Любимый с твоими глазами
Шрифт:
Снова замираю. Как она это делает? Без понятия. Сижу спиной на краю кровати, одеваюсь, а она будто видит меня насквозь…
– Ты ее любишь…
Еще тише. И еще одна правда. Я больше не могу от нее бегать, я так устал. Внутри чувствую себя, как стертый в пыль пепел. Мне даже нечего по ветру пустить — ничего не осталось.
– Почему ты не можешь вернуться домой?
– шепотом, я отвечаю также.
– Потому что меня там ничего не ждет, кроме еще большего разочарования. Осталась только работа. Я за нее держусь, остальное мне неинтересно.
– Женщины?
– Ничего.
– Мы затыкаем дыры в наших жизнях бездумным сексом и работой…забавно, как мы похожи. Поэтому тебя никогда не видят в компаниях моделей?
– Мне они не нужны.
– Ты же понимаешь, что ты видный мужчина?
??????????????????????????
– Это не так, поверь. Я — пуст. И я мразь. Предатель.
– Поверь мне, я видела много предателей, с одним вот жила пять лет…
– Я такой же, Олесь. Тоже изменял, тоже врал, тоже…
– Нет. Мой муж скачет по первым полосам со своей шлюхой, а ты сидишь в клетке и отрезаешь у себя по лоскуту души без наркоза.
– Ну это ты загнула…
– Я еще преуменьшила. Предателям никогда не бывает стыдно. Предатели не страдают от приступов самобичевания. Они не занимаются сексом на автомате и только по нужде. Они им наслаждаются, а ты…
– Олесь, остановись.
– Поговори с ней.
– После того, что я сделал? Никогда в жизни не появляюсь на ее пороге.
– Олег…
– Никогда. Я ее не заслуживаю и не стою, к этому прибавь все то, что я сделал и... Нет. Никогда. Прости, что секс у нас дерьмовый. Я пойму, если ты не ответишь на мой звонок в следующий раз и…
– Я этого не сказала. Ты просто не здесь. Даже во время секса, тебя здесь нет.
Молчу. Потому что это правда — меня здесь нет. Меня вообще нет в моей собственной жизни, а скоро не будет в этом номере. Хватит трепаться. Встаю, поправляя ворот пиджака, хочу уйти, но Олеся двигается ближе, берет меня за руку и говорит:
– Мне больно смотреть на то, как ты убиваешься. По-человечески. Никаких романтичных чувств я к тебе, конечно, не испытываю, но…Олег, ты неплохой.
– Это твой главный промах, - слегка улыбаюсь, потом целую в щеку нежно, насколько могу, шепотом добавляю, - Спасибо, что побыла со мной немного. Мне пора.
– Если ты захочешь поговорить, ты знаешь мой номер. Имей ввиду: я захотела тебе помочь.
– Вряд ли у тебя выйдет.
– А вот это уже оскорбительно, знаешь ли, - слегка усмехается, - Я лучший психолог в городе, и не с таким разбиралась. Просто имей в виду: пока ты себя наказываешь, ничего не изменится. Самобичевание — не вариант. Нужно действовать.
Сейчас
Мы с Давидом приезжаем домой навеселе. Он во всю поет и танцует, даже я нет-нет, а подыгрываю ему. Так легко…Черт, не помню, когда мне было так легко. Говорят, что дети способны излечить душу, и это, черт возьми, правда. Давид — самое лучшее мое лекарство.
Остается дело за большим. Если сын ко мне тянется, его мать воспринимает в штыки. Я чувствую, что Алиса меня любит, но ей страшно. Она обороняется. Отталкивает. Теперь сама бежит. Знаю, что мне многое предстоит сделать, как и клялся «возможное и нет», и я готов. За долгое время я понимаю, что у меня есть что-то действительно важное, за что я готов бороться до последнего своего вдоха — и я буду! Еще как! В лепешку разобьюсь, но докажу, что я уже не тот мудак, который когда-то испугался дать «нам» шанс.
Выходим из машины с сыном. Он продолжает петь, а я беру пакет и вдруг чувствую, что что-то «не так». Хмурюсь немного. Почему Алиса не вышла? Это на нее не похоже. Спит? Тоже вряд ли. Она рано встает, а мы задержались в магазине, где рядом поставили детский батут и парочку каруселей.
– Давид, подожди меня.
Сын оборачивается, я было делаю шаг вперед, но замираю. На земле свежий след от не моей резины — тут же сердце пропускает удар. Резко смотрю на дом, рук не чувствую и тела своего в принципе, которое, благо, поддается на мозговые сигналы сразу. Я роняю пакет на землю и несусь в дом, перепрыгиваю как будто сразу все ступеньки.
– АЛИСА?!
Тишина. Нет-нет-нет…
Барабан в груди стучит глухо и быстро, я цепко вылавливаю еще одну лестницу, к которой буквально подскакиваю. А уже знаю: наверху никого нет.
Твою…мать!!!
Алиса
Я сижу в салоне дорогого автомобиля, жмусь к двери. Не хочу быть близко с этим ублюдком, а еще мне так страшно, но…этот вопрос, повисший над головой, как граната без чеки, не дает покоя.
– Как вы меня нашли?
Выходит хрипло. Во рту так пересохло, как будто не горло, а наждачка, и каждое слово с болью дается. Кистаев отвлекается от экрана своего телефона, бросает на меня взгляд. Хищный, веселый такой, насмешливый.
– Ну, Алиса Степановна, - тянет мерзко, - Думаю, что вы и так догадались.
– Это Олег вам звонил?
Я еле говорю теперь. В настоящий момент дело даже не в наждачке и боли, просто мой речевой аппарат не слушается. Бросает еще из холода в жар, руки потеют… черт… Мне дико страшно за свою жизнь, страшно, что я не увижу больше Давида… как он растет. Вдруг перед глазами встает образ моего малыша в шапочке выпускника, и я понимаю: это только образ. Может статься так, что я никогда не увижу его таким… Никогда…
Слезы скатываются с глаз, я закрываю их дрожащими руками, всхлипываю громко, и по голосу слышу, как это нравится моему похитителю.
– О, не плачьте…
– Он вам не звонил.
Так по-детски цепляюсь за последнюю надежду и замираю на миг, когда слышу сухой смех.
– Вы правы, не звонил. Но, Алиса Степановна, если бы он не хотел, чтобы я вас нашел, не думаете вы, что дал бы свою карту?
Какую карту? Сначала я правда не понимаю, смотрю на него нахмурившись, Кистаев улыбается только шире, мол, ну? Дошло? А до меня ведь дошло… что я дура просто. Это я виновата.