Любимый с твоими глазами
Шрифт:
– Остановись, - вдруг звучит почти мягкое, я поднимаю глаза — папа слегка улыбается.
Так тяжело…мне почему-то кажется, что теперь это его максимум. Когда-то широкая, счастливая улыбка увяла до состояния лишь тени себя прошлого, и это больно. А еще больнее, что меня вдруг посещает странная мысль: улыбка, которую он кое как натянул, последняя во всей его жизни…
– Он не со мной.
Коротко, но емко. Я слегка хмурюсь и тихо спрашиваю.
– С чего тогда взял, что со мной?
– Остались кое-какие каналы. Знаю.
Понятно. Его широкие сети, конечно же, знали, что я в Туле. Он знал. Ему все передали.
– Ты знал, что я здесь.
– Зачем ты вернулась?
– повторяет, я отворачиваюсь.
Внезапно так стыдно и глупо. Я чувствую себя просто идиоткой…так и есть, конечно же. Если у Елагина мало опыта в похожих делах, у меня его вообще нет. Черт меня дернул расплатиться своей картой! Кажется, я и правда до сих пор сижу на страницах сказок, даже после всего, что со мной случилось. Верю так глупо, что есть в этой жизни абсолютное добро и зло, где первое всегда одерживает победу, а ведь это не так. Судьба тычет меня носом снова и снова: Алиса, жизнь слишком многогранна. В каждом есть плохое и хорошее, не бывает чего-то одного. Мы — это смесь, и сами выбираем чего добавить больше, а чего меньше. Даже в папе есть хорошее. Я помню, в детстве, как он катал меня на плечах, как читал мне сказки, как бережно подсаживал на лошадь с одной из ферм. Он мог быть ласковым и нежным, а для кого-то стал палачом — многоликий. И все мы многоликие… Даже я. Тогда, шесть лет назад, я ведь сама решила не пытаться поговорить с Олегом о ребенке — это неправильное решение. Знала ведь, что его мать ему ничего не скажет, а я почему-то уверена: не сказала. Он был слишком удивлен — не знал. Он не знал… и я долгие шесть лет об этом нет-нет, а догадывалась — сама так решила. Скрыть. И была этому рада, как будто так отомстила…
– Алис?
– Он позвонил и сказал, что ты болеешь, - отвечаю все-таки, папа еле слышно выдыхает.
Кажется, это был почти смешок.
– Всегда думал, что ты в меня пошла, а нет… этим в маму.
Прозвучало холодно, но в глазах его море тепла — все равно клинит. Я ссылаюсь на мираж, мотаю головой и перехожу в наступление.
– Я все знаю!
Папа долго молчит. Он смотрит лишь на меня, пытается что-то для себя выцепить, а дальше я думаю — понимает, но нет. Говорит вообще о другом, до чего мне дела совершенно нет!
– Ольга… да, она родила от меня сына. Прости.
– Я не…
– Его зовут Богдан.
Здесь то и происходит что-то странное. Отец перебивает меня с нажимом, сам слегка мотает головой, потом также слегка наклоняет голову и поднимает указательный палец. Что-то пытается мне сказать. Что?! Я не понимаю. Теперь сама долго на него смотрю: жест повторяется. Он указывает… на ухо?
И тут меня озаряет. Нас слушают?
Папа слегка кивает. Мда… он понимает все гораздо быстрее, даже в изнемождённом состоянии…
– Мне все равно… - шепчу по наитию, отец кивает.
Подбадривает. Правильно? Я говорю все правильно? Видимо да...
– Понимаю. Ты всегда была больше привязана к матери.
Неправда. Я всегда была папиной девочкой. Что он задумал? Что за игры?
– Не волнуйся. Я тебя из завещания не вычеркнул, так что умру — тебе что-нибудь да перепадет.
– Я не… - осекаюсь, поджимаю губы и смотрю в окно, спрашиваю, - Что я здесь делаю?
– Не суй свой нос в чужие дела. Это тебя не касается.
– Мне только что угрожали пистолетом.
– Кистаев думает, что сможет продавить меня через тебя, пусть думает так дальше.
– Он меня убьет?
– Честно? Мне все равно.
Закрываю глаза, роняя слезы. Пусть одна сторона шепчет, что все это спектакль, но вторая-то существует — мы уже в этом разобрались! — и она говорит, что это и есть та самая «суровая» действительность. Какой верить? Я так напугана и растеряна, что не знаю.
Скрипит дверь. Резко оборачиваюсь, вытирая соленные дорожки с щек, и вижу немолодую женщину в белом халате. Она несет в руках серебряный поднос с белой салфеткой сверху, улыбается, а когда останавливается рядом с постелью, обращает внимание на меня.
– Ой, какая красивая девочка… как похожа на вас…
Я снова в ступоре. Кто она? Как мне ее воспринимать? На врага не похожа, но опять же: я в этом мало чего понимаю. Обмануть меня явно просто.
– Тамара, сегодня без уколов, - хрипло говорит папа, она хмурится.
– Но…
– Вставьте шприц в подушку.
– Степан, вы же знаете…
– Я сказал… - подается чуть вперед, сразу лишаясь сил и падая обратно, - Больше не надо. Я должен поговорить с дочерью.
Тамара смотрит на него пару мгновений, но прячет глаза и делает, что ей велено, а папа тем временем переводит взгляд на меня.
– Алиса, послушай меня сейчас очень внимательно, поняла? Во-первых, не бойся. Во-вторых, не поддавайся на его провокации. Он тебя не тронет и…
– Что происходит?!
– кошусь на женщину, которая настырно не отвечает мне взаимностью — папа за нее.
– Они слушают, но сейчас не будут. Во время этих уколов я слишком громко ору и мешаю им — десять минут у нас есть. Дальше, никаких эмоций.
– А она…
– Она — друг.
Тамара слегка улыбается, я пытаюсь вспомнить ее лицо, которое кажется мне знакомым — ничего. Адреналин имеет странную способность лишать памяти, видимо, ну да ладно. Неважно это все. Я выпаливаю…
– Он оставил нас специально?
– Полагаю, что да.
– Зачем?
– Чтобы мы пообщались. Не уверен, что я играю, страхуется.
– Я от всего избавилась.
– Правильно.
– Как ты мог? Почему ты вмешал во все меня?
– Это была единственная возможность обезопасить тебя, доченька. Твой щит.
– Деньги?! Серьезно?!
– Это не только деньги, Алиса, но и гарант твоей безопасности. Меня хотели убить, твою маму убрали бы тоже. Тогда все, что у меня было, Кистаев отнял бы — никто не смог бы защитить. И не стал. В таких делах друзей нет, Алиса. Единственная возможность сохранить твою жизнь — сделать тебя нужной. Они бы защищали тебя, чтобы не терять доступ к счетам, а потом тебе бы помогли бежать из страны. Я все продумал.
– Я вижу.
– Он ничего не знает.
– Он думает, что все на Ольге.
– Да.
– Где она?
– Не на этом континенте. Я ее спрятал и уверен, что ее никто не найдет.
– А о нас с мамой ты думал?
– Я и вас также хорошо спрятал, только вот просчитался с квартирой тестя. Нельзя на новом месте за прошлое цепляться, но...
– Но?
– Это меньшее, что я мог сделать для твоей мамы. Света очень любила ту квартиру...
– Почему ты не говоришь, где Оля?
– морщусь, как при зубной боли: неприятно это.