Любимый с твоими глазами
Шрифт:
Смотрю на нее и глупо моргаю. Что в ней такого? Олеся в ответ мягко улыбается — понятно, не так что-то ляпнул.
– Неправильно сказал?
– Не бывает "правильного" и "неправильного", Олег. Это не точные науки. Ты сказал, как умеешь и знаешь.
– Судя по твоему выражению лица, я знаю мало?
– Ты не очень умеешь распознавать чувства. Даже свои собственные. Боишься ошибиться?
– Все этого боятся. Ты по одному словосочетанию поняла?
– Нет, просто это очень бросается в глаза. Ты, как человек военный, от чувств стараешься
– Ну... это не секрет.
– Хочешь узнать секрет?
– Хочу узнать, что ты поняла.
– Хорошо. Взрослые с похожим детством часто говорят, что они должны защищать. Неважно кого: мать, бабушку, сестру… иногда у таких людей вырабатывается прочный рефлекс на уровне с потребностью дышать — защищать того, кого они привыкли, потому что они должны.
– Если бы я его не защищал, отец забил бы до смерти.
– Животный страх и адреналин отличная почва для прорастания такого вот рефлекса. Люди просто не знают, как по-другому жить, и они готовы совершить любую глупость.
– Хочешь сказать, что я не виноват?!
– рычу, - Еще как!
– Я не говорю, что ты не виноват. Лишь то, что у тебя психика нездоровая.
– Спасибо. То есть я псих?!
– Я не люблю это слово, и нет — это не значит, что ты псих. Просто у таких людей иное видение мира. Для тебя выживание стоит на первой строчке и даже не твое собственное, а брата. Потому что так надо.
Снова по-глупому моргаю, но лишь потому что действительно ведь так. Я себя никогда не спрашивал, а хочу ли я этого? Просто шел. Потому что так надо было. Потому что меня не жалко, "если что".
– Ты говоришь, что Алиса — светлый человек.
– Абсолютно, - хрипло подтверждаю, она снова слегка улыбается.
– Почему тогда ты с ней не поговорил?
– Я не мог ей верить.
– Знаешь, почему?
– Она могла оказаться капризной принцессой, как все вокруг говорили.
– И потому что доверию учат родители. Так уж вышло, Олег, что ты с самого детства не мог доверять даже самым близким людям. Не зря же говорят, что все идет из детства. Оно определяет нас, направляет, дает установки. Твои установки были далеки от морали, тебе бы выжить — и хорошо.
– Это меня разве оправдывает?
– Объясняет многое, но ты ведь сам тянулся к другой жизни. Ты не пьешь…
– Пил. Я очень много пил вначале нашего брака.
– Но ты больше не пьешь.
– Не пью.
– Почему?
Молчу. Олеся кивает.
– Не спеши. Дай себе подумать.
Я вспоминаю то пятно на комоде, хмурюсь, уставившись в пол. Почему? Из-за пятна? Глупо как-то… но другого ответа у меня нет.
– Я оставил пятно на ее комоде.
– Пятно?
– Куртка была грязной, и я протерся… короче испачкал мебель, которую она очень ждала, а на утро его уже не было. Тогда я решил, что раз мужем нормальным быть не могу и дать ей того, что она заслуживала, не могу — хотя бы перестану пить.
– Ты хотел уважать ее труд.
Наверно.
Слегка киваю, Олеся тихо говорит.
– Это называется совесть, Олег. Тебе было стыдно за то, что ты делаешь, за то, что ты ее разочаровываешь. Ты не хотел, чтобы ей было больно…
– Никогда.
– Видишь? Ты неплохой человек, просто у тебя есть пласт нерешенных проблем.
– Я хочу их решить.
– Я помогу. Главное — будь со мной откровенен, и давай продолжим…
Алиса; сейчас
Я смотрю на папу и не дышу. Не чувствую рук — сердце только. Оно глухо бьется в горле, а потом он отворачивается и так тихо-тихо говорит, что мне приходится напрячься всем телом, чтобы разобрать.
– И что? Она от меня отказалась, мне на нее плевать. Эта девчонка мне больше не дочь.
Как будто внутри что-то оборвалось…Не знаю, на что я рассчитывала вообще?! И почему меня это так ударило?! Когда-то я сама решила, что не хочу его знать, и что же теперь мне тогда так больно?
Моргаю часто, чтобы не разрыдаться, а комната вдруг взрывается громким, отчетливым смехом Кистаева.
– А ты актер… Плевать значит? Ну-ну. Мне надо отъехать — сам понимаешь, дела мэрские, а когда я вернусь…
Пистолет, который как-то сам собой оказался в его руках, касается моей шеи, и я громко сглатываю. А он шепчет, как чертов змей…
– …Мы продолжим. Вы пока посидите в вашем доме. Думаю, вам есть, что вспомнить. Вечером посмотрим, как изменится твое решение. Не изменится? Что ж. В ней тогда не будет никакого толка… Конечно сначала…
Дуло касается моей груди, и я сразу отшатываюсь, сжав на ней руки — смешу еще больше.
– Ну что сказать? Красивая у тебя дочь, мне сразу понравилась. А я же мужчина, ведь так?
Его аура перестает на меня давить, но я боюсь посмотреть, лишь слышу, как тяжелые шаги отдаляются прочь, а потом сухой приказ:
– Девчонку из комнаты не выпускать, за домом охрану усилить. Попробует сбежать? Прострелить колени.
Хлопок входной двери.
Я все также тяжело дышу, смотрю в пол, съедаемая этой тягучей атмосферой, страхом и горестью — смертью…
– Зачем ты вернулась?
– еле слышно хрипит отец, и я резко поднимаю на него взгляд.
Сталкиваюсь с его, полным сочувствия и боли. Поблекший, покусанный болезнью, слабый, но все еще его… Блефовал… Мне становится на миг легче, но от следующего вопроса я напрягаюсь стократно.
– Где Олег, Алиса?
Глава 19. Последняя улыбка
Алиса
– Где Олег, Алиса?
Пару раз моргаю, пока до меня плавно не доходит: Елагин опять меня обвел вокруг пальца! Не так глобально, конечно, а все равно умудрился! Он общался с отцом и ничего мне не сказал!