Любимый с твоими глазами
Шрифт:
Аптека… я заплатила в аптеке из-за принципиальной гордости, а ему ничего не сказала…
– Дошло?
– поднимает брови, кивает, - Дошло. Жаль, конечно, но на что вы рассчитывали? Непонятно. Олег вас ненавидит, а еще он на многое способен. Ну… это вам известно лучше, чем мне.
Но Олег этого не делал…
– Умный парень, - тем временем усмехается Кистаев пару раз, - Оставил свою сучку в городе, как хлебные крошки. Она задает разные вопросы, провоцирует меня. Специально. Олег же действительно умный, а как иначе щенок выбился в князи? Сначала поступил в серьезный университет сам, потом взобрался еще выше. Через вашу постель, конечно, но, как по мне, в борьбе за власть любые средства хороши. Да и постель с вами делить — одно наслаждение.
Он было тянет ко мне свои грабли, но я отшатываюсь — смешу его еще больше. Кистаев сжимает кулак, чтобы скрыть неловкость ситуации, потом расслабляется и жмет плечами.
– Не так сложно для мэра пробить собственность, вам ли этого не знать? А ему подавно это известно. Что ж. Спасибо. Видимо, увести вас у него были причины, но по итогу, я также уверен, что он получил, что хотел.
Звучит мерзко, а намек ясен по порочному взгляду, от которого я сразу же отворачиваюсь. Ублюдок…
Но Олег этого не делал… так легко становится. Я ведь знаю, что он за мной придет. Откуда-то, но так четко и ясно, что мне на плечи ложится теплое одеяло спокойствия, от которого я перестаю трястись, как осиновый лист.
Он придет.
***
Забавно, как спустя столько времени ты реагируешь на привычное место. Дорога — резонирует. Деревья — тем более. От знакомого поворота на меня будто из ведра выливают целую гору мурашек, потому что я наконец-то дома. Через пару минут вижу знакомую крышу, за ним фасад, ворота, подъездную аллею. Внутри так тепло вдруг и так горько…
– Вот вы и дома, Алиса Степановна, - Кистаев шепчет, я на него по-прежнему не смотрю.
Во все глаза разглядываю дом, где когда-то провела столько счастливых дней. Забавно еще вот что: когда-то это место подсвечивало солнце, а теперь стало таким заброшенным. Серым. И фасад потрепало время, и участок, ворота, мои воспоминания… они вдруг предстают картинками с истлевшими краями. Когда-то мне было здесь хорошо, и я благодарна за эти минуты. Всегда буду. Детство мое, как ни крути, счастливым было, но теперь…Что-то изменилось. Я здесь чужая, и дом чужой. Он изменился.
– Мой отец здесь?
– тихо спрашиваю, Кистаев усмехается.
– То, что от него осталось.
Дверь с моей стороны открывается, и меня грубо достают из салона, как какую-то куклу. Неприятно. Я давно не позволяю относиться к себе как к объекту неживому, а раньше, помню, делала это постоянно. И для отца, для мамы, для Олега…
Кажется, я действительно изменилась, особенно ярко это понимаю, когда вырываю руку и гордо задираю нос.
– Сама пойду, не трогай меня, головорез чертов.
Слышу смешок головореза, да и Кистаева, но взглядом не удостаиваю — много чести!
Иду. Страшно, а все равно иду. По-настоящему жутко мне становится, когда я захожу в прихожую, и в нос ударяет резкий запах лекарств. Смертельный, фатальный, «последний». По спине бежит еще одна порция колючих мурашек, а сама я проглатываю густую слюну и делаю шаг к широким двустворчатым дверям. За ними пищит аппарат.
Пи-пи-пи…
Мне не нужно спрашивать, чтобы знать: папа жив. Или то, что от него осталось.
Он там.
Требуется еще пара мгновений, чтобы снова стать сильной и толкнуть тяжелые, будто в миг ставшие гранитными, створки. Когда-то светлая, богатая гостиная теперь не имеет ничего общего с прошлым. Шторы завешаны тяжелыми гардинами, вещей нет. В полукруглой части огромной комнаты, где раньше стоял большой стол, теперь миллион аппаратов и кровать. А на ней мужчина…
Нет, я бы его никогда не узнала, от отца действительно мало что осталось. Высохший, серый, жалкий…Когда-то он дышал жизнью, как дракон огнем, а теперь — скелет, обтянутый кожей. Слабый… черт, какой же он слабый.
Замечаю, как слезы скатываются с глаз, лишь когда они ударяются и разбиваются о кожу моих рук. Господи, что же с тобой стало, папа?..
– Степа-а-а-а… - тянет Кистаев, и я вздрагиваю.
Совсем забыла о том, что он здесь есть. Что здесь в принципе кто-то есть, но мне кладут руку на шею и тащат в сторону постели. Уже не спрашивают — именно тащат, я ведь ловлю ступор внутренний. Тяжело это, несмотря ни на что, видеть своего отца в таком состоянии. И каким надо быть ублюдком, чтобы держать больного человека в заложниках?! Твою мать!
Меня силой сажают на стул рядом с постелью, а Кистаев гаркает.
– Степа!
Я снова вздрагиваю, и внутри разбивается что-то, когда я вижу, как он грубо стучит ему по щекам. Чтоб ты сдох! Клянусь, я впервые в жизни желаю кому-то сдохнуть — но сейчас! Это просто ничтожно!
Хочется прорычать что-то типа: не трогай его, козел! Но не выходит: папа медленно открывает глаза, а мне хочется рыдать навзрыд. Я ведь вижу, как ему сложно сделать даже это.
– Смотри, кого я тебе привел!
Он также грубо поворачивает его голову, а я жмусь. Мечтаю, чтобы он меня не узнал… но папа, пусть слабый, пусть измученный болезнью, узнает. И в его глазах я вижу страх.
– А ты говорил, что я вру! Не врал, как видишь. Ну, что ты теперь скажешь?!
Я скажу: если ты сдохнешь, я не буду жалеть.
Олег; пять лет назад
– …То есть ее отец заставил тебя жениться?
Я киваю пару раз, но в глаза Олесе не смотрю. Чувствую себя дико неловко в этом кабинете. Впервые у психолога, а первый раз, как известно, самый сложный. И болезненный. Она мне освободила целый день, так что я успеваю рассказать много. Почему решил? Слова ее из головы не выходили: пока ты жрешь себя ложками, ничего не изменится. Я во всю эту муть никогда не верил. Не принято в нашем обществе верить во всякое такое. Психолог равно сумасшествие. Спроси у кого хочешь с моей окраины, у виска разве что покрутят. Я и сам бы пару лет назад покрутил, но… Я так устал скучать…
Если я хочу вернуться обратно — не могу сейчас, какой я есть, совесть не позволяет. Я хочу вырасти, хочу избавиться от своих демонов, прежде чем позволю себе даже взглядом коснуться Алисы. Работа, преодоления всех моих стоп-сигналов, дискомфорта, боли — она этого стоит. Если я и решусь когда-нибудь, только кем-то достойным...
Мне нужно разобраться в себе, чтобы больше не допускать ошибок.
– Я должен был защитить Серегу.
– Должен был. Очень интересная формулировка.