и единственный!
– Надо же, первый. Ты слышал, Рикардо? Первый! Если что-то после смерти продолжает жить в нас, то твои кости, должно быть, содрогнулись на этом жалком, убогом кладбище в Матто Гроссо.
Прием давно окончен; яркий, шумный праздник, пролетев как миг, остался позади, и Деметрио снова оказался в гостиничном номере один на один с сумятицей своих воспоминаний. Перед его глазами еще стоит образ самой прекрасной девушки Рио, а на руках остался ее благоуханный, прохладный аромат весенней свежести.
Деметрио поставил перед собой старенькую фотографию брата. В те дни Рикардо был еще студентом и выглядел наивным, мечтательным и беззащитным юношей. Именно эта фотография разожгла в Деметрио безудержную жажду мщения, сподвигнув на чудовищные деяния, и она же привела его в ярость, пробудив странную вспышку ревности.
– Ты держал ее в своих объятиях! – гневно воскликнул он. – Она, наверняка, была твоей. Нужно быть камнем или глыбой льда, чтобы удержаться и не подняться к ней в спальню, стоя под ее окном. Ты поднимался к ней, и не раз, рискуя жизнью и думая, что можешь упасть и разбиться. Но что значит риск, если в конце пути тебя ждут ее губы и объятия? Теперь меня не удивляет, что ты сходил по ней с ума!
Деметрио со злостью швырнул фотографию брата на стол и взял другую, которую он раздобыл всего несколько часов назад. Трепетно, с нежной стыдливостью влюбленного он держит ее в своих руках, любуясь ею. Деметрио кажется, что эта неподвижная картонка обрела жизнь: почти сверкают черные глаза, и алые губы улыбаются ему, соблазнительные и восхитительные одновременно.
– С какой же фотографией беседовал ты ночи напролет, Рикардо? – горестно спросил он. – Видимо, с такой же! Перед тобой была всего лишь картинка, а ты пожертвовал жизнью, словно это было всемогущее и безжалостное божество!..
Глава 10
Прием в доме Кастело Бранко затянулся, но вот и последние гости откланялись и разъехались по домам. Время позднее, а потому стол к ужину не накрывали, и подали лишь легкие, но изысканные закуски. По семейной традиции Кастело Бранко все собрались за столом, чтобы немного перекусить перед тем, как разойтись по своим комнатам.
– Теодоро, ты ничего не съешь? – поинтересовалась донья Сара, слегка удивленная рассеянностью мужа, что, впрочем, не мешало ей с аппетитом уплетать стоящие на столе яства.
– Я попросил у Хенаро еще одну чашку кофе. Вредно наедаться на ночь, как это делаешь ты. Если бы ты прислушивалась к моим советам, то превосходно чувствовала бы себя и весила фунтов на тридцать меньше. Впрочем, что толку спорить с тобой?
– Вирхиния, ты тоже ничего не будешь?
– Положи мне немного фаршированной дичи, чуточку окорока и маленький кусочек холодной цыплячьей грудки, но только маленький. Право, не знаю, что со мной, но я не могу проглотить ни кусочка. Вот если бы дядя Теодоро дал мне немного своего “Хереса”.
– Ну, конечно. Хенаро, принеси бутылку, – велел дон Теодоро и продолжил, обращаясь ко всем. – Понятия не имею, что творится с моим “Хересом”, куда он пропадает. Вероятно, его кто-то пьет.
– Вероника очень любит херес, – быстро сказала Вирхиния. – Она говорит, что это единственное вино, которое ей действительно нравится.
– А где она? – поинтересовался дон Теодоро.
– Вероника сказала, что не хочет ужинать, – ответила донья Сара. – У нее немного разболелась голова, и она вышла в парк подышать воздухом и прийти в себя... Полагаю, нам нужно оставить эту сумасбродку в покое, пусть себе чудит. Не думаю, что она расстроилась из-за тебя, или ей стыдно.
– Да, тетечка, она ничуть не расстроилась. Она весь вечер провела в столовой вместе с Деметрио де Сан Тельмо, и была очень довольна. Вероника, наверняка, поужинала там.
– Джонни, ты даже не притронулся к закускам. – Дон Теодоро с немым укором посмотрел на племянницу и тотчас же перевел ласковый и обеспокоенный взгляд на сына.
– У меня нет аппетита, папа. К тому же мне нехорошо.
– Бокальчик “Хереса” тебе не повредит. Вирхиния, плесни ему немножко из бутылки.
– Да, дядечка, конечно, мне и невдомек, что бутылка стоит передо мной.
– Мне ничего не хочется, папа. И голова что-то разболелась. Сегодняшний вечер был очень жарким и суетным. Эти великосветские приемы просто невыносимы. С вашего разрешения…
– Ты уходишь?..
– Хулио Эстрада ждет меня в казино. Мы с ним договорились пойти туда, и он, должно быть, уже в нетерпении. С твоего позволения, мама…
– Тогда поцелуй меня хотя бы, сыночек!
– Да, мамочка… Доброй ночи… До завтра…
Под взглядом трех пар глаз Джонни медленно прошел по холлу и в нерешительности остановился у дверей. Помедлив секунду, он развернулся и уверенно пошел к боковой двери, ведущей в парк.